Ночь перестает быть нежной
Спектакль Екатерины Половцевой по роману Фрэнсиса Скотта Фицджеральда
Театральное агентство Леонида Робермана «Арт-Партнер» выпустило спектакль «Ночь нежна». Роман Фрэнсиса Скотта Фицджеральда о красивой богемной жизни в постановке Екатерины Половцевой превратился в психоаналитический триллер о внутренних демонах. На премьерном показе во Дворце на Яузе побывала Марина Шимадина.
Режиссер Екатерина Половцева в последнее время чаще работает на малой сцене: в прошлом сезоне она поставила в РАМТе необыкновенно успешный спектакль «Мизантроп и я» по Мольеру, а в нынешнем выпустила в независимом камерном театре «Среда 21» «Володю» по рассказу Чехова, собрав команду актеров из разных театров. В «Арт-Партнере» у нее тоже целая «сборная» — артистов из Молодежного, Пушкинского и Вахтанговского театров. А на роль Дика Дайвера пригласила Максима Виторгана, который недавно убедительно вернулся в театр, сыграв Вершинина в «Трех сестрах» Андрея Маника в пространстве «Внутри». Но большая форма — и сцены, и самого материала — стала вызовом и для режиссера, и для зрителей.
«Ночь нежна», последний из опубликованных романов Фицджеральда, во многом автобиографичен. Описывая роскошь и последующий крах семейной лодки Дайверов, он явно оглядывался на собственную жизнь с Зельдой Сейр — одной из самых завидных невест штата Алабама: богемные вечеринки, дорогие отели, блестящее общество, а вслед за этим — алкоголизм самого писателя и шизофрения его жены.
Половцеву, кажется, меньше всего интересует то, за что обычно любят Фицджеральда,— весь этот красивый, манящий мир аристократии. Ее постоянный соавтор, художник и театральный маг Эмиль Капелюш, в новом спектакле выстроил очень лаконичную сценографию, как будто бы «после шторма». Прибрежная галька, перевернутый остов лодки, железная панцирная кровать, небольшая круглая эстрада и легкий занавес, который поднимается в сценах воспоминаний.
Впрочем, вся постановка построена как серия флешбэков. Начинается она с конца, где опустошенный и окончательно спившийся Дик (Максим Виторган здесь наиболее убедителен) пытается понять, как же он оказался в этой точке, где повернул не туда, зашел не в ту дверь. Он мучительно вспоминает всю прошедшую жизнь — блестящие перспективы молодого врача-психиатра, знакомство с хорошенькой пациенткой Николь (Мария Рыщенкова), их внезапный роман, женитьбу и семейное счастье на Лазурном берегу. Но, стремясь быть честным с собой, он вспоминает и деньги, которые получал от богатых родственников Николь, и свои измены с молоденькой актрисой, пустышкой Розмари (Полина Рафеева). И уже не знает, чего в их браке было больше — настоящей любви или непомерных амбиций, комплекса Пигмалиона, вытащившего свою Галатею из хаоса безумия.
Спектакль разделен на две части: в первой мы видим версию событий с точки зрения Дика, во второй — со стороны Николь. Причем некоторые сцены тут повторяются дважды и звучат по-разному. Там, где Дик видит свою жену надменной и уверенной в себе светской львицей, она сама ощущает себя лишней, одинокой и никому не нужной. Так прихотливо и избирательно работает наша память. Инсценировка Половцевой нелинейна — нарратив тут порублен в мелкую крошку и тщательно перемешан, а реальность то и дело искажается в болезненном восприятии героев. Так что зрителям приходится постоянно быть начеку, пытаясь отличить прошлое от будущего, а явь от вымысла.
Если в романе Николь со временем выздоравливает, набирается сил и уходит от мужа к недалекому, но преданному солдафону Томми (Александр Матросов), то здесь она вновь и вновь проваливается в свое сумасшествие, в вытесненные воспоминания об отце (Олег Зима), который совратил ее в 15 лет.
Причем иногда подобные переходы происходят внутри одной сцены, что требует от актеров мгновенных перевоплощений. Нелли Уварова из заботливой медсестры в клинике за секунду становится холодной и расчетливой сестрой Николь, привыкшей решать все проблемы с помощью чековой книжки. Но самая сложная роль у Марии Рыщенковой, она виртуозно меняет регистры — от робкой наивной девушки к цветущей, любимой и любящей женщине, от соблазнительной красотки к раздираемой ужасом и страхом пациентке психбольницы, бьющейся в конвульсиях на панцирной кровати.
Понятно, что в этой истории травмированных душ никакого хеппи-энда ждать не приходится. Но Екатерина Половцева придумывает для спектакля финал если не светлый, то уводящий разговор в другую плоскость. В конце она повторяет прием с киносъемками, на котором был целиком построен ее «Мизантроп и я» в РАМТе. Ставшая голливудской звездой Розмари пытается снять фильм о своих бывших друзьях и кумирах — супругах Дайверах. Но никто, конечно, не может сыграть такого Дика, какого помнит и любит она. Этот несколько искусственный финал спектакля выглядит самоиронией режиссера, понимающего бессилие кино и театра, который может изобразить лишь слабую копию реальности или наших собственных фантазий.