Женщина с историей

Наконец у нас перевели роман Юлии Кристевой. Детектив под названием "Смерть в Византии" выпустило издательство АСТ в серии "Интеллектуальный детектив" (перевод Т. В. Чугуновой; иногда блестящий, иногда досадно небрежный, всегда энергичный). Поиски современных серийных и несерийных убийц приводят к разысканиям в истории Византии XI века и крестовых походов, к книге византийской принцессы Анны Комниной "Алексиада". Само включение религиозных древностей в криминальный роман — после остроумного У. Эко и пошлого Д. Брауна — прием уже привычный. Но Византии до сих пор в беллетристике не везло — даже у нас эта тема в странном и обидном небрежении (единственное исключение — исторические романы Фаины Гримберг). Так что одной тематики уже достаточно для интереса к книге. Однако гораздо больший интерес вызывает фигура автора, Юлии Кристевой.

Хотя в издательской аннотации она и названа "известным ученым-лингвистом", в издательстве, видимо, не до конца понимают, насколько "известен" этот "ученый-лингвист",— иначе, я уверен, книгу бы представили с намного большим шумом, которого она и заслуживает. О Кристевой достаточно знать хотя бы немного, чтобы читать любой ее текст с заведомым интересом.

Юлия Кристева родилась в 1941 году в Болгарии, в 1965-м эмигрировала во Францию, очень быстро стала звездой парижской интеллектуальной сцены. Вошла в группу "Тель-Кель", куда входили Ролан Барт, Мишель Фуко и ставший ее мужем Филипп Соллерс. Выдвинула множество оригинальных и влиятельных концепций — в том числе "интертекстуальность", "семиотика", "объектное (безобразное, отторгнутое)". С 1979 года — практикующий психоаналитик. Один из влиятельнейших теоретиков феминизма. 2004 году стала первым лауреатом норвежской премии Гольберга (аналог Нобелевской премии в области гуманитарных и общественных наук).

"Смерть в Византии" — уже четвертый ее роман (до него она написала "Старик и волки" (1991); "Самураи" (1992); "Одержимости" (2000)). Как говорит сама Кристева, "жанр полицейского романа меня привлекает, так как я убеждена (как и Фрейд, который в конце жизни читал только детективы), что общество основано на преступлении. Я сама обратилась к детективу в 1989 году, когда моего отца убили в болгарской больнице. Мы не смогли отыскать убийцу. Отца (без нашего разрешения) кремировали. Мне было очень трудно справиться с этой утратой. В этой ситуации детективный жанр пришел ко мне сам, без всякой моей инициативы".

В романе одновременно и используются, и пародируются ее собственные концепции (иногда упоминается и их автор, "парижский профессор Юлия Кристева"). Роман можно читать как интертекстуальный ответ Иосифу Бродскому, с которым Кристева была знакома и который, с его любовью к радикальным обобщениям, причислял Византию к ненавистному ему Востоку. Для самой же Кристевой Византия между варварами-крестоносцами и фанатиками-мусульманами — это образ современной Европы между Америкой и исламом. Семиотика, по Кристевой,— это работа языка до и между слов. И действительно, собственно сюжетные линии романа — криминальная и любовная — даны как бы между строк, между отступлениями о Византии и размышлениями героев о современном мире, психоанализе и любви. А действующие лица — по обе стороны закона — вполне отвечают кристевской идее расщепленного субъекта, субъекта-процесса.