"Я так и не понял, зачем президент пригласил нас"

"Власть" задала участникам встречи с Путиным два вопроса: "Чего хотел от вас президент?" и "Готовы ли вы этому соответствовать?"

Евгений Лавлинский (псевдоним Захар Прилепин), прозаик, Нижний Новгород:

— Беседу с Путиным можно разделить на две части. Первая часть касалась литературных проблем. Вторая часть, инициированная во многом мной, касалась внешнеполитических и социальных проблем, а также свободы слова в России. Президент высказал готовность помогать как литературе в целом, так и молодой литературе, при этом четко осознавая разницу между литературой массовой и серьезной. А вторая часть была наиболее сложной, и по ряду позиций мнения участников встречи и президента были неоднородны. Я попросил президента амнистировать заключенных по политическим мотивам и вернуть России ощущение страны свободной и демократичной. Помимо прочего я указал на внешнеполитические неудачи во взаимоотношениях с Белоруссией и Грузией и на сложную социальную обстановку в стране. На что президент ответил, что поведение Лукашенко и Саакашвили не позволяет выстраивать отношения каким-либо иным образом. А социальная обстановка в стране, по словам президента, меняется в лучшую сторону максимально возможными темпами.

У меня есть твердое убеждение, что президент не преследовал корыстных целей в общении с литераторами. Если бы ему пришло в голову повысить лояльность больших слоев интеллигенции, он бы встретился с Распутиным, Солженицыным, Прохановым и Лимоновым. А в данном случае это была демонстрация Путиным того, что он реально готов помогать литературе. Причем литературе в лице толстых журналов и писательских сообществ.

Никаких требований со стороны президента не было. Я грею себя надеждой, что часть вопросов, касающаяся свободы слова и амнистирования заключенных по политическим мотивам, каким-то образом будет услышана. Он записал это в блокноте.

То, что в последний год президентства (я надеюсь, что в последний) он это выслушал, может быть, окажет какое-то воздействие. Сам факт моего появления в Ново-Огареве говорит о том, что власть готова к контактам с людьми, оппонирующими власти.

Илья Кочергин, прозаик, Москва:

— Была обычная приветственная речь, просто ради самой речи, чтобы как-то наладить контакт. Ничего животрепещущего сказано не было. Президент говорил, что Россия должна быть конкурентоспособной во всех отраслях, в том числе и в литературе. Только я не понял, как этого можно добиться, это же не промышленность, где все можно измерить.

Президент, видимо, хотел, чтобы как раз повысили конкурентоспособность России в литературе. Возможно, он хотел, чтобы мы соответствовали политике государства. А вообще трудно понять, почему эта встреча вообще состоялась. Правда, с особой живостью президент говорил о работе для госзаказов, только опять не объяснил, как это надо делать.

Я готов соответствовать требованиям, например, к госзаказу, но только если мое произведение будет с ним совпадать. Сам я подстраиваться под него не буду.

Игорь Савельев, прозаик, Уфа:

— На встрече с Путиным затрагивались самые разные темы — детская литература и детский телеканал, поиск национальной идеи, ситуация в Чечне, внешнеполитическая ситуация... Было видно, что Путину интересно это общение, которое заняло 2,5 часа вместо запланированного часа. Он считал нам столбиком цены на газ для Белоруссии, рассказывал веселые случаи из дипломатической практики, много смеялся. Говорили и о Сообществе молодых писателей, которое мы хотим делать на базе региональных клубов премии "Дебют". От нас ему, кажется, ничего не надо было — ему было интересно просто посмотреть на молодых писателей, представить себе связанный с их деятельностью круг проблем, поскольку встреча была приурочена к году русского языка. Мне показалось, он проникся главной идеей: вернуть литературу с задворок общественной жизни. В том числе — расширив госзаказ на качественную литературу некоммерческого характера и предназначения. На встрече прозвучали и, думаю, нашли у президента отклик идеи перевода молодых русских писателей на иностранные языки, предложения в области книгоиздания, книготорговли, развития библиотечных сетей, поддержки толстых журналов — в основном технические вопросы, которые не относятся собственно к написанию текстов. Требований с его стороны я не услышал. Если говорить о моих творческих планах, то разговор в Ново-Огареве на них не повлиял.

Денис Гуцко, прозаик Ростов-на-Дону:

— Я так и не понял, зачем президент пригласил нас к себе, и в своем вступительном слове он нам тоже это не объяснил. К сожалению, и у нас не получилось объяснить, чего мы хотим от господина Путина. Откровенного разговора не получилось, в первую очередь из-за нашей пассивной позиции, разговор сразу скатился к жалобам и обвинению Донцовой и Марининой. Понять из речи президента то, чего он от нас хотел, тоже не получилось. В итоге мы нарвались на фразу, что "должно быть качество продукции", то есть мы. Уже после мы пытались задавать ему острые вопросы — про национальную идею и про назначение Кадырова, но эти вопросы удалось удачно замять. Президент разделил литературу на три группы: коммерческая, элитарная и в рамках госзаказа. Правда, как писать в рамках госзаказа, тоже не объяснил.

Я не готов соответствовать этой градации и вообще считаю эту встречу потерянной, так как нам не удалось вызвать президента на откровенный разговор. Теперь понимаю, что надо было взять слово, пока еще журналистов не удалили из зала. Я верю, что хорошая литература может быть коммерчески успешна, и не готов кормиться в рамках госзаказа. Этот вопрос у молодых литераторов вызвал живое обсуждение, всем ведь хочется узнать, как надо писать, чтобы сытно есть.

Павел Санаев, прозаик, сценарист, кинорежиссер, Москва:

— Президент много говорил о конкурентоспособности России на всех уровнях. Говорил, что и он как президент должен соответствовать мировому уровню, и мы, писатели, тоже должны подтягиваться. И не стоит прятаться за миф о серьезной литературе, которую никто не читает. От нас ему ничего не было нужно, скорее эта встреча была организована, чтобы мы у него что-то спросили. Он сам не литературный критик, это задача писателей — писать так, чтобы их читали. В ответ на нашу просьбу о поддержке президент предложил либо систему грантов, либо госзаказ.

У меня книга уже переведена на четыре языка, так что я могу сказать, что мировым стандартам уже соответствую. И тираж для молодого автора уже приличный — 60 000 экземпляров.

Анастасия Чеховская, драматург, сценарист Ульяновск:

— В начале беседы Владимир Путин обозначил круг вопросов: о роли книг, перспективах книгоиздательства, проблеме русского языка и так далее. Предложил поставить конкретные проблемы и, соответственно, обсудить их. Выводы из полуторачасового разговора я сделала следующие: элитарная литература как существовала, так и будет существовать. Коммерчески успешные книги тоже никуда не денутся. Но нужен естественный противовес литературе, рассчитанной на невзыскательного читателя. Пресловутый госзаказ, который каждый понял в меру своей испорченности, это не хвалебная ода какому-нибудь министру и не "Поднятая целина-2", а детские книги и детское телевидение, о котором мы тоже говорили на встрече.

Алексей Лукьянов, прозаик (Соликамск, Пермский край):

— Путин много чего говорил. Я ведь не конспектировал — не умею. Собственно, говорили о "королях и капусте". А что хочет от нас Путин — да ничего. Это миф. Можно ли соответствовать мифу? Да, его создает пресса. Вон много уже чего понаписали, соответствуй — не хочу.

"Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства" В разные времена впечатление, которое вожди российского государства производили на оказавшихся поблизости писателей, было примерно одинаковым. Из дневника Корнея Чуковского (1936 год): "22/IV. Вчера на съезде (ВЛКСМ.— "Власть") сидел в 6-м или 7 ряду. Оглянулся: Борис Пастернак. Я пошел к нему, взял его в передние ряды (рядом со мной было свободное место). Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его — просто видеть — для всех нас было счастьем. К нему все время обращалась с какими-то разговорами Демченко*. И мы все ревновали, завидовали,— счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой — все мы так и зашептали. "Часы, часы, он показал часы" — и потом, расходясь, уже возле вешалок вновь вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: "Ах, эта Демченко, заслоняет его!" (на минуту). Домой мы шли вместе с Пастернаком и оба упивались нашей радостью..." (Из книги "Дневник 1930-1969") Из отчета Захара Прилепина (2007 год): "...Тут вошел Путин и со всеми поздоровался лично, даже с девушками. У него мягкая спокойная рука, он не стремился сломать все шестнадцать пальцев тому, чью ладонь пожимал. И улыбка у него спокойная и мягкая. По-моему, я тоже улыбнулся в ответ, хотя не настаиваю. Все, кто видели меня по телевизору, утверждали потом, что у меня было хмурое, неприветливое лицо. Видимо, я себя не контролировал... Тем временем мужчины в пиджаках и в бабочках разносили чай и маленькие пирожки, которые я не решился поедать на виду у президента, и только смотрел на них иногда. Позже писательница Ирина Мамаева рассказала, что свои пирожки она все-таки съела, они были с мясом и очень вкусные. Мамаевой хорошо, она сидела сбоку. Зато чай был теплый и удивительно прозрачный, как будто зеленый, хотя по вкусу оказался черным. Президент был демократичен, прост и спокоен, и это все постепенно почувствовали. Драматург Анастасия Чеховская несколько раз перебивала президента, подыскивая ему более удачные слова, когда он на малое мгновение замолкал в поисках более верной формулировки, и Путин не обижался на свою спонтанную помощницу. Спустя несколько минут я с ужасом увидел, что Анастасия,— мне так показалось,— гладит Президента по ноге. Нет, саму ее руку из-за стола я не видел, но точно определил по движениям плеча Анастасии, что рука эта делает нежные, гладящие движения. Ситуация усугубилась и тем еще обстоятельством, что президент мельком ласково посмотрел на руку драматурга, не прекращая, впрочем, свою речь. Но потом мелькнули из-под стола черные мохнатые уши, и я с облегчением догадался, что это незаметно подошла собака и положила голову ровно между ногой президента и ногой драматурга. Собачью голову гладила Анастасия... Потом эта собака пришла к нам с Валерией, и я тоже ее погладил, в руке у меня осталось несколько черных волосков с собачьей головы, и я их положил в свой блокнот на память. Тем временем меня ждало новое потрясение. Президент к слову вспомнил кого-то из классиков, кажется Чехова, который сказал где-то о писателях, что они зачастую то немытые, то нечесаные. Присутствующие писатели несколько напряглись, но Владимир Владимирович сразу всех успокоил, сказав: — Да нет, у вас все нормально, я здесь вижу только двоих таких,— и здесь он посмотрел на меня, а потом на своего помощника Юрия Лаптева. С ужасом я подумал о своей голове, которую последние десять лет еженедельно брею наголо: как она могла показаться нечесаной, и где я мог ее измазать, но тут президент нас с Лаптевым успокоил и пояснил: — Я имею в виду, что вы небритые,— и он провел ладонью по скулам и подбородку, словно оглаживая несуществующую бороду и показывая, где именно у нас наличествует растительность, которой можно было бы избежать. Но, судя по улыбке президента, наша небритость все-таки была вполне простительна... Когда мы все вышли на улицу, один из писателей пожал мне руку, но несколько иных литераторов сделали такой вид, словно я пролил чай на брюки президенту и наступил на ногу его собаке, чем поставил всех в неловкое положение. Мы неспешно шли по снежку с Германом Садулаевым, и он сказал, обращаясь в никуда: — Прости меня, мой маленький народ, я сделал все, что смог. Я засмеялся и сказал: — И вы меня простите, мои дальние и близкие. Быть может, я был не прав, но что я могу поделать... Я все-таки надеюсь, что человек, которому выпало руководить страной в не самые легкие годы, еще проявит себя как добрый и милосердный правитель. Даже по отношению к тем людям, которые заблуждались в чем-то..." (с сайта www.nazlobu.ru)

*Мария Демченко, инициатор массового движения колхозников за получение высоких урожаев сахарной свnклы, получившего название "движение пятисотниц".