«У людей есть усталость от сценической народности»
Ансамбль «Толока» о русской музыке, экспедициях в деревни и тренде на настоящую культуру
В феврале в Петербурге на базе ансамбля «Толока» началась работа студии традиционного пения. Молодые исполнители поют настоящую русскую музыку, которую они сами привозят из экспедиций по деревням. Локальную популярность они получили во время летней поездки по Тамбовской и Липецкой областям, которую они освещали в соцсетях и показывали, как общаются с бабушками и дедушками — носителями традиционной музыки регионов. Это нашло отклик в интернете, люди начали интересоваться прошлым своих семей и даже захотели научиться петь старинные композиции и понимать их смысл. Корреспондент «Ъ-СПб» Полина Пучкова поговорила с руководителями и исполнителями ансамбля о русском фольклоре.
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
— Вы — музыкальный ансамбль и исполняете песни. Но при этом в коллективе собрались этномузыкологи. Вы себя больше считаете теоретиками или практиками?
Антонина Сергеева, исполнительница: Если бы мы были теоретиками, мы бы тут не сидели!
Лизавета Аньшина, музыкальный руководитель: У нас многогранная специальность. Она сочетает, как вы правильно сказали, и теорию, и практику. Мы все больше исполнители и ощущаем себя таковыми. Все окончили сольное, хоровое или народное пение.
— Вы были знакомы до того, как образовался коллектив? Как вы вообще собрались?
Екатерина Ростовцева, художественный руководитель: Набрала по объявлению! И до сих пор действительно набираем людей по объявлению, через опен-кол, это не шутка. Фольклористы все друг друга знают. Сначала мы с Лизой собрались, и на нас снизошла эта идея. И мы решили создать ансамбль. Лиза мечтала, я тоже захотела — и все сошлось. Это как-то стихийно случилось…
Антонина: Мы это в коллективе называем «схлопнулось».
— Есть какие-то примеры, на которые вы ориентировались? Условно говоря, вспоминается ансамбль им. Моисеева, но это вообще другая история.
Лизавета: Наш ансамбль — это, наверное, то, что мы сейчас создаем в режиме реального времени, модель, которой не существует вообще на рынке. Мы единственный профессиональный фольклорный независимый коллектив, который не создан на базе какого-то государственного учреждения или музыкального учебного заведения. Наша модель совершенно другая. У нас есть артисты. Люди, которые представляют и лицом, и голосом нас. Музыкальный руководитель — это я, Катя — художественный руководитель и продюсер, Ульяна отвечает за всю менеджерскую работу.
— А есть какие-то люди, которые остаются в коллективе невидимыми?
Лизавета: Все, кого вы видите, это наша команда. И у нас есть несколько человек, которых мы любим и всегда ждем с нами поработать в проектах. Татьяна Рейма, тоже этномузыколог. Она составляет библиотеку для нас. Мы работаем с аутентичными записями, которые записаны в экспедициях в поле. И эти звуки, чтобы мы их исполнили, нужно сначала расшифровать, записать текст на диалекте, систематизировать, то есть выписать всех исполнителей, которые присутствовали на записи и пели эту песню. Мы пытаемся докапываться до сути песен и до жизни людей, которые их исполняли. В общем, нужно глубоко копать. С этим нам помогает Таня.
— Возможно, это какой-то мой информационный пузырь… Но у меня ощущение, что есть такой тренд на русскость сейчас. Появляются локальные бренды с опорой на русскую культуру. И, кажется, нахлынула новая волна русской фолк-музыки. В интернете молодежь танцует под «А на горе мак» (Zventa Sventana), а группа Settlers попадает в лайнапы больших музыкальных фестивалей. Не кажется ли вам, что сейчас есть запрос на русскую культуру?
Лизавета: Кажется, поэтому этим и занимаемся.
— Вы попали в тренд или создавали его?
Екатерина: Мы его предвосхитили. Мы начали в 2021 году, когда тренда еще не было. Исходя из ощущения, что сейчас это зайдет и будет востребовано. Но никто из этномузыкологов не мог представить еще три года назад, что они будут иметь возможность работать именно такую работу и жить такую артистическую жизнь. Потому что тогда это никому не нужно было. И это прекрасно, потому что то наследие, которое у нас есть, гораздо больше, чем мы можем показать. Это не просто какой-то тренд. У меня было ощущение, что ты сидишь на каком-то огромном сундуке с сокровищами — и это вот все начинает, как какой-то котел, бурлить. И в какой-то момент станет востребовано, потому что слишком много всего в него сложено.
Лизавета: И, с другой стороны, забыто. Намеренно упущено, вырезано из нашей истории. В какой-то момент вся эта неправда, которой была пропитана наша культура, сломалась. Потому что человек все равно чувствует, где эта ложь. Я знаю очень много людей, которые резко негативно относятся к русской народной культуре, потому что они видели эти хоры одинаково одетых и двигающихся. Это все искусственное…
Лизавета: А теперь ты людям показываешь, что в их семьях тоже могло быть такое — народное. Мы транслируем какие-то триггеры, которые вспоминаются, достаются из подсознания. Например, что в семье, когда тебе было пять лет, кто-то пел за столом. И все такие: «Опачки! Так-так-так, ну-ка посмотрю, что там происходило вообще». И начинают вспоминать.
— У вас сейчас 20 тыс. подписчиков в соцсети «ВКонтакте» и на днях «стукнуло» 100 тыс. в Instagram (принадлежит корпорации Meta, признанной экстремистской и запрещенной в России»). Поздравляю! Вы зрителей постепенно набирали или был какой-то момент, когда случился скачок популярности?
Екатерина: Скачок популярности случился после нашей летней экспедиции. Даже прямо во время нее. Мы транслировали ее в прямом эфире, рассказывали в сториз и рилс о нашем путешествии. И тогда люди начали на нас подписываться.
— Как думаете, почему людям стало это интересно?
Лизавета: У людей есть усталость от сценической народной культуры. В какой-то момент, наверное, и возник запрос на аутентичную культуру, аутентичную историю. Хотелось, чтобы на сцене было то, что рассказывало бы человеку о нем самом. Очень тесные, очень близкие к своей семье моменты ты можешь узнавать через народную культуру.
Софья Иванишкина, исполнительница: Вот вы задали вопрос почему. Можно почитать комментарии в наших соцсетях. Люди пишут, что каждый вспоминает свое детство, бабушку, говорят, мол, вот эту песню бабушка пела и вот такое слово она говорила.
Антонина: «Ой, а это моя деревня вообще-то! Вы приехали ко мне домой!»
Софья: И поэтому они себя чувствуют сопричастными. И у нас сообщество «корешков» (так коллектив называет своих слушателей.— «Ъ-СПб») очень мощное, у нас есть какая-то связь. Это не просто подписчики, которые смотрят на какую-то картинку. Некоторые даже пишут, что подпевают.
Антонина: Парадоксально получается… Я постоянно об этом говорю, что каждый русский человек, даже горожанин, это не просто зритель, он сам является носителем этой культуры, потому что у него есть память о бабушке, о дедушке, о том, как он пусть даже единожды был летом в деревне.
Лизавета: Не каждый еще имеет возможность поехать в деревню, потому что дом продали, бабушки умерли. А тут возвращение! Оно, конечно, эмоционально цепляет и связывает с нами. Тысячи комментариев про то, как люди плачут, когда слушают нашу музыку.
Антонина: Это люди смотрят и пишут. А мы сами в такой экспедиции просто рыдали с утра до ночи. Ты видишь одинокую женщину, она живет абсолютно одна — и ты приехал к ней. Еще и из Петербурга! Представляете, для деревенского жителя что это такое вообще? Встречались такие случаи, когда сын бабушку свою бьет, забирает у нее пенсию. Такие бывают в деревнях случаи. Но мы и от хорошего рыдали.
Лизавета: Просто это все настоящее, оно не может не трогать. И, кстати, про подписчиков, мне кажется, что у нас суперлояльная аудитория, потому что мы показываем эту правду. Мне кажется, у нас процент негативных комментариев очень мал.
— У меня сложилось ощущение, что людям больше интересен контент экспедиционный из жизни коллектива, чем просто послушать музыку. Вы про контент или про музыку?
Антонина: Если бы мы были про контент, вы бы устали от нашего контента! Конечно, про музыку.
Лизавета: Все приходят за разным, кто-то доходит только до того, чтобы посмотреть в соцсетях видео. Кто-то идет еще дальше и приходит на концерт, даже приезжает из другого города. И мне кажется, что нельзя нас отделить от людей, которым мы интересы. И фантик, и конфетка — это одно.
Софья: Это о чем сказала Лиза: про настоящесть. Какие мы в контенте, такие мы и в жизни… припадочные.
Лизавета: Веселые.
Софья: Сейчас очень сдерживаем себя.
— Как слушатель встретил ваш первый альбом «Мы домой летим»?
Екатерина: Его подписчики долго ждали и встретили замечательно. Это первый чисто фольклорный альбом, который был подсвечен всеми площадками, в истории существования всей фольклористики и интернета. Я директору одной филармонии рассказывала, что мы хотим приехать и выступить. А он на меня посмотрел и спросил: «Вы что, выходите и просто поете народные песни, даже барабанов нет? Может, электронная музыка?» Я говорю: «Нет, ничего такого нет». «И что, люди покупают билеты?»— спрашивает.
Тогда еще вышел трек Инстасамки, это было очень смешно, что это стояло в одном ряду. В «ВК Музыке» написали анонс «Что вышло на этой неделе» — и там альбом наш и ниже Инстасамка. То есть этот нонсенс и есть ответ, интересует ли людей такая музыка. Сейчас мы готовим следующий альбом.
— Возвращаюсь к трендовости. Вы открыли студию и начали учить народные песни с желающими. Значит, люди писали: «Мы хотим, нам надо»?
Лизавета: Да. Очень-очень долго и очень давно. Мы всегда говорили, что петь просто и в твоей семье это было. Практически все русские люди всегда пели. У людей возникает запрос: возьмите меня, возьмите мои деньги и научите меня! И как только мы обосновались в нашей студии, решили, что пора.
— Много людей набрали?
Лизавета: Сейчас заявок 70. Мы постепенно набираем людей. Пока начали работу две группы по 12 человек. На самом деле хочется сказать, что все суперпоющие из тех, кто присылал нам видео. Но так как спрос большой, мы сейчас стартанули, посмотрим, может, будем расширять еще. На такое количество желающих все-таки две группы — это маловато. Но планируем уходить еще в онлайн-занятия.
— Как выглядит работа в студии?
Лизавета: Это практически репетиционный процесс «Толоки». Все начинается с подготовки голоса: упражнений, разминки. После этого преподаватель Ксения знакомит с песней, которую будут разучивать участники. Мы хотим, чтобы люди, которые к нам пришли, пели свои родные песни. Поэтому мы сначала у них узнаем, откуда они родом. И, ориентируясь на эти данные, мы предлагаем песни из их регионов. Или они хотят спеть песню из родной деревни бабушки. А дальше на занятии Ксения рассказывает про эту песню, начинается разучивание текста и голосов. Надеемся, что у каждого соберется по песне, которая имеет отношение к нему.
— Чему учат на этномузыкологии?
Вера Базилевских, хормейстер: Наверное, учат вести весь этот материал экспедиционный, анализировать, сравнивать. Например, недавно нам задали вопрос: «Почему одни и те же исполнители поют в одной композиции так, а в другой этак?». Мы начали копать, и оказалось, что они переселились из одного места в другое.
Софья: Мы имеем педантичность консерватории, нам не скучно сидеть и докапываться, каждую секунду (музыкальный интервал.— «Ъ-СПб») выслушивать. Хотя другой скажет: «Да фигня, они лажают просто и фальшиво поют».
Ярослав Парадовский, исполнитель: На этом отделении в общем-то готовят ученых и при этом исполнителей. На этномузыкологию изначально идут учиться люди идейные. В хорошем смысле этого слова.
Софья: Немножко сумасшедшие!
Ярослав: Сумасшедшие, больные этой идеей.
Вера: Фанатичные, чудаковатые. Это все про нас.
— А как вы с песней работаете от начала до конца?
Лизавета: Вот мы приняли решение учить песню «Уж ты, Порушка-Параня». И начинается самое интересное. Сначала мы собираем все записи этой «Порушки-Парани» по селу Афанасьевка Алексеевского района Белгородской области. Их там примерно десяток, и они есть в общем доступе. Выбираем какую-то основную запись, на которую мы ориентируемся, и заказываем у этномузыколога партитуру. Партитура выглядит так: есть в народном коллективе основной голос, который, как правило, запевает. Этих основных голосов обычно больше всего. Среди них есть голоса, которые к низу тяготеют. И есть верхний голос, противостоящий всем остальным. Он, как правило, один. И вот все, что ты слышишь, ты начинаешь выписывать. У нас этим другой человек занимается. Он выписывает все, что слышит в аналитическую нотацию.
Потом мы начинаем работать с вариантами. Мы выписываем то, что мы слышим в других вариантах, того, чего не было в основном. И потом мы компонуем все эти варианты. То есть выбираем что-то из каждого.
Конечно, мы сохраняем диалект. Бывает, что песня недопета до конца. И мы собираем из этих всех вариантов полный сюжет, он обычно огромный получается: куплетов на 30–40. Это я рассказала, наверное, самый сложный из последних примеров.
— Если про научную работу продолжать… Вы ездите в экспедиции. И мы говорим не просто о поездке для красивого видео, это все-таки еще и огромная теоретическая работа. Как выглядит ваша работа в экспедиции от подготовки до работы «в поле»?
Лизавета: Нужно начать с того, что наши экспедиции не похожи на консерваторские. Мы не ставим перед собой именно научных целей. Сначала нужно понять, куда ты едешь. Мы с «Толокой» хотим изучать свои родные регионы. В прошлом году мы поехали в Пермь, еще ездили на родину к Кате в Тамбовскую область и ко мне в Липецкую. И мы лично собираем всех выдающихся исполнителей, с которыми встречались раньше, вспоминали, куда можем поехать, составляли маршрут.
И нужно определить, что ты там сможешь записать. То есть составить репертуар, что ты можешь спрашивать. Мы ведь все-таки про музыку, поэтому мы должны понимать, что у бабушек спрашивать, какие песни они могут потенциально знать. После этого мы уже приезжаем на место и начинаем встречаться с этими бабушками по намеченному плану.
Каждая встреча, конечно, уникальна. Были трогательные моменты, когда мы приехали в село, где я была в 2017 году. Там был огромный ансамбль по тем временам — человек восемь. И мы заходим, стучимся в дом. Я начинаю перечислять всех этих бабушек, с которыми я тогда встречалась. А из восьми человек одна бабушка только жива. И то она уже на тот момент три месяца была в лежачем состоянии.
Антонина: Это была очень сильная съемка. И местный житель на все имена отвечает: «Умерла, умерла, умерла… Два месяца назад умерла…» А мы ехали с предвкушением, что мы встретим коллектив и запишем его.
Лизавета: Да, запишем свадебные песни, потому что в 2017 году мы открыли это село, которое раньше никто не записывал. Мы в те годы записали 16 свадебных песен, а для Липецкой области это нонсенс. И вот в 2024 году, спустя семь лет, традиция ушла. Никто, кроме них, эти песни не знал.
Антонина: С кем-то нам удалось встретиться, было очень радостно, весело. Но где-то были тяжелые встречи, когда нас просто размазало всех. Нас бабушка не хотела отпускать. Она одна живет, ей скучно.
Лизавета: Мы еще раньше пытались договариваться с бабушками о том, что приедем к ним, но этот метод не работает. Сначала говорят: «Да-да, приезжайте», а потом всю ночь волнуются, а наутро им плохо. Так много сеансов срывалось. Потом мы перестали звонить. Просто наведываешься — и они счастливы, потому что не ожидали.
Антонина: Мы ездили в экспедицию в Кемеровскую область к моей бабушке, это было уже почти два месяца назад. А она до сих пор постоянно вспоминает. Ты представляешь, слепому человеку 85 лет, приехали ребята из Петербурга в глухую деревню. А ей огромное желание жить добавили…
Лизавета: И вот это к слову про наши экспедиции. Вот зачем мы их делаем. Мы их делаем, с одной стороны для себя, потому что мы пытаемся что-то раскопать про свою семью. А с другой стороны, мы бабушкам этим последним и дедушкам, живым народным исполнителям, дали понимание того, что они суперважны и их музыка, их знание продолжатся в нас.
— Вы делали фильм об экспедиции по Тамбовской и Липецкой областям. И планировали его выпустить осенью 2024 года, но он не вышел. Поменялись планы или изменилась идея?
Екатерина: Затянулся, на самом деле, монтаж. Фильм называется «Экспедиция домой». Он сейчас в монтаже, и к концу февраля монтаж закончится. Как только мы получим прокатное удостоверение, мы его сразу же выпустим.
— Прямо полноценно с прокатным удостоверением? Не как сейчас снимают документалки и заливают на YouTube?
Лизавета: Конечно, у нас все серьезно! А экспедиция в Кемеровскую область — это следующая серия. Фильму быть. Надеюсь, что скоро.
— Все серьезное обычно дорогое, а это надо монетизировать, спонсировать. Вы с кем-то договаривались о съемках?
Екатерина: Мы всегда ищем, с кем бы договориться, кто нас поддержит. Всегда ищем новых партнеров, открыты к предложениям и сотрудничествам, так что, если кто-то хочет нас поддержать, мы будем очень рады, можно писать нам в соцсетях сообщения, пожалуйста. Мы всегда с кем-то что-то придумываем.
— Когда мы договаривались на интервью, вы сказали, что репетиции проходят с понедельника по пятницу по семь часов в день. Получается, это ваша работа фул-тайм?
Лизавета: Да, мы тут все уволенные!
Екатерина: В этом и уникальность коллектива, в России таких примеров нет. Мы единственный негосударственный коллектив, который работает пять дней в неделю, это единственная работа у всех, никто больше дополнительно нигде не работает. Это не проект, это не хобби, это реальная работа у людей. Они на нее ходят и получают за нее зарплату. Такого больше нет вообще во всей стране. Я постоянно ищу, как улучшить, расширить коллектив, масштабировать это все. Это не с неба сваливается, просто отдельная работа, ребята хорошо поют, а я хорошо ищу партнерство.
— Хаски, Сюзанна, Zventa Sventana — как состоялись эти коллабы? Они сами на вас вышли или вы на них?
Екатерина: И мы предлагали, и договаривались вместе, и нам предлагали. С Тиной (Кузнецовой, вокалисткой Zventa Sventana) это было совместное решение. С рэпером Хаски к нам пришли с предложением посотрудничать. Им нужен был коллектив для перформанса и композитор. С Сюзанной мы предлагали давно сделать отдельный проект, и мы его сделали. Это вылилось в альбом. Изначально хотели просто что-то экспериментальное сделать, и выбор пал на нее.
Лизавета: Но у Сюзанны был интерес к русскому фольклору. Она давно говорила, что хочет что-то сделать. Честно говоря, должен быть интерес совместный, потому что прийти к артисту, которому неинтересна аутентичная музыка, и попробовать с ним что-то сделать… Ничего из этого не выйдет.
— Такие проекты — это повышение медийности?
Екатерина: Это наша стратегия, да. На сольных концертах мы не исполняем какие-то экспериментальные вещи. Для нас это действительно повышение медийности, коммуникация с другим миром, с другой областью музыкального рынка. Но это не наша основная деятельность, это нас интересует как очень небольшая часть жизни. И ее цель — чтобы больше людей о нас узнавали. Людей, которые никогда не услышали бы русский фольклор, было много на концерте с Сюзанной. 18-летние альтернативно одетые молодые люди подходили и спрашивали: «Вау, какая крутая музыка! Это какой страны фольклор, на каком языке вы поете?»
Лизавета: Важно дополнить, что многие говорят, что наша целевая аудитория старше 50 лет. Неправда. «Вот не будет современная молодежь вас слушать…»
Софья: До сих пор помню, как после нашего концерта в Санкт-Петербурге мне написала девушка, которой 17 лет, она студентка. Она пишет, что мы такие классные, но никто не захотел пойти на концерт с ней.
Вера: Мне писала девочка из Казахстана, которой 11 лет, что она нас услышала в Демкино (село в Липецкой области). Она с семьей куда-то ехала, заехали они туда случайно, и мы им там понравились. А мы в Демкино выступали в полуразрушенном клубе, в летней экспедиции, за полтора дня собрались вообще со всех волостей, из Москвы, из Петербурга люди подорвались, из Волгограда. В этот момент я понимаю, что делаю в этой жизни что-то правильное.
— А кто ваш слушатель на концерте?
Софья: Мы вам сейчас расскажем, какое комьюнити к нам приходит! Серьезно, мы в Зарядье даем сольный концерт. Наши поклонники — лучшие. Вы представляете, мы в конце уже всем поклонились, фотографируемся стоим. И к нам подбегает компания девушек, которые в Instagram (принадлежит корпорации Meta, признанной экстремистской и запрещенной в России «Ъ-СПб) … с Патриарших прудов! И представляете, они к нам подходят: «Мы пришли к вам на концерт, вы вообще такие классные. Мы как увидели — сразу купили билеты!» И они с восхищением сказали: «Вы такие настоящие…» То есть русский фольклор абсолютно для всех!
Екатерина: Основная наша аудитория — это люди 25–35 лет.
— А какие у вас отношения с традиционной одеждой? На концерте в Петербурге вы, например, были в джинсах.
Екатерина: Это опытным путем было вычислено. Как только артисты с народным прошлым переодеваются в любой костюм, это накладывает на них сценическую условность, они начинают по-другому говорить и двигаться. Это фантастика какая-то. И мы еще активно транслируем наш экспедиционный опыт, где мы выглядим повседневно. Материальное наследие никак не связано с переодеванием. Чтобы петь русскую песню, тебе не нужен кокошник. Или чтобы читать русскую народную сказку, тебе тоже не нужно надевать на себя народный костюм и ставенки открывать. Необязательно переодеваться и быть странным человеком в платьях в пол в народном стиле.
Лизавета: Мы правда очень любим старинные домотканые поневы, вышитые рубахи. Но как только ты переодеваешься, ты выстраиваешь дистанцию с человеком, потому что для него это что-то чуждое, он этого не видел.
— Какое отношение у ансамбля настоящей русской музыки к «клюкве» на сцене? Терпимо или бесит?
Екатерина: Это уже часть культуры и истории. Мне кажется, идеальная была бы ситуация, если бы мы встроили аутентичную настройку, чтобы человек мог просто отличить настоящее от сценического.
Антонина: Да мы все вышли из «клюквы». У нас у всех в детстве не было чего-то аутентичного. Я в коллектив пришла и была в сарафане с земляничкой, простите, пела «Земляничка-ягодка, во бору родилася». В современной аранжировке, под баян, балалайку, трещотку с ложками. Потом благодаря моему педагогу мы выезжали на фестивали — и вот там услышали настоящий фольклорный коллектив. И наша руководительница заразилась этим и заражала потом нас уже.
— Что будут изучать спустя ну хотя бы лет двадцать, если деревни умирают?
Лизавета: Дай бог записи оцифруют за двадцать лет! Наверное, петь уже не будут в экспедициях, но точно что-то записать можно будет, потому что традиция устойчива, пусть она и переменчива. Пока будет жива деревня, экспедиция точно будет.
Екатерина: Так говорили и в 1980-е, что экспедиций больше не будет. Так и в XIX веке говорили.
Ярослав: Возможно, пойдет тренд на песни и местами песня может вернуться.
Софья: Прикиньте, все начнут петь!
Вера: Это будет круто.
Лизавета: Пятьдесят лет назад просто не было такой профессии, как этномузыколог. То есть не было вообще специалистов, которые изучают эту музыку. А сейчас каждый год выпускается уже много, ну как много, по пять человек в вузе… Но все же движение есть. И очень много людей начинают к этой теме подключаться, так что я мыслю позитивно.
— Где среднестатистический городской житель может получить максимально аутентичный опыт?
Вера: Он может пообщаться с деревенским человеком, привезти его в город. Да даже со своими родителями. Мамы и папы могли жить в деревне или что-то знали про их родителей, которые там жили. Просто позвонить и душевно поговорить про свое детство.
Ярослав: Экспедиции вообще у всех рядом. Их же вывозят в города — бабушек и дедушек. Экспедиция сама приезжает к тебе, считай.
Лизавета: У нас как будто не принято спрашивать про такое, это считается не очень ценно. Но на самом деле весь этот опыт, который передавался из поколения в поколение,— рабочий, если им пользовались сотни лет. Понятно, что сейчас мы далеко ушли в будущее, но человеческая жизнь в базовых настройках осталась такой же. Люди по-прежнему так же любят, женятся, рожают детей, умирают.
И не зря раньше не было психологов, психотерапевтов. Просто механизмы народной культуры были настроены так, что есть инструменты, как проживать тот или иной опыт. Выплакать там, где надо выплакать, пропеть очень громкую песню — равно прокричаться.
Антонина: Посмеяться на частушках, где-то кого-то обозвать.
Софья: Хейтеры сейчас пишут в комментариях что-то, а тогда ты мог просто выйти, тебя бесил человек, ты вышел и спел ему: «Я тебе советую — залепи газетою». И все, выпустила пар. Или изменил парень, тоже можно ему и в частушках сказать, песню грустную спеть, с подружками поплакать.
В феврале у ансамбля «Толока» выйдет новая запись с музыкантами из Гватемалы и Канады. В коллаборации будет звучать музыка бразильского племени Яванава и русский фольклор. В мае коллектив начнет первый тур в истории современной фольклористики: Санкт-Петербург, Москва, Нижний Новгород, Казань, Екатеринбург. В ближайшее время они планируют начать сотрудничество с фондами и архивами, а также выйти на международную сцену и выступить в Китае.