Морозно, весело и вкусно

Зимние праздники не раз меняли название и официальный смысл, но главное оставалось неизменным: русский человек всегда радовался солнцу и снегу, вспоминал покойных, веселился вместе с живыми и даже в самый крепкий мороз был готов искупаться в проруби. «Ъ-Черноземье» вспоминает об исконных и относительно новых святочных обычаях жителей Черноземья.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Порой традиции, которые мы привыкли считать незыблемыми, не старше наших бабушек и прабабушек. Новогодняя елка, Дед Мороз и Снегурочка — отнюдь не исконные персонажи народной культуры, их образы сложились уже в советскую эпоху. Впрочем, не на пустом месте.

«Литературный образ Деда Мороза впервые появился в 1840 году в сказке Владимира Одоевского и сперва был проявлением злого начала — стужи, убивающей случайного путника. Но постепенно к концу XIX века превратился в доброго дедушку, ведь русский человек к морозу относился положительно. У хлебопашцев, из которых состояло почти все население Черноземья, бытовала примета: чем крепче мороз, чем больше снега, тем лучше урожай. Существовала даже традиция выкликать мороз»,— говорит историк, краевед Николай Сапелкин.

А вот праздновать Новый год с елкой — немецкий обычай, который очень долго не приживался в России. Даже в высшем свете это было редкостью, связанной лишь с тем, что многие русские императрицы происходили из Германии.

Считается, что первую в России новогоднюю елку нарядил в 1817 году будущий император Николай I для своей молодой супруги Александры Федоровны, урожденной Фридерики Луизы Шарлотты Вильгельмины, дочери прусского короля.

У русского народа вечнозеленая ель считалась кладбищенским растением — символом вечной жизни в ином мире. До сих пор во многих селах Черноземья, провожая усопших в последний путь, застилают дорогу хвойными ветками.

Широкое распространение в дворянской и городской среде новогодняя ель получила только в самом конце XIX века. В губернских городах — Воронеже, Орле, Курске — в предпраздничное время сосны и елки стали продавать на рынках.

Но уже новый 1915 год праздновали без елок — царское правительство наложило запрет: шла война с Германией, все немецкое изживалось. Так что вопреки распространенному мнению большевики елку не отменяли — и даже праздник Рождества был нерабочим днем вплоть до 1929 года.

К середине 30-х советская власть укрепилась, начала создавать свои обряды, и о старой дореволюционной забаве вспомнили. Первая всесоюзная елка засияла в ночь на 1 января 1937 года. Сначала елочные игрушки изготовляли артели, потом — фабрики. Был даже создан целый институт игрушки, разрабатывавший образы, которые несли правильную воспитательную нагрузку.

При этом традиция многодневного зимнего празднования у русского народа была, видимо, всегда, хоть и не связывалась напрямую с Новым годом.

«Русский человек исстари был солнцепоклонником и почитал дни солнцестояния и равноденствия. Первоначально Новый год отмечался в марте и был связан с масленичными гуляньями,— отмечает Николай Сапелкин.— В XV веке при Иване III праздник официально стали отмечать по византийскому церковному обычаю — 1 сентября. Но у основной части народа, которая стала грамотной и получила календарь-численник только в советское время, не было представления о первом дне года как таковом. Люди ориентировались по солнцу, и праздник тяготел ко дню осеннего равноденствия».

Когда Петр I перенес Новый год на 1 января и распорядился устраивать гулянья, церковь была недовольна. Позже, в XIX веке, она осуждала и будто бы языческий образ Деда Мороза.

А вот народ снова почти не заметил перемен — ведь он и так праздновал зимнее солнцестояние. Сначала дни убавляются — происходит смерть Бога, а с 25 декабря начинают заметно расти, и это означает его рождение. В древности в тот же день отмечали появление на свет таких богов, как Осирис и Митра.

Впрочем, в нашей большой стране святки начинались в разное время. К северу от Москвы — к неудовольствию священников — сразу после Николиного дня. Там раньше наступали морозы, и можно было приступать к обмолоту зерна.

Ведь если уборочная страда приходилась на август–сентябрь, то обмолот — на зиму. Зерно подсушивалось на морозе, заливалась ледовая площадка, и семья дружно приступала к работе. Затем урожай ссыпали в амбары, и начинались сытые, радостные дни — итог целого года тяжелой работы.

Вплоть до начала XX века в Центральном Черноземье это длинное празднество соединяло христианское и глубинное народное начала и называлось Авсень. По мнению специалистов, это слово восходит к санскритскому глаголу, означающему восход солнца.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Часто праздновать начинали, не дожидаясь Рождества и конца поста, как только заканчивали работу. Священники в черноземных приходах постоянно отмечали, что народ «больше живет по обычаю, чем по благочестию». Крестьяне могли сократить или, наоборот, продлить пост, если, скажем, случалось, как у Пушкина: «Зимы ждала, ждала природа, снег выпал только в январе». Без снега и мороза праздник не наступал.

А если за окном белым-бело, на щеках — румянец, заготовили жито, заплатили подати, раздали долги — как не праздновать? Самое время готовить угощения и главное блюдо — кутью из пророщенной или обычной ржи и пшеницы с медом.

Это блюдо было поминальным, ведь для русского человека связь с предками имела огромное значение. Вплоть до середины XX века сохранялась традиция кликать усопших — звать на угощение умерших предков. В реальности же за богатый стол сажали родственников и соседей.

Тут же, за столом, начинали планировать будущий сельскохозяйственный год: например, договаривались с пастухами и другими работниками, которые заранее определяли свою летнюю нагрузку и заработок.

Но даже такие деловые переговоры превращались в обряд — гости приходили с прибаутками, обсыпали хозяев овсом, чтобы создать хорошее настроение и заключить выгодную сделку. Мужчины надевали женскую, а женщины — мужскую одежду, выворачивали наизнанку зипуны.

Девушки гадали на суженого, ведь именно в эти дни часто присматривали жениха и невесту, чтобы на Масленицу сговориться, а летом сыграть свадьбу.

Малороссы, жившие в Курской и Воронежской губерниях, праздновали не Авсень, а Щедрые вечера. Именно от украинского населения пришел и получил уже в наше время широкое распространение обычай колядовать.

Надо сказать, что малороссийское население было ближе к церковному пониманию праздника, а великороссы вплоть до начала XX века воспроизводили дохристианские обычаи.

Разумеется, священники с неудовольствием смотрели на любые нецерковные торжества — и язычество поднимает голову, и доходы идут мимо храма. Но запрещать праздник было бесполезно, и духовенство предлагало альтернативу: не просто колядовать, а славить Христа, вместо гаданий — заказать молебен, не осыпать друг друга овсом, а прийти в храм, чтобы священник окропил святой водой, освятил кутью.

Вплоть до советского времени церковь не принимала и традицию крещенских купаний, которая опять же уходит корнями в дохристианские времена — русские люди показывали удаль и знали о пользе закаливания.

«Впрочем, поначалу Рождества и Крещения не существовало — был единый праздник Богоявления,— говорит Николай Сапелкин.— Его разделила церковь, стремившаяся взять под контроль и облагородить языческий обычай святочных купаний. При этом в сельской местности Крещение было даже более значимым днем, Рождество занимало главное место прежде всего в дворянской и городской среде».

Так что много веков у нас параллельно существовали сразу три традиции зимних праздников — церковная, дворянская и крестьянская. И только бурные события XX века, сформировавшие русскую идентичность, все перемешали.

Мы стали единым народом с общими обычаями — по-прежнему встречаем Новый год в изобилии блюд, а девять праздничных дней как нельзя лучше отражают черноземную традицию Авсеня, который отмечали не меньше двух недель.

Юрий Голубь