На всякого близнеца довольно простоты
Питер Селларс и Теодор Курентзис поставили «Кастора и Поллукса» Рамо
В Парижской опере прошла премьера оперы Жан-Филиппа Рамо «Кастор и Поллукс» под управлением Теодора Курентзиса и в режиссуре Питера Селларса. Курентзис вернулся на эту сцену после 16-летнего перерыва. Рассказывает Алексей Мокроусов.
Романтические перипетии оперы постоянно сопровождает пластический комментарий современных стритденсеров
Фото: Opera national de Paris
Романтические перипетии оперы постоянно сопровождает пластический комментарий современных стритденсеров
Фото: Opera national de Paris
Если бы премьера «Кастора и Поллукса» вышла накануне Рождества, постановку сочли бы идеальным рождественским спектаклем. Во-первых, это сказка, во-вторых, сказка красивая. Она начинается со смерти Кастора (бельгийский тенор Рейну ван Мехелен), которого любит Телаира (сопрано из Тринидада Жанин де Бик много выступает по Европе, от Экс-ан-Прованса до Берлина). Ее жених Поллукс (французский баритон Марк Мойон), узнав о сердечной тайне невесты, великодушно отправляется в царство мертвых, чтобы вернуть Кастора. У него немало причин надеяться на успех, ведь Кастор его брат-близнец, а их отца зовут Юпитер (афроамериканский бас Николас Ньютон поет также Марса в прологе оперы); поддержка на высшем из всех возможных уровней Поллуксу обеспечена. Уверенности добавляет ему и то обстоятельство, что, в отличие от брата, он наделен даром бессмертия. Все кончится хорошо: из Аида близнецы возвращаются вдвоем и в порядке апофеоза превращаются в одноименное зодиакальное созвездие.
Темы мира, взаимной любви и веры в неизбежное лучшее будущее, о чем, на взгляд Питера Селларса, рассказывает опера,— универсальный словарь искусства. И эстетика Селларса здесь тоже пытается претендовать на универсальность: сюжет актуализуется, но широкими мазками, без психологических подробностей и мотивировок; приметы нашего времени есть, но они не выстраиваются в новую фабулу.
Выглядит эта сказка во всяком случае не лубочно. Минимальный набор реквизита — маленькая кухня, обеденный стол на шестерых, душ за занавеской и диван посередине — не меняется на протяжении вечера (художник Джоэль Аун пришла в оперу из мира кино, где работала и с Уэсом Андерсоном, и с Ридли Скоттом). Сами декорации заменены огромным, во все зеркало сцены, видео Алекса Макинниса, и поклонников барокко оно поначалу способно обескуражить, как и костюмы Камиль Ассаф: в тех нет ни античности, ни барокко, сплошная современность. Современна и жизнь на экране: пейзажи с высоковольтными линиями, машины с включенными в сумерках фарами, грузовики на автобанах. Земной мир в какой-то момент сменяется панорамами вселенных и галактик, и тут божественные страницы сюжета обретают визуальную мощь, придавая старой истории новое, почти философское измерение — картины бесконечного и непонятного завораживают не меньше голосов, музыки и движения.
А движения хватает. Хореография американца Кэла Ханта — как и со многими соавторами спектакля, режиссер с ним работает не впервые — в очередной раз пытается примирить барокко и современный уличный танец. Причем чисто балетными страницами оперы вовсе не ограничивается. Поначалу это смотрится удачным ходом, настолько виртуозны исполнители с их умением представить тело как сплетение шарниров (некоторые из танцоров участвовали в ставшей уже хрестоматийной постановке «Галантных Индий» того же Рамо). Но под финал пятиактной оперы обильный и настойчивый пластический комментарий к музыке Рамо несколько приедается.
Нынешняя премьера «Кастора и Поллукса» стала 310-м по счету представлением этой оперы в истории парижского театра. Кто только не записывал ее в последние полвека — от Николауса Арнонкура и Уильяма Кристи до Кристофа Руссе и Рафаэля Пишона. Первые двое предпочли версию 1737 года, но в последние годы Рамо исполняют в основном в переработанной самим композитором редакции 1756 года, когда изменения коснулись как музыки, так и либретто. В версии 1756 года уже не было аллегорического пролога, посвященного европейскому замирению после войны за польское наследство (1733–1735).
Барочные оперы в парижском театре обычно играют гости — на этот раз пригласили хор и оркестр Utopia, европейский коллектив Теодора Курентзиса. Курентзис впервые дирижирует в Парижской опере после совместно поставленного с Дмитрием Черняковым «Макбета» в 2009 году. Это обеспечило не только отсутствие билетов задолго до премьеры, но и обилие русскоязычной публики в партере, отчасти, впрочем, показавшей в антракте ногами степень своей действительной увлеченности искусством. Курентзис тоже выбрал первую редакцию «Кастора и Поллукса». Он заставляет даже не самых дружественно настроенных критиков, по-прежнему вспоминающих о политических инвективах в его адрес, говорить о себе как о волшебнике за пультом — и так вытягивать из яркой монументальной партитуры тающие, томительно-прекрасные фразы действительно мало кто из интерпретаторов Рамо способен. С голосами Курентзис обращается бережно, доходя в аккомпанементе до немыслимых пианиссимо, так что порой опера звучит неожиданно камерно. Это важно для голоса Жанин де Бик, пытающейся придать человеческое измерение космогонии: во всяком случае, в своей самой знаменитой арии «Tristes apprets» («Скорбные приготовления») де Бик выкладывается настолько, что на дальнейшее ей приходится добирать сил. Хочется верить, что летом к Зальцбургскому фестивалю, где оперу в концертном исполнении дадут в том же составе, этих сил прибавится.