Президент Дагестана Муху Алиев рассказал спецкорреспонденту ИД "Коммерсантъ" Ольге Алленовой об особенностях предвыборной кампании в Дагестане.
"Человек может до обеда быть в одной партии, а после обеда — в другой"
— Если в других регионах России предвыборная борьба проходит на уровне словесных перепалок и судов, то в Дагестане дошло до стрельбы. С чем это связано?
— Мы впервые за последние 15 лет проводим такие сложные выборы. Пожалуй, ни в одном из 14 субъектов, где 11 марта будут проходить выборы, не будет таких, как у нас, четырехуровневых. Мы в этот день избираем глав сельских муниципальных образований. В Дагестане их самое большое количество в России. Все они впервые будут избраны прямым голосованием. Избираем сельские народные собрания, районные собрания и городские собрания, а также большую часть глав муниципальных образований районов и городов. И наконец, нужно избрать новый парламент. Сейчас у нас в парламенте 121 депутат, в новом будет 72. И впервые голосование будет происходить по партийным спискам. Все выборы достаточно сложные, даже сельские: на должность главы села — от 5 до 10 конкурентов. И это все в один день.
Еще более серьезная проблема — в этническом многообразии Дагестана. Раньше в тех законах, которые мы принимали и по которым формировали парламент, места квотировались по национальному признаку. Это всем было известно в стране, с этим соглашались даже в администрации президента, потому что на нашей территории проживает 14 конституционных народов, и они все должны быть представлены в парламенте. Сегодня необходимо найти какой-то механизм представительства этих народов в парламенте. Но этого механизма, как его ни ищи, нет в федеральном законе. Поэтому мне пришлось обратиться ко всем руководителям партий с просьбой учесть национальный фактор при формировании партийных списков. Пока это все делается на условиях добровольности, но после выборов мы будем думать над новыми законодательными инициативами, чтобы решить вопрос. Даже если такой субъект, как Дагестан, в России один, федеральный закон не может игнорировать его особенности. Это самая большая республика на Северном Кавказе, самая многоязычная, это республика, граничащая с пятью государствами, и от того, как она живет, зависит самочувствие всего юга.
— В Дагестане, кажется, впервые использовалась статья, по которой партия не допускается к выборам, если одна региональная группа снимается с регистрации. Говорят, на кандидатов от СПС, которые взяли самоотвод в Хасавюрте, нажали, чтобы не допустить к выборам всю партию.
— СПС не прошла регистрацию не только потому, что распалась хасавюртовская группа. Была масса других нарушений, например, некоторые безработные кандидаты написали, что являются предпринимателями. И я хочу сказать, что это не наше изобретение, когда при распаде одной группы вся партия лишается права идти на выборы. Я и Вешнякову говорил: это ваше изобретение, вы и меняйте закон. Здесь никакого давления на правых или левых нет, есть элементарные нарушения, за которые эти партии и наказаны.
— Здесь много говорят о конфронтации между вами и мэром Махачкалы Саидом Амировым, о том, что последние предвыборные инциденты связаны с этим.
— Амиров возглавляет столицу. Вы прекрасно понимаете, что ни один разумный руководитель республики по своей инициативе не будет создавать конфликты не только со столичным мэром, но и с любым главой муниципального образования. И ни один разумный мэр не будет строить свою политику на конфронтации с главой республики, потому что он должен понимать, чем это кончится. Я не считаю, что у нас с Амировым конфронтация. Это спекуляция, которая ходит в наших СМИ,— у нас ведь, знаете, спортивная республика, здесь любят борцов и любят перевести дело в русло борьбы и конфронтации. Но так работать невозможно. Это понимаю я, это понимает Амиров. Он возглавляет региональное отделение "Единой России" и сегодня агитирует за нее. Я возглавляю республиканские списки "Единой России". И я считаю, что мы с ним должны вести общую политику.
— Тем не менее я от очень многих экспертов слышала, что СПС не допустили к выборам, только чтобы не дать Амирову провести в парламент своих людей.
— Я не могу говорить, что СПС — это партия Амирова, хотя многие их кандидаты работают в мэрии. Но даже если у Амирова были виды на эту партию — что ему остается делать, если там действительно были нарушения? Они не исправили свои ошибки — вот и не прошли регистрацию. Кроме них не зарегистрировано еще шесть партий.
— Незадолго до регистрации партий был похищен кандидат от СПС Магомед Омармагомедов. Это связано с выборами?
— Я его лично знал, он хороший руководитель. Пока правоохранительные органы не располагают данными о его судьбе. Конечно, дело не в том, в какой партии он был. Ничего общего у него с идеологией СПС не было. Ему просто надо было в парламент пройти, а другой партии не было. Это тоже серьезная наша проблема, над которой надо думать. Человек может до обеда быть в одной партии, а после обеда — в другой. Партии не состязаются друг с другом в вопросах программ и идеологий, кандидаты просто хотят пройти в парламент. Они даже не знают, чем одна партия отличается от другой, зато очень хорошо знают, кто какой национальности. Но я, конечно, согласен с тем, что похищение это связано с выборами, и это внесло сложности в нашу общественно-политическую жизнь. Как и покушение на регионального лидера партии "Патриоты России".
Фото: ДМИТРИЙ ЛЕБЕДЕВ
— Это покушение случилось уже после регистрации партий. Чего хотели добиться его организаторы?
— Думаю, срыва выборов. Слабость этой партии заключается в том, что среди людей, которые могут пройти в парламент от нее, практически нет представителей других народов. Она мононациональная, и от нее могут пройти шесть-семь человек. Даже если бы они стопроцентно прошли в парламент, никакой угрозы они не представляли. Поэтому я уверен, что это покушение однозначно было направлено на срыв выборов. Это серьезная проблема, потому что до выборов осталось совсем немного времени, а мы не застрахованы от того, что завтра не случится что-то подобное.
— Еще пара покушений, и выборы могут отменить?
— Ни в коем случае. Если все выборы отменяли бы даже по таким серьезным причинам, то выборы в России вообще не проводились бы. Попытки влиять на ход и исход кампании — это не сила, а слабость. Если кто-то не может свою идеологию политическим путем отстаивать, что тогда нам всем остается? Автомат Калашникова? Физическое истребление оппонентов? Я считаю, этот зоологический этап, который был в нашей истории, должен остаться позади.
"Может, какая-то политика и присутствовала"
— Но в Дагестане много лет жили по такому принципу: кто сильнее, у кого больше денег, тот у власти. На этом выросла целая формация чиновников, и вы хотите это изменить? Вы уверены, что ваше окружение хочет того же?
— Прежде всего определенную часть правительства, которую считал нужным поменять, я поменял. Я знаю, что самое слабое звено в республике — кадры. Я много лет работал здесь, я знаю, что они с неба не падают, и мы их из Москвы не можем привезти. Значит, надо работать с теми, кто есть здесь. Но каждый из них знает, что если будут подводить меня и гнуть другую линию, работать они не будут. Мы начали полезное дело — перестали подбирать людей на госдолжности без конкурса. Вот у министра национальностей на днях — было 4 должности, а в конкурсе участвовало 35 человек. Выбрали молодых и талантливых, которые раньше не находили себе места. И все остальные должности мы будем вот так комплектовать. Если вести такую чистую кадровую работу, то дистанция, которая была между властью и народом, станет меньше.
— В Дагестане все должности продавались и покупались, чиновники воровали, и все понимали — сколько ни дай из федерального бюджета, все равно украдут. Вы всерьез верите, что это поддается перевоспитанию?
— Ну давайте начнем с того, что я формирую правительство. Ни один из его членов не пришел к должностям за деньги. И они не смеют кого-то брать за деньги. За это сразу увольнение. Но у нас федеральных чиновников в семь раз больше, чем местных, и их не мы назначаем. Есть еще другая группа чиновников, которых я не назначаю и не увольняю. Вот сейчас идут выборы в муниципальные образования. Даже если я узнаю, что какой-то глава делает что-то не так, то я, может, и хочу освободить его, но он избран народом, и надо действовать по закону. Чтобы решить эту проблему, нужно время: и на подбор людей, и на то, чтобы люди поверили, что система меняется.
— Вы понимаете, что пока в Дагестане не прекратятся масштабные спецоперации, в массовом сознании республика будет ассоциироваться с войной?
— Не проводить спецоперации нельзя. Террористическое подполье изменило свою тактику после 1999 года. Тогда они были готовы идти войной на республику — и получили свое, их разгромили. Сейчас они собрали небольшие боевые группы — хасавюртовскую, буйнакскую, махачкалинскую,— и наше МВД знает пофамильно всех, кто там бегает. Их потихоньку отлавливают. Вот недавно в Кизлярском районе уничтожили четверых боевиков вместе с домом. И я считаю, ничего плохого в том, что уничтожили дом, нет. Хозяин-боевик укрывал у себя других боевиков. Это наказание по заслугам. Но я критикую действия силовиков, когда ими применяется неадекватная ситуации сила, когда они не считаются с разрушениями многоквартирных домов, с тем, что в этих домах живут люди, которые останутся после спецоперации на улице.
— Когда вы пришли к власти, у вас началась конфронтация с силовиками. В частности, с главой МВД Адильгереем Магомедтагировым. Говорили, что министр вот-вот лишится работы. Прокурора Дагестана отправили в отставку с вашим приходом, а министр остался. Почему?
— Тут изначально с каждым была такая конфронтация, когда человеку говоришь: или ты идешь по такому пути, или освобождаешь рабочее место. На Адильгерея Магомедовича вешают всех собак — и заслуженно, и незаслуженно. Но сегодня ставить вопрос о том, что надо менять руководителя МВД, считаю, нельзя. Зачем менять ради того, чтобы менять? Менять надо на лучшего, на более результативного. Сегодня все знают, что министр круглые сутки работает, все знают, что в целом он ситуацией хорошо владеет, и, анализируя его работу, я понимаю, что перелом в борьбе с терроризмом в республике во многом произошел благодаря и работе МВД. Но в работе министерства очень много серьезных недостатков: укрытие преступлений от учета, необоснованные отказы в возбуждении уголовных дел, незаконные аресты, физическое и психологическое давление на подозреваемых в совершении преступлений и многое другое. Совершенно неудовлетворительно ведется борьба с экономическими преступлениями, коррупцией и взяточничеством. Все это вызывает недоверие не только к работе МВД, но и к власти в целом. В этом плане пока существенных изменений нет, и министру я об этом постоянно напоминаю.
— Недавно целый патрульный полк отказался подчиняться министру, а ведь в таком регионе подобные бунты очень опасны.
— Я сегодня как раз разбирался в причинах этого, как вы говорите, бунта. Там не было отказа от выхода на работу, там задействовано было всего несколько человек. Возглавлял это мероприятие полковник Бибулатов. Мне сказали, что этот товарищ был снят несколько лет назад с главы райотдела за серьезные недостатки. Его перевели на другую работу. Он стал там требовать должности руководителя. И, как часто бывает со всеми недовольными людьми, использовал недостатки, которые есть в правоохранительных органах, чтобы решить свои проблемы, требуя при этом отставки министра. Но почему он не ставит вопрос о том, чтобы его прямого начальника освободили от работы, ведь это служба при городском управлении внутренних дел? Если эти милиционеры хотели решить свои вопросы, почему надо было решать их такими методами?
Они не получают доплаты к зарплате за отработанное сверхурочное время, не получают детские пособия. Я наших товарищей допытывал — в чем дело, почему они молчали? Почему при формировании бюджета мы это не учли, почему вдруг какой-то сотрудник начинает поднимать эти вопросы, оказывая уже при этом давление? Мне сейчас говорят, что если мы будем платить работникам правоохранительных органов сверхурочные, нашего бюджета просто не хватит. Я поручил разобраться: сколько этих людей, какова эффективность их работы, сколько нам это будет стоить — пока говорят, что около 50 млн рублей за два года. Мы разберемся. Это не тот вопрос, за который министра надо освобождать от работы. Тогда всех нас надо освободить — мы все вместе в этом не разобрались.
— А как вы объясните акцию протеста, связанную с выборами ректора ДГПУ?
— Может, какая-то политика там и присутствовала. Но дело не в этом. Сама постановка вопроса о национальности ректора некорректна. Дескать, когда-то он говорил, что он одной национальности, а сейчас — другой. Ведь вопрос как ставится — что он не чистый кумык. Подумайте, где в нашей стране может быть такая постановка вопроса? Ну, хорошо, там ректором был кумык и пусть будет кумык, я не против, но что значит чистый? В Дагестане каждый второй брак в советское время был смешанный. Значит, мы тут никого "чистого" не найдем. Расул (Гамзатов.— "Власть") говорил: "Весь мир — мулатка", — и он был прав. Конечно, не учитывать этнические особенности в Дагестане нельзя, но что, теперь всех, кого мы будем назначать, надо на анализ крови направлять — чистая она или не чистая?
— Еще два года назад многие эксперты предсказывали скорое отторжение Дагестана от России. Сейчас что-то изменилось?
— Вы не найдете другой северокавказской республики, которая была бы так привязана к России. Потому что здесь все понимают: безопасность и благополучие Дагестана зависит от России. Мы видим, как "хорошо" живут те страны, которые ушли из России,— я имею в виду Грузию, Азербайджан, Армению. Расул говорил: "Маленькому народу нужен или большой сосед, или большой кинжал". Вот для нас Россия — и то и другое.
— Скоро в Чечне вступит в должность президента Рамзан Кадыров. Последние годы чеченские подразделения часто устраивали спецоперации на территории Дагестана, что раздражало местных жителей. Говорят, что сейчас в Хасавюрте даже начали набирать отряды самообороны. Есть какая-то опасность для Дагестана в усилении Кадырова?
— Я хорошо знал его отца. Он в свое время часто ездил через Дагестан в Москву. Он совершал какие-то ошибки в жизни, каялся в этих ошибках. Он извинялся перед дагестанским народом от имени чеченского народа за то, что через их территорию в Дагестан пришли террористы. После чеченской войны в Дагестане произошел полный обвал экономики, люди остались без работы. Потому и процесс вербовки боевиков тут пошел легко, а это мы до сих пор расхлебываем.
А Рамзан — он хороший сын своего отца, скажем так. Ему надо быть и сыном своего народа. Это не одно и то же. И он очень хорошо должен знать, так же, как и мы знаем, что от соседей зависит многое. Чечня пережила весь этот ад во многом из-за недальновидности ее руководителей. Одного мужества, чтобы управлять регионом, недостаточно. Нужна еще мудрость, которой, к сожалению, не всем хватает.
А какие бы то ни было силовые операции в отношении Дагестана никто устраивать не может. Все хорошо должны это знать и из опыта 1999 года. Поэтому мы за это не беспокоимся. Мы готовы оказать Чеченской республике любую помощь и поддержку. Воевать, наверное, хватит. Иначе будущего у нас нет.