«Это время очень ярко высвечивает страстность натуры Ахматовой»

В Петербурге на сцене БДТ готовится мировая премьера спектакля «Две Анны». В совместном проекте Международного фестиваля искусств «Дягилев P.S.» и продюсерской компании MuzArts заняты солисты и премьеры Большого театра, а также солист труппы «Тодес» Ильдар Гайнутдинов. Балет об Анне Павловой на музыку Ильи Демуцкого сочиняет современный хореограф Павел Глухов. Спектакль про Анну Ахматову на музыку Сезара Франка ставит балетмейстер-классик Юрий Посохов. Премьерные показы «Двух Анн» пройдут 1 и 2 февраля. О подробностях постановки, о соавторах и артистах Татьяна Кузнецова расспросила Юрия Посохова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Кто придумал проект «Две Анны»?

— Продюсер Юрий Баранов. И режиссер Феликс Михайлов. Они привлекли сценографа Машу Трегубову, художника по костюмам Свету Тегин. Позвали меня, хотя я никакого отношения к идее не имел. И вообще хотел сделать перерыв, устал от больших спектаклей. Но эта тема меня сильно задела — настолько неординарно придумано.

— Павла Глухова тоже продюсер выбрал?

— Я посоветовал. Выбрал самого талантливого. И мне приятно, что продюсер к моему совету прислушался.

— А почему балерину Павлову вы отдали «современнику» Глухову, а сами выбрали Ахматову?

— Иначе было бы слишком предсказуемо. Когда я познакомился с Феликсом, был просто поражен — насколько одинаково мы чувствуем стихи, слышим музыку. Мы люди одного поколения, но он — петербуржец, я — москвич, всегда ощущается разность, и поначалу мы присматривались друг к другу. Но когда начали работать над либретто, я понял, что мы близки и что я многое в жизни упускаю. Упускаю встречи, желание учиться у других, радость чувствовать, создавать что-то вместе. Я ведь начал избегать общения с людьми, стал одиночкой. А Феликс как бы вернул меня к жизни.

— Либретто вы писали вместе?

— Да, причем тот фейерверк стихотворений, в который мы окунулись, тянет на двухактный балет. А главное, я был потрясен, насколько естественно и точно стихи, которые выбрал Феликс, легли на музыку, которую выбрал я.

— А почему вы выбрали Скрипичный квинтет француза Франка?

— Впервые я услышал его в Москве, Репин играл со своей командой. И я сразу понял, что когда-нибудь сделаю балет на эту музыку. Взрыв эмоций просто потрясающий. И доходит до полной тишины. Француз Франк создал совершенно русскую музыку. Или она просто близка мне. И когда я получил предложение Баранова, я сразу понял — это Франк. У нас будет живой ансамбль в обоих балетах. Квинтет Франка и секстет Демуцкого, специально написанный для этого проекта, сыграют солисты OpensoundOrchestra.

— А ваш балет про Ахматову-женщину или про Ахматову-поэта?

— Про талант, скажем так. Такой человеческий талант, талант личности.

— Ахматова все же Женщина с большой буквы. Причем роковая женщина…

— Естественно, роковая. Все об этом говорили и писали. Столько мужских судеб переплетено с ее судьбой. Мы берем только двух — Гумилева и Модильяни. И очень короткий период ее жизни. 1910–1912 годы, встреча с Модильяни в Париже. Это время очень ярко высвечивает страстность натуры Ахматовой. Ей всего-то 20 лет, но из всех троих она была уже самая известная, самая успешная. Любовный треугольник, болезненный для всех. Ее стихи, посвященные Модильяни, именно об этом, их оказалось очень много. Я все время их читаю, но Ахматова такая глыба, что ее надо изучать по дням, по всем ее встречам, всем письмам.

— В балете будет конкретная история любви или абстрактное движение чувств?

— История, которая движется стихами Анны Ахматовой. Будут Анна, Гумилев и Модильяни. И Жанна, любовница Модильяни. И еще три безымянные пары, условно говоря — вихрь чувств. Хорошие пары. А ведь сначала я хотел обойтись без них.

— Кто в главных ролях?

— Гумилев — Данила Потапцев, он пока первый состав. Второй — Ильдар Гайнутдинов. Но Гумилев не будет здесь главным. Модильяни — Алексей Путинцев, наш итальянец. Типичный: дерзкий, резкий, из крестьянской среды… такой, попахивает соломой. Второй Модильяни — молодой Макар Михалкин. Мне кажется, он будет открытием. Анна — Эля Севенард и Лиза Кокорева.

— Совершенно разные балерины и типажи: уверенная в себе женщина и резвая девочка.

— Разные. Разные тела, разное понимание поэзии, внутреннее ее проживание. И это очень интересно играет на репетициях. Мне кажется, получатся два непохожих спектакля — обе балерины талантливы. В случае Ахматовой вообще нельзя говорить ни о разнице, ни о возрасте: ранняя поэзия, зрелая. Ахматова — это универсально-космическое состояние.

— А ревности между балеринами нет?

— Нет. Они общаются, улыбаются, подсказывают друг другу. Такого в наши времена не было. И хватают на лету, запоминают сразу. Вот это мне очень нравится в нынешнем поколении. Мы, бывало, по два часа одну фразу отрабатывали. А сейчас время ускорилось, ставим быстро, эскизами, все записываем. Иначе нельзя, не успеем.

— Но в афише значится еще одна Анна — актриса БДТ Полина Маликова.

— Это драматическая роль, в моем представлении — ведущая. Она все время на сцене, будет читать стихи, разговаривать с Гумилевым…

— Похоже на литературный вечер с танцевальными иллюстрациями. В «Нурееве» у вас тоже танцевали под текст писем-монологов.

— «Нуреев» вообще о другом балет, это моя больная история, не могу пока об этом говорить. В «Нурееве» танец шел под декламацию. А тут мы стараемся хореографией передать поэзию. Все должно перемешаться: музыка, стихи, танец. Самая большая проблема — не просто сочинить красивые комбинации, а сделать их состоянием души, разговором движений. Не представляю, что получится. Не помню такой истории в балетном мире, чтобы сошлись и поэзия, и живая камерная музыка, и профессиональный балет, настоящий, не подтанцовки. Артистам надо все время жить в том состоянии, которое тебе предлагается поэзией, музыкой и режиссером и хореографом.

— 40 минут танцевать тяжело даже физически, но ментально совсем трудно.

— Но можно. Я когда-то танцевал балет Флиндта «Урок». Там герой-маньяк убивает своих учениц. Все время конкретные энергичные задачи. Нельзя ни на секунду расслабиться, даже когда ты спиной к зрителям. Если я позволял себе выдохнуть — все, спектакль не получался. Это был один из самых тяжелых и важнейших балетов в моей жизни. После «Урока» я просто ложился на пол и минут 20 не мог шевелиться. Кислородное голодание.

— Что за декорации Мария Трегубова придумала для «Ахматовой»?

— Минимализм: серая стена и стол.

— А как же Париж?

— Ну это будет зависеть от света, может быть, проекций. Я бы вообще ничего не делал. Потому что стихи сами обо всем говорят.

— В середине сезона вы на два месяца приехали ставить в Россию. Как вас отпустили из Балета Сан-Франциско?

— Там в декабре—январе «Щелкунчики» идут. Как и везде. Поэтому я, как хореограф-резидент, сейчас свободен.

— И худрук труппы Тамара Рохо не против, что вы ставите в России? Контракт с вами продлевает?

— Каждый раз на сезон. Вот в этом году буду ставить в Сан-Франциско большой спектакль. Четыре акта. Из русской классической литературы. Какой — пока сказать не могу. Музыку Илья Демуцкий пишет.

— Всех, кто сейчас ставит, принято называть «современными хореографами». Но вы же чистый классик?

— И горжусь этим. Я хорошо знаю классический танец и знаю, как тело работает именно в классическом танце. Это мое поле. Раньше пытался ставить «современно» — старался так, что мама не горюй. Два-три балета мне стыдно даже вспоминать. Я все изобретал что-то мне несвойственное, язык был совершенно неестественный. Какой-то химический состав, катастрофа.

— Мне кажется, сейчас во всем мире хотят смотреть именно классику.

— Не знаю. Люди стали ходить на балет, как на шоу. Это не та всемирная любовь, которая была лет 30 назад, когда все шли на конкретных артистов, на хореографа, на новый спектакль. Сейчас это просто времяпрепровождение. Пойдем на балет? Ну пойдем. А что там идет? Да неважно.