Позорное клеймо "Made in Germany"

Чем более жесткой становится вертикаль власти в России, тем чаще говорят о том, что страна идет по китайскому пути развития. Однако, как выяснил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, впервые эту модель экономики использовали в XIX веке немцы. А работала она лишь в странах, где менталитет населения резко отличался от русского.

"Дешево да гнило"

Много лет назад, в конце 1970-х, когда в Китае только приступили к выполнению "Программы четырех модернизаций", мне довелось слушать пространную речь лектора ЦК КПСС о ее перспективах. "Как дикая страна, где предел мечтаний любой семьи — "три вертящихся" — велосипед, швейная машинка и часы, собирается обогнать СССР в передовых отраслях науки и техники?" — спрашивал пропагандист. И тут же рассказывал о том, что руководить наукой китайцы назначили простых героев труда из сельских коммун и с заводов. И что министр вооружений КНР по этому поводу написал стихи:

Легированная сталь — не тверда,

Нейтронную бомбу создать — не стоит труда.

Коль за науку взялись герои,

Достигнет она мировых рубежей.

Но мировых рубежей Китай достиг, когда пошел по проторенному за столетие до него пути — при жесткой политической системе начал создавать собственную промышленность за счет массированного экспорта дешевых товаров. В России, как и во всем мире, хорошо знают эту, мягко говоря, некачественную продукцию тюремных и прочих китайских кустарных производств. Знакомы всем и подделки товаров известных фирм, сделанные в Поднебесной. Причем нередко китайский ширпотреб попадал к потребителям без лишних формальностей, минуя таможни.

Однако вот что интересно. Во второй половине XIX века покупатели с той же яростью, что и теперь, ругали не китайские, а германские товары, наводнившие рынки всего мира. Британский экономист Э. Уильямс писал в 1897 году, что экспортные немецкие товары называют дешевыми и плохими всюду, даже в самой Германии: "Дешево да гнило — был приговор одного откровенного немца о некоторых произведениях его родины, виденных им за границей, и каждый склонен удивляться, как с такой дурной и повсюду распространенной репутацией немецкий товар может иметь какой-нибудь успех на каком бы то ни было мировом рынке".

Подобно тому, как ныне на китайских товарах нередко страна-производитель не указывается, или указывается какая-нибудь другая страна, немецкие производители делали все, чтобы скрыть, что товар сделан в Германии. И прибегали к разнообразным ухищрениям, чтобы обойти законодательство стран-импортеров. К примеру, когда в Великобритании в 1887 году ввели строгие правила маркировки товаров, немцы с помощью разных ухищрений старались не демонстрировать клеймо "Made in Germany" потенциальным покупателям.

Одним из распространенных обходных маневров была отправка изделия в Англию в разобранном виде. Сборка часов, велосипедов или иных механизмов на британской территории автоматически снимала обязанность ставить позорное клеймо и позволяла указывать в качестве изготовителя мастерскую в каком-нибудь британском сарае.

Если же изделие было достаточно велико по своим размерам, надпись "Made in Germany" размещали там, где никто и никогда не догадается ее искать. Так, например, поступали производители швейных машин. Известная американская фирма "Зингер" имела производство в Германии, но, не желая отпугивать покупательниц, прибегала к подобной уловке:

"Одна германская фирма,— писал современник,— ввозящая в Англию в большом количестве швейные машины, с ясным клеймом "Singers" и "North British Sewing Machines", помещает штемпель "Made in Germany", напечатанный микроскопическими буквами, под подножкой. Надо не менее полдюжины швей, чтобы общими усилиями перевернуть машину вверх дном и прочитать надпись,— иначе она должна навсегда остаться непрочитанной".

Плохие немецкие копии качественных британских, французских и американских товаров доставляли покупателям на судах и поездах, используя самые разнообразные тайники для провоза контрабанды. Во время русско-британских торговых переговоров неоднократно обсуждался вопрос о том, что пассажирский поезд Берлин--Петербург битком набит контрабандными подделками, сделанными в Германии. Чаще других подделывались ножи, на которые умельцы из Саксонии, не моргнув глазом, ставили клейма известных мастеров из Шеффилда. Магазины больших и малых европейских городов были завалены похожими на английские, но крайне ломкими игрушками. А в парфюмерных лавках продавали духи известных французских марок чистой немецкой воды.

Жертвам немецкой экспансии оставалось лишь констатировать: "Немецкие товары хорошо раскупаются, благодаря их достаточно ощутительной дешевизне, а масса именно и нуждается в дешевом товаре: деньги трудно приобретаются, и огромное большинство приобретает их в незначительном количестве, которое расходится на удовлетворение разнообразных нужд, так что это вполне понятно".

"Способ распространения сферы своего влияния"

Однако все эти ухищрения не объясняли, почему экономика Германии после 1870 года развивалась едва ли не самыми высокими темпами в мире. Исследователи писали, что огромную роль в развитии германской промышленности сыграло объединение многочисленных немецких княжеств в единую страну с солидным внутренним рынком. А также о пяти миллиардах франков, полученных немцами с побежденных ими в 1871 году французов, которые стали стартовым капиталом для объединенной Германии.

Но большинство друзей и недругов тогда считали, что еще более важную роль сыграла железная сцепка германской промышленности и власти. Канцлер Отто фон Бисмарк, разогнав либералов, принял такие меры по защите внутреннего рынка, что фабриканты из других стран не переставали проклинать своих германских коллег и в то же время завидовать им. На любые иностранные товары, которые конкурировали на немецком внутреннем рынке с товарами отечественного производства, устанавливались огромные пошлины. Это не только защищало немецких производителей от конкуренции на внутреннем рынке, но и позволяло держать на нем высокие цены. За счет этого за рубеж товары тех же производителей уходили по демпинговым ценам. Государство также стимулировало германский экспорт, выплачивая производителям премии и устанавливая для них специальные льготные цены на железнодорожные и морские перевозки.

Особое возмущение британцев и других конкурентов Германии вызывало то, что германские чиновники и дипломаты активно помогали продвижению немецких товаров за рубеж.

"Рассказывают,— писал Э. Уильямс,— про самого князя Бисмарка, что он, будучи канцлером, в беседе с китайским посланником о дипломатических делах до тех пор не отпускал мандарина, пока не убедил его сделать крупный заказ на стальные рельсы одной немецкой фирме. Этому примеру главы кабинета следуют и другие. Г-н Грагам, в весьма ценной для нашего дела записке, прочитанной в Лондонской торговой палате в 1895 году, выяснил действие этой системы в Румынии. Германское посольство в Бухаресте имеет хороший подбор людей, обязанность которых состоит в исследовании всех деталей торговли в интересах немецких фабрикантов. Если имеется в виду какой-нибудь заказ, посольство посылает уведомление правительству, так чтобы немецкие инженеры и поставщики могли быть готовы с их предложениями, и коммерческие атташе посольства вообще всеми возможными способами помогают развитию в данной стране торговли своих соотечественников".

Для достижения цели немцы не жалели ничего.

"Германское правительство,— жаловался Уильямс,— платит лучше своим коммерческим консулам. Как г-н Манделла указал Шеффильдской торговой палате, немцы платят 800 фунтов стерлингов в год своему консулу в Милане, центре итальянской промышленности. Англия имеет там только вице-консула, полное жалованье которого составляет 50 фунтов стерлингов в год, и из него еще он должен отчислить на необходимые канцелярские расходы! При этом наш главный консул живет во Флоренции, где нет никакой торговли".

Той же цели — захвату новых рынков для немецких товаров — служили и германские банки.

"Одним из главных орудий расширения сферы германского торгового влияния,— писал российский экономист И. И. Левин,— являются банки, которые организуют своего рода завоевательные походы. Германские банки изучают и развивают рынок, содействуют всячески отечественному экспорту, захватывают концессии с энергичной помощью дипломатии (недаром в Германии обычно подчеркивается партнерство между банками и иностранным ведомством), служат каналами, по которым притекают заказы немецкой промышленности. Германский капитал банки направляют, заставляют работать в согласии с политическими интересами родины, организуют его на чужбине... Немцы смотрят на помещение капиталов за границей как на способ распространения сферы своего экономического и политического влияния, доходят до крайностей в этом своем увлечении".

Русские и европейцы в равной мере возмущались бесцеремонностью немцев, использовавших любые затруднения конкурентов. После любой стачки на предприятиях в любой стране, как утверждали исследователи на рубеже XIX-XX веков, можно было не сомневаться, что долю рынка, освободившуюся во время трудового конфликта, обязательно займут немецкие товары. Один из членов Ассоциации британских торговцев Уильям Такс рассказывал: "Я не припомню ни одной стачки, с тех пор как занимаюсь делами, результатом которой не была бы потеря для нашей промышленности некоторых рынков, и всегда рынок, потерянный этим путем, было трудно, а часто даже невозможно завоевать снова".

Англичане, французы, русские пытались выяснить и другие причины успешной экспансии дрянных немецких товаров на свои рынки. Но вскоре были вынуждены констатировать, что качество германской продукции становится день ото дня лучше.

"Они продолжают расширять свое господство"

Главными причинами низкого качества немецких товаров долгое время было несовершенство станков и инструментов, низкая квалификация большинства немецких рабочих и техников, а также невысокий уровень прикладных наук. Если философов и филологов в немецких землях всегда было в избытке, хорошие инженеры и химики оказались едва ли не самым большим дефицитом.

Мало-помалу парк станков обновили. Благо ни одна из европейских стран не накладывала ограничений на вывоз станков в Германию, а по полученным образцам поднаторевшие в копировании немецкие мастера наладили производство собственных. Не стала большой проблемой и профессиональная подготовка рабочих. В Германии было введено всеобщее бесплатное образование до четырнадцатилетнего возраста, а затем подростков определяли в профессиональные школы. Занятным оказалось то, что, скопировав их с зарубежных образцов, немцы или вообще не допускали в них иностранцев, либо назначали для тех огромную плату за обучение, что было равнозначно запрету.

Подготовить инженеров помогли зарубежные университеты и технические институты. Англичане констатировали, что в последней четверти XIX века до трети студентов их лучших университетов были немцами. А вслед за тем прилежные молодые специалисты соглашались работать за гроши в первоклассных английских компаниях, за три-четыре года узнавая все секреты и технологические тонкости.

Особенно прилежно немцы следили за новыми изобретениями. Если их не удавалось умыкнуть бесплатно, автора убеждали переехать в Германию вместе с оборудованием, предлагая деньги, не снившиеся ему на родине. Одновременно германское правительство убеждало и заставляло немецкие фирмы развивать собственные исследования, не жалея для этого никаких средств.

"Английские фабриканты,— писал Э. Уильямс,— не жалеют денег на свои личные потребности и донельзя скупы на издержки для улучшения своих фабрик. Немецкие фабриканты поступают не так. В Эльберфельде существует завод, на котором постоянно работает не менее 60 хороших химиков в прекрасно обставленных лабораториях; они получают регулярное жалованье за работу, которую англичане назвали бы "ничего не деланьем". Немец же называет ее "научными исследованиями". Эти химики заняты только научными изысканиями и не имеют прямого отношения к текущим делам завода: изо дня в день, год за годом они производят анализы и опыты над новыми соединениями, пока одному из них не удастся открыть новый процесс или полезное применение чего-нибудь такого, что прежде было известно как "отбросы" и что может принести большие барыши хозяину завода (в этом барыше участвует и химик). Эльберфельдский завод не единственный пример; в Германии такая же система, как в Эльберфельде, составляете общее правило на всех заводах. Badische Aniline und Sodafabrik в Мангейме, например, имеет даже 78 таких химиков. "Бессмысленная расточительность",— сказал бы английский фабрикант, но последний дивиденд, который платила эта компания, был 25%. Эта расточительность, однако, хорошо себя оплачивает! Применение химии к практическим потребностям помогло немцам завладеть миром, и посредством этих же применений они продолжают расширять свое господство".

Не менее важным секретом успехов Германии исследователи считали национальный характер немцев. Получив достаточную профессиональную подготовку, немецкие рабочие начали доводить копии зарубежных товаров до такого совершенства, что даже не переносившие их французы были вынуждены признать, что термин "немецкие изделия" перестал быть синонимом отбросов. Кроме трудолюбия, доходящего до крайних форм, современники отмечали другие проявления немецкого упорства. Они констатировали, что в случае, когда немцу для создания собственного дела недостает капитала, он начинает вести скромнейший образ жизни, долго копит, но все равно добивается своего. У англичан опускались руки оттого, что немцы были готовы исполнять любые прихоти покупателей, идти на любые уступки, лишь бы получить заказ и захватить хотя бы ничтожную долю рынка.

Считается, что конец немецкому экономическому чуду положила первая мировая война. Воевать со всем миром Германии оказалось не по силам. Однако, возможно, если б не было войны, рост немецкой экономики остановился бы по естественным причинам. Сопротивление германскому экспорту росло по всему миру, а рост зарплат рабочих в самой Германии и затрат на производство мог свести на нет все ценовые преимущества немецких товаров.

Собственно, именно так развивались события в странах, воспользовавшихся немецкой моделью развития после второй мировой войны. Вполне удачно использовали ее в Японии, чьи товары потребители в Европе и Соединенных Штатах сначала считали "азиатской дешевой дрянью", а затем едва ли не символом престижа и синонимом качества. При этом в точности как немцы японцы гонялись за чужими патентами и бесстыдно копировали чужие образцы.

Как только Япония перестала быть производителем "ощутительно дешевых" товаров, ее место заняла Южная Корея и другие "азиатские тигры". А вслед за ними рынок самых дешевых товаров мира стал осваивать Китай. Все эти страны не отличались демократичностью режимов.

Однако России бетонирование вертикали власти едва ли может помочь использовать немецкую модель развития. Заполонить мировой рынок некачественными дешевыми товарами — не проблема. В советские времена немалая часть промышленности ничего лучше не выпускала. Но вряд ли захочет освободить место Китай. К тому же все страны, которым пригодилась немецкая модель, населены народами, чье трудолюбие и упорство никем и никогда не подвергались сомнению. В России же упорный труд почти неотделим от принуждения. А это другая — не немецкая, а сталинская модель.

ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ