Рога и гобелены

Первой в своей истории подобной экспозицией, по-французски она называется «Louvre Couture. Objets d’art, objets de mode», музей явно намеревался зайти на поле, где уже находится Музей Метрополитен с его ежегодным балом Института костюма и большой вставкой моды. Получилось ли у него это — и что вообще вышло из такой амбициозной затеи? В ответах на эти вопросы становится лучше понятна природа моды. И четче вырисовываются перспективы ее уверенного вторжения в пространство больших художественных музеев, которое сейчас происходит.

Текст Елена Стафьева

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Сопоставление, конечно, напрашивается. Особенно учитывая тот факт, что в марте во время Парижской недели prêt-à-porte Лувр собирается провести Le Grand Dîner du Louvre («Большой луврский ужин»), который уже назвали парижским ответом MET Gala. Рискнем предположить, что сравнение это связано прежде всего с выдающейся метовской выставкой «Heavenly Bodies: Fashion And The Catholic Imagination» («Небесные тела: Мода и католическое воображение»), которую делал в 2018-м главный куратор Института костюма Эндрю Болтон. Она стала поворотной в истории фэшн-выставок, моду впустили в пространство большого музея и показали, как она может взаимодействовать с искусством в нем.

В отличие от многих других выставок Института костюма MET, «Небесные тела» были развернуты не только в отдельном Anna Wintour Costume Center, а по всему музею — в основном здании, The Met Fifth Avenue, в средневековых залах крыла Роберта Лемана, а также в The Met Cloisters в районе Вашингтон-Хайтс, где расположена средневековая коллекция Рокфеллеров. Это производило грандиозное впечатление. И потому, что было отчаянно красиво, и еще вот по какой причине: манекены не просто были поставлены среди музейных экспонатов, они были буквально внедрены в коллекцию МET и находились с ней в содержательном взаимодействии. В средневековой часовне стояла невеста в знаменитом свадебном наряде Баленсиаги 1967 года, посреди зала с надгробиями были распростерты девы в платьях Жана Поля Готье, над готическим порталом парил ангел в прозрачном струящемся одеянии Тьерри Мюглера. И цели у всего этого были вовсе не только декоративные — выдающаяся историческая коллекция Музея Метрополитен как бы верифицировала ценность платьев, впустив их в свое пространство и практически вобрав их в себя. Это было то самое единение с искусством — большим, настоящим, а не только декоративным, о чем мода так страстно мечтает и что безуспешно пытается осуществить с помощью коллабораций с художниками.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Кроме того, у выставки в MET была очень четко сформулированная тема, к тому же укорененная в истории моды. А у «Louvre Couture» сейчас тема максимально общая, максимально размытая и максимально декоративно-иллюстративная. Такой, собственно, получилась и сама выставка.

Куратор ее — бывший директор Музея декоративного искусства MAD Paris и нынешний глава отдела декоративного искусства Лувра (Département des Objets d’art) Оливье Габе. Выставка «Кутюр» — хотя по большей части это прет-а-порте, занимает в Лувре залы с декоративным искусством павильона Ришелье. Того, чья бесконечная анфилада заполнена предметами декоративно-прикладного искусства от Византии до Второй империи. И вот посреди всех этих кресел, кроватей, стульев, сервизов и гобеленов в произвольном порядке расставлены платья, а в витринах рядом со шкатулками и тарелками разложены аксессуары. И собраны экспонаты выставки исключительно по принципу внешнего подобия с музейными вещами. Вот золотые пчелы на парадном портрете императора Наполеона Бонапарта — а вот золотые пчелы на наряде Александра Маккуина. Вот пунцовые бархатные портьеры с золотыми ламбрекенами в апартаментах Наполеона III — а вот красное с золотыми галунами платье Chanel. Вот комод с голубым пасторальными мотивам, как на голландских изразцах,— а вот жакет Chanel с голубой вышивкой на белом фоне. И так до бесконечности, в десятках залов со всем скарбом, оставшимся от французских королей и императоров, где обычно тихо и пустынно. Но не теперь, когда они забиты скучающими на экскурсиях школьниками и суетящимися азиатскими туристами. Апофеоз кураторского метода — платье-латы Balenciaga Демны Гвасалия рядом с витриной с настоящими рыцарским доспехами.

Ближе всего к изящному искусству тут гобелены — никаких византийских мозаик и готических порталов. Но в Музее Метрополитен поставленные на фоне гобеленов с охотой на единорога стеганые костюмы Крейга Грина буквально растворялись в них, становился их частью, никак при этом — ни фактурой, ни узором — их не имитируя. В Лувре же на фоне сцен с охотой императора Максимилиана стоит наряд Жан-Шарля де Кастельбажака с изображением Бемби и плюшевой шапкой с оленьими рогами. И тут же пальто Dior из гобеленовой ткани с рыцарями и девами.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Никакого взаимодействия между объектами искусства и объектами моды тут не происходит — как и никакого преображения моды с помощью искусства. А главное, не происходит акселерации того эмоционального потенциала, который несет в себе настоящая большая мода — как и настоящее большое искусство.

А именно это получилось у нью-йоркской выставки. Она показала, что мода может вовлекать и давать ощущение значительности переживания — ровно такое, какое дарит зрителю искусство. И даже ангелы Мюглера в присутствии средневековых ангелов перестают выглядеть антуражем секс-вечеринки и обретают свою возвышенную сущность, как в специальной инсталляции. Парижская выставка даже не задумывается ни о чем таком — и это, конечно, шаг назад в сегодняшнем бурно развивающемся процессе соединения моды с большими музейными институциями.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Мода обладает сложной синтетической природой: не будучи в полной мере ни искусством изящным, ни искусством декоративным, она может оборачиваться и тем и другим — в зависимости от контекста, от выбранного угла зрения и от потенциала отобранных предметов — то есть от кураторской концепции. В Лувре, вопреки чаяниям куратора, называющего моду «одной из самых оживленных сфер современного искусства», она оказалась куда ближе к обшивке кресел, чем к перформансам и инсталляциям.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран