Модильяни отовсюду

приглашает Сергей Ходнев

"У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искрами — он был совсем не похож ни на кого на свете" — в таком тоне, не то бульварном, не то былинном, вспоминала о Модильяни Анна Ахматова. Вспоминала уже через много лет после смерти художника, в тот момент, когда он уже становился изрядно забронзовевшей легендой, непременной фигурой из учебника истории искусства ХХ века. Стоит добавить — легендой, как-то по-особому трепетно ценимой. Еще бы, с одной стороны, какой-то стереотип всего притягательного, что традиционно видят в великой и ужасной французской богеме: жизнь, по слухам, сродни "poetes maudits", "проклятым поэтам",— с гашишем, бесчисленной вереницей женщин, творчески обусловленными возлияниями. С другой стороны — все это "я давно полюбил нищету, одиночество, бедный художник" очень ловко укладывается на раздумчивые общедоступные представления о Париже ХХ века, удобно располагаясь где-то на траверсе между "Русскими сезонами" и Эдит Пиаф, Хемингуэем и Ивом Монтаном. Едва ли не с наибольшей пылкостью лет тридцать назад полюбили Амедео Модильяни у нас, и уже неважно, Ахматова ли тому причиной, или просто то, что из всей Парижской школы именно он казался советскому интеллигентскому сердцу самым понятным, прямым, лиричным.

Вообще, это даже немного странно, потому что в Москве, например, Модильяни практически нет. Его всегда любили словно те самые шедевры итальянского Ренессанса, которые и принято считать источниками его вдохновения,— то есть в основном по репродукциям. И только теперь ГМИИ им. Пушкина впервые устраивает большую монографическую выставку, которая ему посвящена.

Устраивает, надо сказать, с размахом, который и сам по себе впечатляет. В списке участников выставки — несколько десятков пунктов, причем по большей части речь, понятное дело, идет об институциях зарубежных. И институции эти — вовсе не только частные собрания да галереи, числится, например, и вся троица главных профильных музеев Нью-Йорка (Metropolitan Museum, Museum of Modern Art, Музей Соломона Р. Гуггенхайма), и лондонская галерея Тейт, и венский музей Albertina, и Базельский музей искусств. Не говоря уже о доброй дюжине менее "громких" участников — и о парижско-римском Институте Модильяни, обеспечившем ту часть выставки, которую художественной не назовешь, но которая, в общем, также небезынтересна в контексте всего вышесказанного: письма, фотографии и прочие документы, освещающие биографию Модильяни.

Биография, как известно, эпично-неторопливой не получилась: родился в 1884-м в Ливорно, в отрочестве тяжело болел, перебрался в Париж заниматься искусством едва за двадцать и за оставшиеся до смерти в 1920-м четырнадцать лет успел-таки не просто состояться, но и прожить какую-то фееричную, шалую, феноменально плодотворную жизнь — все как положено, с романами, переменчивыми обстоятельствами, творческими метаморфозами, чередованием персональных эпох (и творческих, и интимных). Тщательно сделанный экстракт всего этого нам и собираются показать в ГМИИ. Не так уж, в сущности, и много, около двадцати полотен и столько же рисунков, но до сих пор ничего подобного не было и в таком масштабе. И кроме того, у выставки есть и другое человеческое измерение — именно ею пожелала отметить свой юбилей директор ГМИИ Ирина Антонова.

С 21 марта по 17 июня в ГМИИ им. Пушкина