Фото: АЛЕКСЕЙ КУДЕНКО
Реформа Академии наук подходит к концу. Академики жалуются на утрату автономии, чиновники предвкушают получение доступа к академическим деньгам, и мало кто вспоминает о том, ради чего реформа, собственно, затевалась,— о повышении эффективности науки.
Главный рубеж академической обороны пал в конце декабря прошлого года. Тогда по предложению правительства в закон "О науке" были внесены поправки, согласно которым президент РАН, ранее избиравшийся общим собранием, должен будет теперь утверждаться главой государства. Новый статус академии подчеркивался и сменой названия — из РАН (Российской академии наук) она превратилась в ГАН (Государственную академию наук). Сейчас академики ведут отчаянную борьбу вокруг содержания нового устава академии, который должен быть представлен на рассмотрение правительства не позднее 1 апреля. Подготовленный Министерством образования и науки модельный устав академики публично называют провокацией. Они обвиняют чиновников в попытке "нахрапом навязать нам дилетантские представления, ведущие к развалу российской науки" и подготовили свой проект устава. Остроты конфликту добавляет решение нынешнего президента академии Юрия Осипова не баллотироваться на новый срок, хотя ранее предполагалось, что правительство поддержит кандидатуру Осипова в обмен на его согласие поддержать академическую реформу.
Центральное нововведение в министерском проекте — создание наблюдательного совета, состоящего из трех представителей академии, трех представителей правительства и по одному представителю от Думы, Совета федерации и администрации президента. К исключительной компетенции совета предлагается отнести все финансовые и хозяйственные вопросы. В частности, в его полномочия входит утверждение проекта бюджета академии, распределение средств, принятие решений о реорганизации (в том числе о создании и закрытии институтов), утверждение любых сделок с имуществом академии на сумму более чем 3% ее годового бюджета. Решения наблюдательный совет принимает большинством голосов, а поскольку из девяти мест академикам достанется лишь три, то понятно, что фактически и деньги, и имущество академии переходят под управление государства.
В целом предлагаемое огосударствление академии мировым тенденциям не противоречит. В Германии, на которую еще с петровских времен ориентировалась российская наука, роль академии выполняют сразу несколько научных обществ — Общество содействия наукам имени Макса Планка, Общество Гельмгольца, Общество содействия прикладным наукам имени Фраунгофера, Научно-исследовательское общество Г. В. Лейбница. Все эти общества похожи на РАН. Это самоуправляемые объединения ученых, которые состоят из нескольких десятков институтов и на 70-80% финансируются из федерального и земельного бюджетов. Однако в отличие от дореформенной РАН все они имеют контролирующие органы, аналогичные предлагаемому министерством наблюдательному совету российской академии. В их состав входят не только члены самих обществ, но и представители органов власти, бизнеса и даже СМИ.
Во Франции управление наукой еще более огосударствлено — ведущим учреждением, координирующим фундаментальные исследования, является Национальный совет научных исследований (Centre National de la Recherche Scientifique, CNRS). CNRS финансируется из бюджета и прямо подчиняется профильному министерству. Президент административного совета CNRS назначается советом министров Франции, членами совета являются представители министерств, крупного бизнеса, известные ученые и представители самого CNRS. Качество работы лабораторий, групп и отдельных ученых оценивается национальным комитетом научных исследований CNRS и специальными оценочными комитетами, в состав которых также входят как сотрудники CNRS, так и представители министерств, университетской науки, промышленности и иностранные эксперты.
В Великобритании функции академии выполняет Королевское научное общество, основанное еще в 1660 году. Однако членство в обществе — это не должность, а форма признания заслуг ученого. Никаких административно-хозяйственных функций общество не выполняет. Около ?30 млн, получаемых ежегодно Королевским научным обществом от британского правительства, идут в основном на предоставление грантов молодым ученым. Развитием же фундаментальной науки занимаются восемь отраслевых научно-исследовательских советов, которые являются правительственными департаментами и финансируются из бюджета.
Наименее централизовано управление фундаментальной наукой в США. Большинство исследований здесь проводится или в университетах, или в отдельных лабораториях, в том числе и правительственных. При этом профильные министерства (например, энергетики или сельского хозяйства) самостоятельно выделяют средства на финансирование необходимых им исследований. Действующий в масштабах страны Национальный научный фонд представляет собой не научное общество, а федеральное агентство, занятое распределением грантов (по аналогии с Российским фондом фундаментальных исследований и Российским гуманитарным научным фондом). Существующая же в США Национальная академия наук является самым настоящим клубом ученых, административных и финансовых функций у нее нет.
Зачем, однако, вообще было проводить академическую реформу? Немецкая модель управления наукой не похожа на французскую, а французская — на американскую. Возможно, и российская имела право на существование? Академию упрекали в неэффективности хозяйствования. И действительно, согласно, например, подсчетам экспертов Российской экономической школы и компании ФБК, только от сдачи в аренду излишков академической недвижимости (всего 233 тыс. кв. м) академия получила в 2004 году на 35% меньше, чем могла бы по рыночным ценам.
Однако дело не в этом — в конце концов, недополученные академией $10 млн не такая уж большая сумма даже на фоне ежегодного бюджета РАН (около $1 млрд). Главная проблема состояла в другом. В рамках старого устава РАН ученые (а вернее, некоторые из них — академики) сами решали, что нужно изучать, сами распределяли финансирование и сами же потом оценивали качество исследований.
Результатом стал общий застой в отечественной науке. Вице-президент РАН академик Некипелов уверяет, например, что "в мире всего несколько стран, которые обладают сопоставимым с Россией научным потенциалом". Однако, согласно подсчетам Института научной информации в Филадельфии (США) — ведущей организации, отслеживающей статистику научных публикаций, по итогам последнего десятилетия Россия находится на 8-м месте в мире по числу опубликованных по-английски научных статей, но только на 15-м месте по уровню их цитируемости и лишь на 120-м месте по такому показателю, как цитируемость в расчете на одну статью. Говоря попросту, российские ученые по-прежнему пишут, но зарубежные коллеги читают их все меньше.
И это при том, что значительная часть российских ученых вовсе ничего не публикует. Как признавал в 2005 году на общем собрании академии другой ее вице-президент — академик Козлов, "около 80 наших институтов вяло относятся к подготовке и публикации своих результатов. Каждый научный сотрудник публикует статью раз (в лучшем случае) в два года. А еще больше удивляет, что в 34 институтах научный сотрудник пишет статью раз в четыре года". Получается, что наладить механизмы оценки собственной работы РАН не смогла. Отсюда необходимость ввести внешний контроль. Эту функцию и должен, судя по всему, выполнять предусмотренный в министерском проекте устава наблюдательный совет.
При внимательном рассмотрении, однако, оказывается, что, получив огромные полномочия в управлении финансами и имуществом академии, наблюдательный совет будет иметь очень мало отношения к оценке качества исследовательской деятельности. Например, в Германии при научных обществах существуют отраслевые советы, призванные давать внешнюю оценку качества проводимых исследований. Причем в Обществе Макса Планка, например, более 90% членов таких советов не являются членами общества, а более 50% членов и вовсе иностранцы.
В России таких механизмов внешней оценки нет. Сами академики, разумеется, и вовсе считают, что внешняя оценка не нужна, а бюджетные средства, согласно подготовленному ими проекту устава, предполагается распределять "на основе сметного финансирования". Но проблема в том, что, согласно "радикальному" министерскому проекту устава, оценка научных результатов академии и планирование исследовательской работы также отнесены к полномочиям президиума академии. В частности, президиуму поручается "участие в разработке плана фундаментальных научных исследований", "разработка системы показателей научной деятельности, организация мониторинга научной деятельности и подготовка предложений в наблюдательный совет академии по его результатам". Члены президиума при этом избираются общим собранием академии. Получается, что академия монополизирует оценку качества российской науки — причем оценку качества исследований, выполняемых не только академическими институтами, но и "другими научными организациями и высшими учебными заведениями". Критерии и механизмы такой оценки в проекте устава не определены. В министерском проекте устава, правда, говорится об "оценке результативности деятельности организаций на основе рейтингов их научной продуктивности", однако что такое "научная продуктивность", неясно. В любом случае речь идет не о распределении базового финансирования, а о дополнительном "стимулировании" передовиков.
В итоге рычаги финансового управления оказываются в одних руках, а механизмы контроля качества — в других. Получается, что победа министерства в его затяжной, сопровождавшейся скандалами битве с академиками принципиально ничего не меняет. Распределять финансы будет теперь наблюдательный совет, однако говорить вошедшим в состав совета чиновникам, кто достоин, а кто нет, будут по-прежнему сами академики. А значит, ожидать повышения качества научных исследований пока не приходится.