«Ты можешь гениально танцевать, но говорить будут всегда»

Фестиваль «Дягилев P.S.» и продюсерская компания MuzArts 1 и 2 февраля представят на сцене БДТ премьеру: балетный спектакль «Две Анны» расскажет о женщинах, без которых непредставима история культуры,— Анне Ахматовой и Анне Павловой. Команда, работающая над спектаклем, не менее звездная: одна плеяда прим Большого театра чего стоит. Ильдар Гайнутдинов среди них стоит особняком: с семи лет он танцевал хип-хоп, в 14 оказался в «Тодесе», в 21 получил звание «Танцора года» и выступил на World Choreography Awards, а через год переступил порог Большого. Академическая среда сперва демонстративно не замечала «выскочку от контемпорари». Но постепенно сдалась: а как такого не заметить?

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— У вас в спектакле сразу несколько ролей, в том числе Николая Гумилева и Александра Вертинского. Какие из них в основном составе, какие — во втором?

— В первом спектакле, «Анна Ахматова», я работаю партию Николая Гумилева. Во втором, «Анна Павлова»,— я в роли Михаила Михайловича Мордкина (танцовщик, партнер Анны Павловой.— ЪСПб). У нас сейчас нет составов как таковых: мы все находимся в репетиционном зале, распределили, кто танцует первый день, кто — второй.

— Исполнять таких ярких личностей — большой вызов. Сложно было входить в эти роли? Вы же до сих пор, наверное, этим занимаетесь.

— Конечно, репетиционно-постановочный период идет до сих пор: мы многое добавляем, многое меняем, хореография каждый день преображается, появляется некая конкретика. Сложности драматического хореографического спектакля — в том, что нужно отойти от демонстрации физических возможностей, данных и идти именно ближе к тексту в том, что касается сюжетности, образа. Чтобы это все было одним целым и человек, приходящий на премьеру, понимал масштаб истории, чтобы картинка в его голове как из пазлов складывалась в целостный спектакль. Мы сейчас над этим очень усердно работаем: чтобы была сюжетная линия, чтобы мы все понимали, кто что делает на сцене, чтобы не было пустот, провалов и каждая мизансцена была выстроена. Сейчас мы на фазе более глубокого погружения в материал, не только хореографического. Это очень интересный этап, один из самых моих любимых в постановке. С огромным счастьем я к нему приступил.

— Недавно Юрий Посохов сказал, что «Две Анны» стараются хореографией передать поэзию.

— Это будет и музыка, и стихи, и танцы. Форма новая и для нас, исполнителей, тоже. Мы привыкли танцевать под музыку: даже если это опера, все равно существуешь в звуковом контексте, в сопровождении. А стихи — уже внутренний монолог Анны Ахматовой: нужно прислушиваться к музыке и иногда в своей голове стараться выключать слова, надо очень идти за музыкой, она непростая — Сезар Франк. Быть с ней и в ней, чтобы ничего не отвлекало.

— Отделение непрерывного танца — это еще и очень тяжело физически. Вам как?

— Сейчас достаточно много таких постановок, особенно в современной хореографии, где ты выходишь и, фактически, можешь час или два пробыть на сцене. Сложность в том, что нужно быть настолько сосредоточенным внутри своей партии, чтобы на протяжении акта не выпадать из повествования. И, конечно, держать на себе внимание зрителя, чтобы ему не наскучило. А для этого пластика должна меняться в течение спектакля, и драматургически тоже. Красиво выйти и станцевать — мало. Зритель быстро насыщается эстетикой, ему нужно что-то большее: от артиста ждут чуда. Сложности даже не всегда физические, скорее психологические: больше устаешь эмоционально.

— Вы, пока репетировали, наверное, довольно много наслушались стихов? Побудило ли это взять томик Ахматовой в руки? Или у вас просто нет на это времени?

— Я очень люблю читать, но до Анны Ахматовой пока не добрался. Хоть и стараюсь уделять много времени чтению, процесс зависит от того, насколько мозг готов воспринимать сложносочиненные произведения. Когда берешь в руки такую глыбу, как роман Достоевского или Толстого, нужен эмоциональный ресурс. Просто прийти после огромного рабочего дня, сесть и почитать перед сном не получится. Нужно настроиться. И для Анны Ахматовой тоже нужен определенный настрой, ресурс.

— Вы когда-нибудь танцевали на сцене БДТ?

— Нет, вообще впервые. Интересно, как это будет: очень красивый зал, и театр исторический, великий.

— А из тех сцен, на которых вы выступали, какие показались наиболее подходящими для танца?

— Я выступал на многих сценах: и на сцене Большого театра, и на различных проектах за границей, куда меня приглашали. То танцуешь в кругу огня, то вращающаяся площадка. На исторической площади в Болонье перед храмом, на каменных плитах, которым много столетий… Конечно, на сцене Большого театра все спроектировано очень профессионально и комфортно.

В принципе, мы всегда, когда ездим, стараемся брать собственный балетный пол, линолеум, чтобы было удобно работать.

— Известно, какая дальше будет прокатная судьба спектакля? Показы в Москве, за пределами двух столиц?

— Конечно, будет и московская премьера. Это совсем другая атмосфера, настрой. Публика более требовательная, я бы сказал. Санкт-Петербург всегда принимает со счастьем, он готов к экспериментам, к открытиям, здесь очень театральная публика, всегда встречают с большой благодарностью. В Москве зритель насмотренный, требовательный и ждет какого-то чуда — ты должен выйти и чудо им подарить. Всегда с лупой рассматривают твои движения.

И очень надеюсь, что мы будем этот спектакль представлять на разных фестивалях: сейчас, слава Богу, фестивалей в России много. В регионах публика ждет с нетерпением, хочется для них танцевать. Гастроли для артиста вообще большое счастье.

— Вы согласны с мнением о том, что люди стали ходить в балет как на шоу?

— Люди приходят в театр и ждут чего-то невероятного. Если посмотреть на историю балетного театра, то у каждого из артистов было что-то свое. Кто-то гениально подходил к проживанию своей партии. У кого-то удивительные данные, можно бесконечно смотреть на огонь, воду и на эти линии, руки — это восхищает, расслабляет, успокаивает. Как в классическом, так и в современном танце зрителя все время пытаются удивлять. 10 лет удивляют, 20, 30, 50. А потом начинается обратное движение: хочется простоты. Люди, которые много видели, насмотрены, начинают идти в сторону простоты, тишины. Сейчас все очень сдержанны, и современная хореография тоже пытается минимизировать внешние проявления, больше уходит в глубину.

«Нам всем всегда кажется, что мы в порядке»

— Предполагаю, что у вас очень плотный график — верно? Бывают ли у вас выходные?

— Бывают, конечно, стараемся делать их один раз в неделю, по понедельникам. В последнее время так много-много-много всего, что пока без выходных. Но мы счастливые артисты, у нас есть процесс творчества. Конечно, устаем, случаются моменты накопленной усталости. Но надо себя собирать эмоционально и понимать, ради чего ты это делаешь. Это все — большое счастье. Для меня — огромное. Я не чувствую, что эмоционально выдыхаюсь. Очень голоден по отношению к неизвестным для себя экспериментам. И «Две Анны» для меня — новый хореографический текст.

— Вы производите впечатление большого трудяги. Как выглядит ваш день? Сколько времени занимают репетиции?

— Репетиционный процесс в день — четыре с половиной часа минимум. Все зависит от спектаклей. В последние полтора месяца было крайне много премьер, выступлений, гастролей, и просто в театре я мог проводить по девять часов. Бывает, выпадает редкая не «горящая» неделя: можно дать своем телу отдохнуть — три часа поработать в зале.

— Вы участвуете в телевизионных шоу в первую очередь для пиара? Будь ваша воля, занялись бы совсем другим?

— Сейчас я занимаюсь тем, что люблю. Не могу сказать, что как-то себя обкрадываю. Я человек, могу отойти от медийности, закрыться в театре и работать только там. Было время, когда в жизни существовал только театр. Мне его стало в определенный момент мало. Я изголодался. Захотелось развития, немножко испытать себя. Телевизионные проекты дают очень большой скачок в плане физических возможностей. Конечно же, мне важно, чтобы появлялся новый зритель, новые «мои» люди. Я могу приезжать в некий город, давать мастер-класс: приходят люди, знакомые с твоим творчеством и, естественно, им хочется делиться. Все шоу-проекты — маленькое приключение, они не занимают много времени. Последний, «Звездные танцы», у меня занял три недели: неделя подготовки, две недели — съемочный период.

Сейчас я нахожусь в театральной сфере, работаю с Юрием Посоховым, с Павлом Глуховым, это совершенно новый формат.

Недавно был мой творческий вечер — с гениальными артистками, прима-балеринами Большого: Елизаветой Кокоревой, Анастасией Сташкевич, Ольгой Марченковой. Мы готовили премьеры для вечера. Это все интересно, это все развитие, все — масштаб. Мне было бы сложно закрыться в театре.

— Меня отдельно в вашем творческом вечере поразило то, что билеты стоили от 10 до 95 тысяч рублей. Это сильно.

— Вечер был благотворительный: большую сумму заработанных средств мы отдали в фонд «Антон тут рядом», помогающий детям с аутизмом. Эти деньги не пошли мне в карман, они пошли на помощь детям, я именно на такие условия согласился. Люди, которые покупали билеты, не просто посмотрели балет — они еще сделали доброе дело. Мы будем повторять проект: уже написали из Казахстана, из Санкт-Петербурга, нас хотят видеть.

— У вас самого был диагноз «аутизм». Вы его переросли (если такое возможно), или до сих пор осталось что-то, что вас выделяет?

— В детстве мне поставили диагноз «атипичный аутизм». Были сложности с социализацией. И выходить танцевать на сцену было тяжело, и учиться в школе. Я поменял пять школ. Потом было много активностей: в театр меня взяли очень рано, в 14-летнем возрасте. Надо было привыкать. Когда человека бросают в экстремальные условия, он рано или поздно обычно адаптируется и со временем становится легче. Я считаю, если у ребенка есть проблемы с социализацией, ни в коем случае нельзя ограждать его от внешнего мира. Присутствует во мне сейчас аутический спектр или нет, сложно сказать. Нам всем всегда кажется, что мы в порядке. Важно понимать, где ты можешь себе помочь, а где нужно обратиться к помощи специалистов. Это абсолютно нормально, человек не должен все делать сам. Рядом обязательно должны быть родные, любящие люди.

— Как сейчас развиваются ваши отношения с Большим театром? Появились ли у вас там друзья? Или вы до сих пор для них непрофессиональный выскочка, который пролез в святая святых?

— Я нашел друзей: они были со мной пару дней назад на творческом вечере. Никогда не обращал внимания на то, кто что скажет и подумает. Говорить будут всегда. Ты можешь гениально танцевать, лучше всех, но говорить будут всегда. Нужно абстрагироваться и делать то, что ты хочешь, никого не слушая. И в какой-то момент найдутся люди, которые тебя в этом поддержат.

«Я не знаю, что меня ждет сегодня вечером»

— Плох тот танцор, который не мечтает стать хореографом. Вы не смотрите в эту сторону?

— Я очень люблю ставить, делаю это довольно давно, например, недавно поставил три номера с симфоническим оркестром в Катаре на The St.Regis Midnight Ball. Конечно, я смотрю в эту сторону. Просто сейчас нахожусь в таком возрасте, когда хочется побольше впитывать. Поработать со всеми хореографами, даже с новыми, еще малоизвестными.

— Как раз вам повезло работать с мировой известности именами. Кто из них вам больше запомнился?

— Очень понравился балет Мауро Бигонцетти, хотя мы и не знакомы: надеюсь, обстоятельства сложатся так, что мы еще выйдем на сцену вместе. Очень интересно было бы поработать лично с Уэйном Мак-Грегором: это один из самых нестандартных языков всей мировой хореографии. С Юрием Посоховым репетируем ровно сейчас. Сиди Ларби Шеркауи — гениальный хореограф, мечта — чтобы он для меня что-то поставил.

— Мир для вас открыт? Вы как будто живете без границ.

— Меня и приглашают, и зовут. В прошлом году я ездил на Ямайку, там было два гала. Давал мастер-классы в Италии. Мы выступали в Болонье, готовили целый спектакль для фестиваля кинофильмов. С Большим театром ездили на гастроли в Сербию и Грецию, в Афины и Салоники. Несмотря ни на что, искусство будет жить. Потихонечку все наладится.

— Не секрет, что вы очень воцерковленный человек. Как так случилось, что этнический татарин исповедует православие?

— Я татарин и наполовину азербайджанец, моя мама — азербайджанка. Поскольку меня воспитывала мама, во мне больше азербайджанца, чем татарина. Мама растила нас с сестрой одна. Ее характер, ценности передались нам. Так сложилось, что я стал православным, слава Богу.

— Вас мама привела в церковь?

— Да.

— При этом у вас есть какое-то чувство корней?

— Конечно, есть: я уважаю эту культуру, месяц назад ездил в Азербайджан, познакомился с родственниками по линии дедушки. Мне там было очень комфортно. Хотелось бы еще больше погрузиться в этот мир, в совсем другую для меня обстановку. Они очень добрые и открытые люди, семейные, активные, энергичные,— мне это невероятно нравится.

— У вас мама — красавица. Вы в нее?

— Думаю, да. Мама у меня красивая, это правда.

— Внешность — это ваш капитал? Вы ведь еще и модель. Продолжаете работать моделью?

— Да, я об этом не забываю. Вот час назад закончилась съемка для журнала «Авеню». Бывают такие интересные, креативные съемки, в которых хочется поучаствовать. Это тоже эксперимент для меня в плане образов: примерить их на себя, почувствовать, мое — не мое.

— У вас на теле виден каждый мускул. И занимаетесь вы на специальных тренажерах, больше похожих на пыточные дыбы.

— У меня сухое тело из-за того, что есть разная физическая активность: и акробатика, и классика, и зал. В отпуске могу позволить себе много лишнего, и этот рельеф на какое-то время меня покидает. Но буквально неделя работы — и все возвращается.

— Обычно танцоры из классического танца идут в контемпорари, а у вас как раз было наоборот, из хип-хопа в классику. Этот бэкграунд вам помог или помешал? Пришлось переучиваться?

— Я не могу сказать, что он мне помешал, просто в классике все совсем иначе. Переучиваться — это мягко говоря. На деле — это полная трансформация всего, даже в голове. В первую очередь — в голове. Сейчас я чувствую себя по-другому, но в своей тарелке.

— Вам часто говорят о том, что вы слишком правильный?

— Мне не говорят, что я слишком правильный. Мне говорят, что перфекционизм может довести до выгорания. Есть моменты, где надо просто успокоиться и принять ситуацию.

— Вам всего 24 года, и тем не менее: вы задумывались над своим будущим, в том числе и далеким?

— Я не знаю, что меня ждет сегодня вечером. Сейчас планирование возможно только на ближайшие 10 минут. Даже в Библии говорится: «Живите днем сегодняшним, а завтрашний позаботится сам о себе». Надо побольше мечтать, ставить себе больше интересных целей, даже если они представляются невозможными. Оно потом как-то сложится. Надо жить поэтапно. Сегодняшний день нужно прожить достойно, продуктивно, что-то новое выучить, найти. Чем больше ты работаешь, тем больше у тебя и будет потом, это я точно знаю.

— Что важнее — талант или трудолюбие?

— В идеале — совокупность факторов. На старании можно обойти самых одаренных, но ленивых. Бог все видит, он прекрасно это чувствует и понимает. Всегда есть момент вознаграждения за труды, обязательно есть. И, конечно, талант в сочетании с трудолюбием — беспроигрышный вариант.

Беседовала Наталья Лавринович