Клубни и семена жизни
Как ученые блокадного Ленинграда умирали, сберегая потенциальный урожай
Сегодня 27 января исполняется 81 год со дня снятия блокады Ленинграда. Среди трагедий и подвигов замерзающего города особое место занимает история сотрудников Всесоюзного института растениеводства. Ученые умирали от голода, хотя были в буквальном смысле окружены едой: в здании института хранилась огромная коллекция семян со всей планеты. Но биологи не притронулись к этим запасам — и сберегли научное наследие.
Сортировка семян овощных культур и зерна, 1943 год
Фото: Красноуфимский краеведческий музей / @virvavilov
Сортировка семян овощных культур и зерна, 1943 год
Фото: Красноуфимский краеведческий музей / @virvavilov
История одной из главных в мире научных коллекций семян началась раньше, чем Петербург стал Ленинградом. В 1894 году при Министерстве земледелия и государственных имуществ Российской империи было основано Бюро по прикладной ботанике. Перед ним была поставлена задача изучать культурные и дикорастущие виды растений. Для этого бюро просило власти губерний присылать местные семена — и само начало организовывать экспедиции по сбору материала. Первую станцию для проращивания собранных семян ученые заложили в Ботаническом саду Санкт-Петербурга. К 1914 году коллекция насчитывала 4100 образцов разных сортов пшеницы, более 2900 — ячменя, 1000 — овса и других культур.
А еще организовывались экспедиции, целью которых был поиск и сбор семян культурных растений и их диких сородичей, а также изучение особенностей земледелия в разных регионах. Но иногда приходилось решать и дополнительные, нестандартные задачи. Например, так случилось во время одной из поездок — в Иран в 1916 году.
Шла Первая мировая война, русские войска вели наступление на Турцию и заняли значительную территорию в Персии (современный Иран). Армейское руководство заметило, что в некоторых провинциях солдаты заболевали странной лихорадкой, очень похожей на опьянение.
Разбираться, что к чему, Министерство земледелия отправило молодого ученого Николая Вавилова — ему тогда не было и 30. Но он уже успел получить заграничное образование, и бюро активно привлекало его в качестве консультанта. Вавилов пришел к выводу, что местная пшеница засорена ядовитым злаком Lolium temulentum и вдобавок поражена грибками. Хлеб из такой пшеницы вызывал помутнение рассудка и судороги.
Академик Николай Вавилов (в центре) на Приморском участке Сухумского питомника субтропических культур, сентябрь 1935 года
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»
Академик Николай Вавилов (в центре) на Приморском участке Сухумского питомника субтропических культур, сентябрь 1935 года
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»
После революции бюро было преобразовано в отделение прикладной ботаники и селекции. В 1920 году его возглавил Николай Вавилов. Ученый активно включился в работу. За 20 лет он организовал более 180 экспедиций, из которых более 40 проходили за пределами СССР. Вавилов и сам объездил полсвета: увлекательные приключения в Афганистане, Китае, Корее, Сирии, Эфиопии, Японии и многих других странах описаны им в книге «Пять континентов». Сегодня они читаются как дневники Индианы Джонса, если бы тот вместо археологии увлекся ботаникой и селекцией.
Николай Вавилов
Родился 25 ноября 1887 года в Москве. Окончил Московское коммерческое училище (1906) и агрономический факультет Московского сельскохозяйственного института (1910). Стажировался в Бюро по микологии и фитопатологии в Санкт-Петербурге и за границей: работал в крупнейших генетических лабораториях Великобритании, Франции, Германии. С 1914 года преподавал в Московском сельскохозяйственном институте, занимался изучением иммунитета растений.
В 1917 году переехал в Саратов, где руководил отделением отдела прикладной ботаники и селекции Сельскохозяйственного ученого комитета Наркомзема РСФСР. Заведовал кафедрой частного земледелия Саратовского сельскохозяйственного института. В 1920 году представил труд о наследственной изменчивости растений, который положил начало развитию генетики в стране.
В 1920 году переехал в Петроград, где был избран заведующим отделом прикладной ботаники и селекции Сельскохозяйственного ученого комитета в Петрограде. В 1924 году по его инициативе на базе этого отдела образовали Всесоюзный институт ботаники и новых культур (в 1930 году был переименован во Всесоюзный институт растениеводства; ныне — Всероссийский институт генетических ресурсов растений им. Н. И. Вавилова, ВИР), занимал пост его директора до 1940 года. В 1929 году также стал президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина (ВАСХНИЛ), в том же году был избран академиком АН СССР, а через год возглавил лабораторию генетики АН СССР. В 1920–1930 годах провел около 180 научных экспедиций на территории СССР и более 40 за рубежом.
В середине 1930-х оказался вовлеченным в дискуссии по проблемам генетики и селекции. Власти требовали практических методов повышения урожайности, отводя научной составляющей второстепенную роль. В 1935 году был освобожден от должности президента ВАСХНИЛ. В 1939 году в советской печати генетика была названа противоречащей марксистской диалектике и объявлена лженаукой.
В 1940 году во время экспедиции на Западную Украину арестован, а через год приговорен к расстрелу по обвинению в антисоветской деятельности, вредительстве и шпионаже. В 1942 году высшая мера заменена на 20 лет лишения свободы. Скончался 26 января 1943 года в Саратове в тюремном лазарете. Похоронен в общей могиле для заключенных, ее точное местонахождение неизвестно. Реабилитирован в 1955 году.
Советские власти регулярно реорганизовывали и переименовывали бюро. Остановились только в 1930 году — тогда появился Всесоюзный институт растениеводства (ВИР). Николай Вавилов возглавлял его еще десять лет. Все свободное время он старался проводить в экспедициях и жалел, что административная нагрузка отнимает много сил. Даже в 1932 году, когда контакты с иностранцами стали «нежелательны», ученый согласовал масштабную поездку по Центральной и Южной Америке. Он вел научную переписку с исследователями по всему миру и активно приглашал их в Советский Союз.
В августе 1940 года Николая Вавилова арестовали — прямо во время экспедиции по Западной Украине. Его коллеги не успели ничего сделать — да и не смогли бы.
«Арест Вавилова был трагедией для отечественной и мировой науки, для генетики, растениеводства и ботаники и надолго отбросил их назад, негативно повлиял на судьбы многих людей»,— говорится в биографическом очерке историка Якова Рокитянского «Суд Палача: Николай Вавилов в застенках НКВД», вышедшем в издательстве Academia в 1999 году.
После его ареста 36 ведущих научных сотрудников были уволены из ВИРа, около 70 агрономов переведены на периферию или сокращены. В июле 1941 года Вавилова приговорили к расстрелу по четырем пунктам 58-й статьи: «Измена родине», «Вредительство», «Диверсия», «Участие в контрреволюционной организации», позже смертная казнь была заменена на 20 лет лагерей. Ученый погиб от истощения в саратовской тюрьме в январе 1943 года; его реабилитировали в 1955 году.
На момент ареста Вавилова в коллекции института было 250 тыс. образцов семян. Одних только пшениц — 36 тыс. сортов. И все это разнообразие советские ученые высаживали в различных климатических зонах, чтобы подобрать наилучшие условия. Институт даже открыл первую полярную станцию — для оценки перспектив хозяйственного освоения Крайнего Севера. Но тут началась Великая Отечественная война…
Фото: World Telegram & Sun photo / Library of Congress
Фото: Михаил Прехнер / МАММ / МДФ / История России в фотографиях
Фото: Научно-технический архив ВИР / @virvavilov
Фото: ВИР / vir.nw.ru
Агрономы под обстрелами
С первых дней войны линия фронта неуклонно приближалась к Ленинграду. А ведь опытные станции ВИРа были расположены в области — и бои шли совсем близко. Например, в Слуцке (с 1944 года — Павловск) ученые изучали множество разновидностей картофеля, включая «дикие» образцы, собранные Вавиловым в экспедициях по Латинской Америке. Они требовали постоянного ухода — их даже выращивали в специальных кубических горшочках. Биологи Абрам Камераз и Ольга Воскресенская ухаживали за картофелем до последнего. К концу лета 1941 года Слуцк заполонили советские войска, а ученые все так же приезжали на посевную станцию. Им приходилось добираться в область на электричке, притом что железные дороги нещадно бомбили. Когда приближались немецкие самолеты, машинисты останавливали составы — немногочисленным пассажирам приходилось выпрыгивать из вагонов и вжиматься в землю. Выкапывать долгожданный урожай — спасая хотя бы один образец из каждого сорта — пришлось уже под обстрелами. В то же самое время другие биологи эвакуировали из лаборатории в Пушкине коллекции семян гороха, ржи и дынь.
К концу августа стало понятно, что вокруг Ленинграда может замкнуться кольцо блокады. Сотню сотрудников ВИРа с семьями включили в официальный список на эвакуацию в уральский Красноуфимск, туда же предполагалось отвезти коллекцию семян.
Однако ученым выделили всего два пассажирских вагона и один грузовой — на пять тонн. Этого хватало лишь на небольшую часть коллекции. Работникам ВИРа пришлось срочно решать, что именно вывозить.
Ответственный хранитель Рудольф Кордон предложил эвакуировать те образцы, у которых были дубликаты, на случай если состав разбомбят. В грузовой вагон поместили множество ящиков — 100 тыс. бережно упакованных семян по 20–50 г каждого сорта. Кроме того, каждый пассажир должен был пожертвовать частью места для личных вещей и взять сверток с научным грузом — по 100 семян зерновых и 50–200 других культур.
Но все эти планы пошли прахом. Немецкие солдаты заблокировали железную дорогу — и биологам с семьями после нескольких дней ожидания в неотапливаемых вагонах пришлось вернуться в Ленинград. Состав с семенами долгих полгода стоял на запасных путях. В конце концов тщательно упакованные коробки возвратились в здание ВИРа на улице Герцена, 44.
Фото: Борис Кудояров / РИА Новости
Фото: Давид Трахтенберг / РИА Новости
Фото: Всеволод Тарасевич / ТАСС
Фото: ВИР / vir.nw.ru
Дело, которое важнее жизни
К тому моменту город душила блокада. Людей убивали голод и холод: температура опускалась до –40°С. В институте хранились тонны съедобных семян, которые могли бы спасти жизни сотрудников и их семей. Но биологи как никто другой понимали научную ценность коллекции — ведь экспедиции Вавилова проходили в самых труднодоступных уголках планеты. А семена многих диких растений уже невозможно было собрать заново — их экосистемы навсегда изменило сельское хозяйство. Так что коллекция института без преувеличения была достоянием всего человечества. И ученые были готовы сберечь ее ценой собственной жизни. Они опломбировали 18 комнат, где хранились семена, и установили непрерывное дежурство с графиком ежедневных обходов. Семена приходилось охранять не только от мышей и крыс, но и от голодных горожан.
Но сил оставалось все меньше. Ответственный хранитель коллекции клубнеплодов Ольга Воскресенская к середине зимы уже не смогла выходить из дома из-за истощения. На посту ее заменил муж, блестящий специалист по клубнеплодам Вадим Лехнович. После ареста Вавилова он ушел из ВИРа и работал в журнале «Природа». Правда, с началом войны он стал писать совсем не про растения — сохранились статьи Лехновича о вреде взрывов для человеческого слуха и об организации вентиляции в бомбоубежищах. А теперь ему пришлось ухаживать не только за больной женой, но и за уникальной коллекцией картофеля. Каждый день Лехнович искал топливо и прогревал комнаты, где хранились клубни. Ведь если бы они промерзли, то труды нескольких поколений ученых оказались бы напрасными.
А пайки все уменьшались. «Хлеб выпекался из 70% ржаной, часто дефектной муки с добавкой соли, соевой муки, обойной пыли, вытрясок мешков, целлюлозы, отрубей, хлопкового жмыха и измельченной шелухи подсолнечника,— вспоминал управляющий трестом пригородного хозяйства Капитон Никитин.— Один перечень этих “продуктов” дает достаточное представление о питательных свойствах блокадного хлеба».
Перед учеными каждый день вставал вопрос жизни и смерти: спасать коллекцию или себя? И в первые дни 1942 года коллектив института начал стремительно терять людей.
Ответственный хранитель коллекции арахиса Александр Щукин, старший научный работник Николай Леонтьевский, ответственный хранитель коллекции риса Дмитрий Иванов, заведующий библиотекой ВИРа Георгий Гейнц — их нашли мертвыми на рабочих местах. В своем кабинете в окружении образцов семян скончалась от голода Лидия Родина, ответственный хранитель коллекции овса.
Писательница Лидия Гинзбург так вспоминала первую зиму блокады: «В период наибольшего истощения все стало ясно: сознание на себе тащит тело… Оказалось, например, что телу вовсе не свойственно вертикальное положение; сознательная воля должна была держать тело в руках, иначе оно, выскальзывая, срывалось с обрыва. Воля должна была поднимать его и усаживать или вести от предмета к предмету».
Дело, ради которого нужно было жить и просыпаться, морально поддерживало волю ученых. Для этих людей было просто невозможно съесть коллекцию.
Более того, даже в блокаду в институте не прекращалась научная деятельность. Биологи разрабатывали план переноса сельскохозяйственных работ в восточные регионы Урала и Сибири, на случай если немцы займут европейскую часть СССР. Не останавливались исследования в биохимической лаборатории. Несмотря на истощение и голод, ученые начали реорганизацию коллекции — и подробно расписывали план дальнейшего хранения на случай, если сами они не переживут блокаду.
Фото: Николай Ананьев / Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
Фото: Б.Манушин / РИА Новости
Фото: Адамович Николай / Фотохроника ТАСС
Кофе из одуванчиков
В феврале 1942 года наконец была организована эвакуация. Путь к «Дороге жизни», единственному маршруту из блокадного Ленинграда по льду Ладожского озера, был нелегким: истощенным людям приходилось пешком добираться до Финляндского вокзала. Поезд до станции Борисова Грива шел несколько дней — вместо довоенных нескольких часов. Сама поездка на грузовиках по льду Ладожского озера была очень опасной — и не только из-за немецких обстрелов. Людей на большой скорости везли в открытых кузовах — и чтобы они не выпали от тряски, их приходилось привязывать. Но все эти испытания не гарантировали спасения. Старший научный сотрудник отдела плодовых культур Григорий Рубцов погиб от дистрофии в больничном пункте всего через несколько часов после перехода через Ладогу. У него на шее, как и у всех других эвакуировавшихся сотрудников ВИРа, висел небольшой мешочек с семенами.
Эвакуированных ученых дальше ждал утомительный путь в Красноуфимск. Дорогу в вагонах-теплушках не перенесли еще три истощенных работника ВИРа. Позже полтонны образцов из коллекции удалось вывезти из Ленинграда на самолете — около 40 тыс. упаковок семян и почти полный дубликат коллекции картофеля добрались до Красноуфимска.
Наконец пришла весна.
В мае 1942 года власти Ленинграда распорядились засаживать овощами каждый свободный участок земли. Для ученых ВИРа, которые остались в городе, сберегая основную, не вывезенную часть коллекции, этот день стал настоящим праздником.
Скоро Исаакиевскую площадь украсили стройные ряды ростков капусты. В садах Эрмитажа выращивали свеклу, морковь, укроп и шпинат, а на Марсовом поле распахали образцовые грядки под турнепс.
Девушки из бригады Местной противовоздушной обороны снимают урожай капусты с огорода на площади у Исаакиевского собора, сентябрь 1942 года
Фото: Анатолий Гаранин / РИА НОВОСТИ
Девушки из бригады Местной противовоздушной обороны снимают урожай капусты с огорода на площади у Исаакиевского собора, сентябрь 1942 года
Фото: Анатолий Гаранин / РИА НОВОСТИ
Ответственный хранитель зернобобовых культур Николай Иванов столкнулся с неожиданной проблемой: горожане собирали дикорастущие травы, но не всегда могли определить, какие из них съедобные. Он быстро составил список растений, которые можно употреблять в пищу. Например, из одуванчиков получалось целых четыре продукта. Корни высушивали и перемалывали в суррогат кофе. Бутоны опускали в слабый маринад — так получался заменитель каперсов. Молодые листья перемешивали с дикой сурепкой, яруткой и пастушьей сумкой — получался зеленый салат. А жесткие листья заквашивали вместе с иван-чаем.
Вскоре в городе открылось 15 пунктов приема трав, где их обменивали на хлебные карточки. Правда, сдать нужно было не пучок, а минимум 25 кг зелени — от привычных лебеды и сныти до малоизвестных зонхуса и мокрицы. Отбором полезных растений руководил Николай Иванов, в пунктах приема травы сортировали и передавали на Фасовочно-пищевой комбинат. Там молодые побеги промывали, перемалывали и заквашивали в бочках. Вся эта масса отправлялась в столовые, где из них варили супы. По данным Николая Иванова, в 1942 году было переработано около 400 тонн диких трав.
Фото: ВИР им Н.И. Вавилова / @virvavilov
Фото: ВИР им Н.И. Вавилова / @virvavilov
Фото: ВИР / vir.nw.ru
Herr Botaniker
В немецкой армии тоже были люди, понимавшие ценность коллекции. Это установил британский журналист Саймон Паркин, изучивший архивы Третьего рейха. В книге «The Forbidden Garden» («Запретный сад»; вышла в 2024 году в издательстве Scribner) он рассказывает про артиллериста Хайнца Брюхера, ботаника-любителя, который до войны добился некоторой известности в научном сообществе Германии. Когда немецкая армия подошла к Ленинграду, herr Botaniker загорелся желанием заполучить знаменитую коллекцию семян. Брюхер считал, что наследие Вавилова поможет улучшить урожаи в Германии и решит проблемы со снабжением во время войны.
Но время шло, немецкая армия контролировала южные регионы СССР, а захватить Ленинград все не получалось. Тогда Брюхер предложил руководству новый план: проехать по этим оккупированным территориям и забрать семена, которые не успели эвакуировать с ботанических станций ВИРа. Инициативу одобрили — правда, в пути выяснилось, что такая же идея возникла у сотрудников одной немецкой фирмы. Поэтому на некоторых станциях никаких семян уже не было, военного обогнали соотечественники-коммерсанты.
Фото: Roberto Ricciuti / Getty Images
Фото: Simon & Schuster
В целом затея Брюхера оказалась не очень-то успешной. Начальники ряда оккупированных территорий отказывались отдавать семена (он зло записывал их имена в свой рапорт), немногочисленные оставшиеся на станциях советские ученые тоже не шли на контакт. За три месяца команде Брюхера удалось собрать и вывезти в Австрию всего около 40 тыс. образцов, гораздо меньше, чем планировалось. К сожалению, эта часть коллекции Вавилова была утрачена. То ли амбициозный Брюхер высадил семена где-то в Австрии — и никто так и не узнал места, где проросла коллекция, то ли забрал с собой после войны в Латинскую Америку, куда бежал. А может, ценный груз погиб при отступлении немецких войск. Узнать уже не у кого, Паркин пишет, что 76-летний Брюхер в 1991 году был убит в Аргентине при таинственных обстоятельствах.
Картофельная миссия
Для ленинградских ученых самой тяжелой задачей было сберечь клубни картофеля. Если семена томата, например, могут храниться без потери всхожести и 10, и 20 лет, то клубни так долго держать не получится, их нужно высаживать уже на следующий год. Вадим Лехнович и Ольга Воскресенская смогли рассадить две тонны картофеля, собранного в Слуцке под обстрелами. В книге «В осажденном Ленинграде» приводятся воспоминания Лехновича о том, как он ходил пешком в отдаленные совхозы проводить инструктаж по выращиванию картофеля и повышению его урожайности: «В походе со мной всегда имелась сумка, в ней кусок хлеба, несколько кусков сахара, блокнот, карандаш и линейка, индивидуальный перевязочный пакет, на случай ранения осколком снаряда». А в сентябре-октябре 1942 года он провел 38 ночей на полях, охраняя высаженную коллекцию от голодных непрошеных гостей.
После успешного размножения летом 1942 года супруги повторили рассадку и на следующий год. Во время посадки на поле разорвался снаряд. Взрыв сорвал таблички и перемешал клубни разных сортов. А Ольга Воскресенская получила сильную травму головы и потеряла зрение, но даже это не заставило ее прекратить работы. Лаборанты подробно описывали ей каждую картофелину — чтобы Воскресенская по памяти восстановила названия сортов.
За время блокады погибли по разным данным около 20 сотрудников института. Когда война закончилась, ученые провели ревизию семенного фонда. Выяснилось, что безвозвратно потеряно почти две тонны семян, они были уничтожены обстрелами, утеряны или утратили всхожесть. Но основная часть фонда оказалась спасена. Сейчас Вавиловская коллекция насчитывает более 320 тыс. образцов — и работы по ее развитию продолжаются. В 2022 году на ее основе был создан Национальный центр генетических ресурсов растений.