«Одно дело — симфонический оркестр, а другое дело — какая-нибудь, прости господи, Инстасамка»

Глава президентского Совета по правам человека Валерий Фадеев пообщался с корреспондентом «Ъ» Эмилией Габдуллиной на полях первой в России научно-религиозной конференции «Если перед нами встанет истина...», организованной на федеральной территории «Сириус» при поддержке Русской православной церкви. Участники конференции обсуждали, в частности, формирование обновленной образовательной среды и «культурного контекста», которые должны «способствовать обретению истинных ценностей». Господин Фадеев полагает, что новый российский подход к образованию формируется на фоне кризиса европейской цивилизации и должен объединить три метода познания — науку, искусство и религию.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— В «Сириусе» вы обратились к идеям Питирима Сорокина, который полагал, что западная цивилизация переживает финальную стадию кризиса социокультурной системы. Вы видите признаки кризиса Запада?

— Все было изложено больше 80 лет назад в книге Cорокина «Социальная и культурная динамика» (1937.— «Ъ»). Все, что мы наблюдаем сейчас — культ потребления, удовольствия, идеология ЛГБТ («Международное общественное движение ЛГБТ» признано в РФ экстремистским и запрещено.— «Ъ»), бездетности, эвтаназии,— это идеология смерти, вырождения. Сорокин предвидел и слабости капитализма, которому теперь почти не нужны работники, но нужны потребители. Труд перестает быть ценностью. Отсюда разговоры о безусловном базовом доходе: «Мы будем вам платить деньги, только потребляйте».

Цифровизация — то, чего тоже еще не было при Сорокине,— ведет к бесконечному манипулированию людьми.

Говорят, что теперь не будет тайны частной жизни, а она была элементом цивилизованного человеческого общества много тысяч лет. Отмена частной жизни может привести к очень глубоким антропологическим изменениям, которые мы даже пока не понимаем. Это все из области антиутопий. На первый план выходит «низкая культура», мерилом успеха культурного продукта становятся деньги. Именно представители низкой культуры задают для миллиардов потребителей иерархию: что важно, а что нет. Раньше такого не было: все-таки было понятно, что одно дело — симфонический оркестр, а другое дело — какая-нибудь, прости господи, Инстасамка.

— Под «низкой культурой» вы подразумеваете то, что становится продуктом и объектом внимания социальных сетей?

— Конечно. И люди перестают различать, что хорошо, а что плохо. А главное — теряется даже уважение к высокой культуре. Понятно, что не все и раньше понимали высокую культуру, но хотя бы относились к ней с уважением. То, что мы видим,— это отказ от гуманизма. На нем стояла европейская цивилизация, а теперь постгуманизм, трансгуманизм. Все эти новые цели, которые предлагают на Западе, противоречат естеству человека. Примерно об этом писал Сорокин, когда понял, что цикл того варианта западной социокультурной системы, который стартовал шесть или семь веков назад, подошел к финалу. Важно понимать, что это не обличение Запада. Это завершение естественного цикла развития. Сорокин проанализировал много таких циклов в истории человечества.

— Вы считаете, что этот кризис затрагивает и Россию?

— Во-первых, Запад доминировал на протяжении нескольких столетий. Западная социокультурная система во многом определяла жизнь всего мира. Во-вторых, Россия во многом европейская страна в отношении культуры, повседневной жизни. У нас с Европой тесно связанное историческое прошлое. Поэтому, конечно, нас это затрагивает в огромной степени.

— Но сегодня мы все чаще слышим тезис о том, что между Россией и Европой образовался значительный культурный разрыв.

— Понимаете, мы фактически ведем с Западом войну. Похоже, что Россия оказалась лидером сопротивления финальному трагическому акту завершения западной цивилизации. И эта война — символ нашего противодействия страшному негативу, который присущ финальному акту. То, что происходит на Западе,— мощнейший исторический процесс.

Перед нами всеми стоит огромный вызов: как с минимальными потерями, а лучше с приобретениями перейти к новой социокультурной системе? Это вопрос к нам всем — России, Европе и всему миру. Перейти туда смогут широко образованные, широко мыслящие люди. Чем больше будет умных людей, понимающих, что происходит, людей с нравственным основанием, хорошо знающих историю, тем больше шансов, что новая социокультурная система будет более справедливой, более устойчивой, более стабильной.

— Требуется ли для этого изменить систему образования?

— Образование должно объединять три метода познания мира — науку, искусство, религию. Так было в античности, так было в Византии. В Византии, конечно, больше уклон был в богословие. Так было и в Арабском халифате, где доминирующая религия не мешала расцвету наук и культуры. Так было в Европе до недавнего времени и в России. Посмотрите перечень предметов Царскосельского лицея времен Пушкина: это наука, искусство, религия.

— Вы считаете, что важно не ограничиваться лишь научным подходом?

— Очень банальная вещь: почему родители думают, что теорема Пифагора и правописание важны для их ребенка, а знакомство с лучшими образцами мирового искусства — это не так уж и важно? Довольно странная ситуация. Посмотрите школьную программу: живопись практически не изучают. Много ли наших школьников слышали и знают, что вершина пейзажа — это китайский средневековый пейзаж? Кто-нибудь знаком с арабским декоративным искусством? Кто-нибудь разбирается толком в русской иконописи? А это величайший вклад наших живописцев в изобразительное искусство мира. Мы ведь фактически обкрадываем детей! Окончив школу, большинство из них никогда больше этого не узнает.

А ведь широко образованный человек, имеющий навык мыслить разными способами, имеет больше возможностей сделать карьеру, менять области деятельности.

Одно время рассказывали, что стали нанимать спекулянтами на биржу искусствоведов: оказалось, у них свой взгляд на мир, благодаря которому они успешнее справляются со стоящими перед ними задачами. Хороший пример, хоть и циничный.

— Нужны ли государству фундаментально и всесторонне образованные граждане?

— Тут двойная ситуация. Чем образованнее человек, тем сложнее с ним разговор. Это для государства тоже вызов. К образованному человеку нужно относиться с достоинством. Он будет серьезным и равным собеседником для государственных институтов, что будет побуждать их становиться эффективнее. Образованные люди понимают, что мир держится на ценностях, а не только на целях и шкурном интересе. Разговор о ценностях с образованными людьми, конечно, всегда содержательнее, чем с необразованными. Но, с другой стороны, люди всегда чувствуют ценности. Они, может быть, объяснить не могут, не могут сформулировать, но, принимая свои решения, исходят из базовых ценностей.

— Как, по-вашему, может выглядеть интеграция религии в российские школы? Вы ранее говорили о необходимости знакомить школьников с Нагорной проповедью.

— По поводу Нагорной проповеди: некоторые начнут меня обвинять, что я «тащу поповщину» в школу. Хочу прояснить. Я приводил пример, что в школе изучают французскую Декларацию прав и свобод человека и гражданина, Декларацию независимости США. Изучают, сопоставляют их. И хорошо — это декларации, которые открыли новую либеральную эпоху. Но европейский мир уже две тысячи лет — это христианский мир. Да, последние столетия европейский мир становится все более секулярным. Но европейский мир создан учением Иисуса Христа. И у меня возникает вопрос: а почему тогда дети не изучают Нагорную проповедь? Это один из ключевых текстов христианства. Еще раз, не с точки зрения закона Божьего, а с точки зрения тех идей, которые в огромной степени повлияли на развитие человечества и человека, на развитие конкретно европейской цивилизации.

— То есть говорить о религии в школе стоит с историко-культурной точки зрения?

— Да. Дети могут быть неверующими, не ходить в церковь, но объяснить вот эти важнейшие обстоятельства исторического цивилизационного характера детям надо. Арабский халифат — он откуда взялся со всей гигантской энергией государственного строительства, энергией научной, энергией культурной? Это энергия новой религии — ислама. Мы же должны детям об этом рассказать. При этом завлечение детей в мечеть, в церковь или в синагогу здесь не имеется в виду, это разные вещи. Но дети должны знать о гигантском влиянии вероучений, пророков, учителей жизни на то, как развивается мир.

— Смогут ли школьные учителя объяснять ученикам такие сложные вопросы?

— Сейчас в большинстве случаев не смогут. Если взяться за такое преобразование образовательной системы, это займет 10–20 лет. Кадры, конечно, нужны. Может быть, даже новые факультеты надо открывать в педвузах. А кто будет рассказывать детям про искусство? Сейчас и преподаватели очень многие в этом не разбираются и вершиной изобразительного искусства, может, считают картину Шишкина «Утро в сосновом лесу» с мишками. Значит, надо учить преподавателей. Скажут, что программа и так перегружена.

Когда я докладывал президенту Путину на его встрече с членами СПЧ, я рассказал, что по нашей просьбе провели опрос с элементарными вопросами из школьной программы: «Куда впадает река Волга?» Только 18% респондентов, недавно окончивших школу, знали, что Волга впадает в Каспийское море. А из старшего поколения — 70%. Я сразу получил возражение от родителей: «Вы хотите нас заставить изучать теперь еще географию и другие предметы? Мы и так перегружены». Возникает вопрос — а чем дети так заняты, что не знают, куда Волга впадает?

На мой взгляд, нужна очень глубокая научная ревизия всей школьной программы с первого до одиннадцатого класса. Надо проводить ее с учетом того, что мы хотим от будущей школьной системы.

Включая более широкое преподавание искусства и изучение религии в той форме, о которой я сказал. Это сложные научные задачи, их не решить, просто проголосовав где-то там в СПЧ или в Государственной думе. Это надо серьезно готовить.

— А кто должен поставить такую задачу?

— Время. Перед миром стоит огромный вызов — переход к новой социокультурной системе. Как-то президент Путин с председателем Си обсуждали, что мир не сталкивался с такими проблемами, по крайней мере последние сто лет. Нам некуда деваться, это такой вызов истории, вызов времени. То, что мы с вами обсуждаем,— это в первую очередь задачи общества. И научного сообщества. И общество, и ученые должны формулировать наброски решения, которые должны переходить в политическую плоскость, в политическое пространство.

Пока мы даже в пространстве общества не сформулировали хотя бы в минимально внятной степени те задачи, которые надо ставить перед системой образования.

В этой ситуации требовать что-то от бюрократических систем просто бессмысленно. Обсуждение, в том числе и при участии СПЧ, идет пока на уровне экспертном и гражданском. Но замечу, на встрече с советом президент сразу, мгновенно все понял насчет необходимости интегральной оценки. Ключевые предметы, которые задают культурный код школьника — история, география, литература,— зачастую оказываются вне поля изучения, поскольку ЕГЭ по ним сдают немногие. Но если ребенок не читал русской литературы, то он в минимальной степени будет причастен к нашей русской цивилизации.