Онегин самых честных правил
Матьё Ганьо простился со сценой
Блок показов балета «Онегин» Джона Крэнко на музыку Чайковского в Opera Garnier завершился исключительным вечером. Знаменитый танцовщик Матьё Ганьо — мировая звезда, этуаль с одной из самых продолжительных карьер в истории французского театра — станцевал свой последний спектакль. Рассказывает Мария Сидельникова.
В «Онегине» Матьё Ганьо напоследок продемонстрировал и артистическую стать, и человеческое обаяние
Фото: Julien Benhamou / Opera national de Paris
В «Онегине» Матьё Ганьо напоследок продемонстрировал и артистическую стать, и человеческое обаяние
Фото: Julien Benhamou / Opera national de Paris
Традиция прощального спектакля — adieux — исконно французская. В России звезды гаснут тихо и незаметно. В Париже их провожают овациями и золотыми конфетти. Желающих увидеть хотя бы краем глаза последний спектакль Матьё Ганьо оказалось явно больше, чем мог вместить Дворец Гарнье. Ложи трещали по швам — раскупили даже места «без видимости». В самом престижном секторе партера — живая энциклопедия французского балета. 92-летняя Клод Бесси, 90-летний Жильбер Майер, Элизабет Платель, Сильви Гиллем, Манюэль Легри, Аньес Летестю, Клермари Оста, Изабель Сьяравола, руководители бывшие и нынешние: от Доминика Мейера и Брижит Лефевр до Хосе Мартинеса (демонстративно отсутствовала лишь Орели Дюпон). Собрались все, кто почитает Парижскую оперу своим домом, а Матьё Ганьо — олицетворением ее балетной культуры.
С его именем действительно связана эпоха. Почти четверть столетия этот статный красавец, благородный аристократ с голубыми глазами оставался воплощением традиций и ценностей, на которых воспитывались лучшие французские артисты XX века. Только сейчас, с его уходом со сцены, можно считать, что век этот окончательно завершился.
Ребенок звездной балетной пары 1970-х — Доминик Кальфуни и Дени Ганьо, от матери он унаследовал лиризм и грацию, артистизм и внешность — от отца. Виртуозом Матьё Ганьо никогда не был. Чистую пятую и выворотное developpe всегда ставил выше лихих двойных saut de basque. Что, впрочем, не помешало с присущим ему изяществом перепрыгнуть в 2004 году ступень в иерархии Парижской оперы и 20-летним выйти из «сюжетов» в этуали. Этот прыжок в истории Оперы удавалось исполнить единицам, в том числе его матери. Впрочем, ангельская внешность Доминик Кальфуни была обманчивой: стоило руководству не пустить ее на личные гастроли в Нью-Йорк, как она со скандалом хлопнула дверью. Нрав Матьё Ганьо иной. По бесконфликтной, гладкой карьере классического танцовщика его вела не пылкая звезда страстного Диониса, а свет благоразумного Аполлона. Элегантность, ум, безупречные манеры, артистический дар и природные данные, помноженные на дисциплину, с первых шагов закрепили за ним амплуа образцового принца, поэтому даже от антигероев вроде Калигулы или принца Рудольфа веяло романтическим благородством.
Постановщик «Онегина» Джон Крэнко заглавного персонажа тоже записал в злодеи, «потерявшие честь». «Quand je n’ai pas d’honneur, il n’existe pas d’honneur» («Если у меня нет чести, то честь не существует вовсе»),— гласит эпиграф к балету, отсутствующий у Пушкина. В пользу балетной условности Крэнко упростил пушкинский роман до неузнаваемости, уложив в три компактных акта предельно доступную для широкого зрителя love story а-ля рюс. На фоне сельской жизни — под березками да вприсядку — разбиваются невинные сердца, рвутся в клочья любовные письма, театрально летят перчатки, звенят пощечины, гремят выстрелы. Так же шаблонно проходит и акт в пышных залах Петербурга. Простенькие танцы кордебалета компенсируются роскошными адажио для солистов и возможностями проявить актерский дар — оттого так любят «Онегина» балетные звезды: Наталья Макарова, Манюэль Легри, Изабель Сьяравола заканчивали свои карьеры этим балетом.
На прощальный спектакль подобрали подходящий состав. Простодушную Ольгу исполнила этуаль Элеонор Боллак, чей ветреный портрет «мил, но надоел безмерно». Пылкий Ленский Марка Моро, которому под конец карьеры перепала «звезда» от Хосе Мартинеса, хорош как антипод Ганьо. С его короткими, тугими ногами справиться с коварными вариациями поэта, требующими мягкого шага и солидной устойчивости, было заведомо невозможно, что лишь подчеркивало превосходство безупречного в танце Ганьо. Прощанием с партией Татьяны стал этот спектакль и для этуали Людмилы Пальеро, которая заканчивает свою карьеру в середине апреля. Ее талант трагической актрисы, абсолютная уверенность в своем теле и в своем партнере сделали спектакль особенным. Грань между балериной и ее персонажем была тонка: артистическое и человеческое восхищение Ганьо светило в каждом движении, в каждой мизансцене спектакля. Отчаяние от расставания стало кульминацией финального дуэта: выставив вон своего Онегина, Людмила зверем металась несколько секунд по сцене, перед тем как замереть в одиноком беззвучном крике, полном сожалений не только об упущенной любви, но и о балетной карьере, что так коротка.
Если Матьё Ганьо и испытывал схожие чувства, то в «Онегине» он им воли не дал. В последнем спектакле он словно перебирал свои коронные амплуа и роли: был и скучающим аристократом, равнодушно зевающим в белую перчатку, и прелестным героем-любовником из снов неопытной девы, и расчетливым, и безжалостным, был надменным, нервным, испуганным, кающимся, потерянным. Лишь одного качества был лишен его Онегин: он не был эгоистом. В свой прощальный вечер артист отдавал всего себя партнерше, артистам, публике.
Зал ревел без малого полчаса, крики «браво» перемежались «мерси», Людмила Пальеро преклоняла колени перед ним (буквально), балерины трех поколений несли и несли Матьё Ганьо цветы с благодарностью за графа Альберта, кавалера де Грие, принца Зигфрида, Джеймса, Армана Дюваля, Рудольфа, Онегина, Калигулу. «Ты редкий артист, образец, этуаль в самом чистом смысле этого слова…— написал Хосе Мартинес, кумир его детства, а ныне худрук Оперы.— Твой след останется в наших воспоминаниях и в истории этого дома».