В новосибирском театре «Старый дом» состоялась премьера спектакля «Карточный домик, или Настоящее» по пьесе знаменитого современного британского драматурга Тома Стоппарда. История из жизни английской богемы, поставленная главрежем театра Сергеем Каргиным, получилась холодной и безжизненной. Спектакль заставляет думать, что англичане — ужасные зануды, способные даже страсти любовного треугольника превратить в повод для унылой схоластики.
Сам факт обращения «Старого дома» к сложнейшему материалу, безусловно, вызывает уважение, но отсутствие внятного режиссерского решения удручает. Постановка Сергея Каргина в худшем смысле традиционна. Она лишена не только новаций или изобретательности, но и элементарных выразительных приемов, на которые могли бы опираться актеры. В «Карточном домике» они остались один на один с изрядным массивом текста. Действие то и дело вязнет в бесконечной говорильне, в монотонных диалогах, не пробуждающих в публике сопереживания.
Холодность атмосферы задана и сценографией, которую осуществил петербургский художник Кирилл Пискунов. Дом главного героя, драматурга Генри (актер Леонид Иванов), обставленный мебелью из хромированного металла и стекла, чем–то напоминает операционную. Или лабораторию для исследования человеческих душ.
Несчастный Генри, как это нередко происходит с писателями, мается из–за творческого кризиса, тяготится обществом нелюбимой жены Шарлотты (Ирина Смолякова) и соперника Макса (Сергей Безродных). Но терпит, поскольку тот и другой исполняют главные роли в его пьесе. Леонид Иванов передает муки драматурга тем, что постоянно морщится как от зубной боли. Все остальные эмоции, сопутствующие напряженной душевной работе, остаются за кадром.
Единственная, кто существует в премьерном спектакле органично и интонационно точно, — это Вера Сергеева, воплощающая Анни — очаровательную любовницу Генри, впоследствии ставшую его женой. Лишь ей удалось преодолеть общую замороженность обаянием живых чувств, передать любовное томление, страсть и охлаждение ярким пластическим рисунком, эффектными переходами от лирики к гротеску. Актриса убедительно передает переменчивость, непредсказуемость женской натуры, которая привлекает к ее героине мужчин куда сильнее, чем пресная добропорядочность Шарлотты.
Одна из сквозных тем пьесы — исследование феномена измены. Персонажи непрерывно рассуждают о том, можно ли считать изменой физические контакты и стоит ли из–за них мучиться. Причем делают это столь бесстрастно и отстраненно, что тем самым реабилитируют порок. Основной парадокс, заложенный в сюжете, в том, что в финале драматург превращает реальную жизнь в материал для новой пьесы. Он садится за пишущую машинку, и получившиеся строчки высвечиваются на экране. К большому удивлению публики, пишет он с орфографическими ошибками. И это символично: премьерный результат требует работы над ошибками, серьезных доработок.
Ирина Ульянина, Новосибирск