Игра пошла в открытую
Произнесенное вечером 20 марта ельцинское обращение к народу не внесло ничего
принципиально нового в поведение властной верхушки, но побудила ее
представителей действовать более спешно, а значит — более откровенно.
Вице-президент Александр Руцкой, первоначально готовый, по конфиденциальной
информации, поддержать президентское обращение, в субботу вечером сделал
реверс #1 и выступил ночью по телевидению с фактическим отречением от
президента. Лидеры "Гражданского союза" и "Российского единства" уже прочили
Руцкого в президенты, причем, если непримиримым он был нужен только на время
передачи власти в качестве главнокомандующего, выгоняющего Ельцина из Кремля,
то "гражданские союзники" подумывали о том, чтобы внести поправку в
Конституцию и сделать Руцкого президентом не на три месяца до новых выборов,
а до конца полномочий нынешнего президента, т. е. до 1996 года.
В четверг, насколько известно, последовал реверс #2: блудный "вице" по
собственной инициативе поехал к Ельцину и имел с ним покаянную беседу.
Вечером того же дня Руцкой общался с Хасбулатовым и Зорькиным и, по слухам,
от президентства и главнокомандования отказался.
А в пятницу последовал реверс #3: Руцкой, не полемизируя с Ельциным как
таковым, указал на съезде, что фактически все окружение президента преступно,
ругается над "российской национальной идеей" и, как действующее в интересах
"кучки мздоимцев и спекулянтов", подлежит привлечению к строжайшей уголовной
ответственности. Поскольку окружению президента вице-президент никакого
офицерского слова не давал, он пообещал не оставлять своего поста и до
победного конца бороться с окружением своего патрона. Борьба, очевидно, будет
нелегкой: согласно данным всероссийского опроса ВЦИОМ, в ходе маневренной
недели рейтинг Руцкого снизился в полтора раза. Вероятно, такое количество
фигур высшего пилотажа, продемонстрированное перед телекамерой в столь сжатые
сроки, существенно уменьшило единственный политический капитал
вице-президента — репутацию прямого честного рубаки.
Верхушку ВС поджидали другие трудности. Нервная ситуация "из жарка в ледок,
из ледка в жарок", когда весьма реальным казался то импичмент президента, то
разгон парламента, как бы вдвойне работала на разлад в президиуме ВС. С одной
стороны, как показал опыт ВС СССР конца августа — начала сентября 1991 года,
неустойчивое положение парламента склоняет его руководителей играть по
принципу "каждый за себя, один Бог за всех" и искать сепаратных компромиссов
с противоборствующей стороной. С другой — вдруг наступающее предвкушение
победы вызывает не менее сильное желание загодя застолбить за собой победные
трофеи и подумать о судьбе Хасбулатова, который вскоре может оказаться
ненужным.
Сработал известный по московским дорогам эффект: скопившаяся в ходе дневного
таяния вода, попадая в трещины покрытия, ночью замерзает и рвет дорожное
полотно, затем снова тает, снова замерзает, пока не превращает трещину в
противотанковый ров. В результате в верхушке ВС складывается как минимум
четыре партии: собственно хасбулатовская; принципиально антипредседательская,
делающая ставку на тандем председателей палат; чисто коммунистическая,
опирающаяся на усилившегося в дни кризиса хасбулатовского заместителя Юрия
Воронина, начавшего активные консультации с коммунистическими и
патриотическими партиями и движениями; наконец, появились рябовцы,
рассчитывающие на то, что, когда три вышеназванные партии перегрызутся, в
качестве устраивающего всех меньшего зла можно будет выбрать другого зама —
Николая Рябова. Таким образом руководство ВС, рассчитывая расклинить
правительство с президентом, пока что само сильно расклинилось.
В самой плачевной роли оказались Конституционный суд и его председатель
Валерий Зорькин. С точки зрения как общих норм конституционного права, так и
учения о договорных обязательствах, Зорькин и прежде вел себя довольно
странно: по конъюнктурным принципам выбирал подлежащие рассмотрению
нормативные акты, считал возможным перечеркивать свои арбитражные
обязательства из соображений целесообразности, наконец, явно злоупотреблял
никак не помогающими делу и не имеющими юридически-практического применения
благоглупостями: "российский Рузвельт", "российский Аденауэр", "все мы
россияне", "национальное согласие" etc. С точки зрения исполнительной власти,
КС явно играл на лапу съезду, но, как знают преферансисты, если подыгрывание
партнеру ведется аккуратно и в рамках приличия, то строго доказать факт игры
на лапу невозможно.
Беда Зорькина была в том, что, не сумев удержаться в рамках аккуратности, он
перешел грань и начал играть с явными и всем видимыми нарушениями правил
игры. Министр печати Михаил Федотов насчитал в решении КС более двадцати пяти
нарушений закона, правоведческая элита страны подвергла Зорькина публичному
остракизму, он был уличен в неоднократной публичной лжи. При этом ряд
нарушений был доступен пониманию не только элитного правоведа, но и
домохозяйки (недопустимо загодя оглашать приговор по еще не рассмотренному
делу, нельзя слушать дело в отсутствии сторон, "Среди юристов не принято
анализировать правовой документ на основании слухов", — как заметил Федотов
и т. д.).
Действия Зорькина тем более сделались фактом общественного мнения, когда из
суда он явился на похороны матери Ельцина и дал затем умильное интервью
("когда я увидел заплаканное лицо президента, я понял: для нас, для России не
все потеряно"), посеявшее серьезные сомнения в том, вменяем ли "глава
судебной власти". Сомнения достигли максимума, когда самые разные
политические силы укрепились во мнении, что председатель КС всерьез метит в
президенты. Если мнения такого рода, исходящие от команды Ельцина, еще можно
списать на предвзятость, то труднее объяснить предвзятостью аналогичные
суждения лидеров "Российского единства", как и сообщение одного из
аппаратчиков Белого дома, получившего от приближенных Зорькина предложение
возглавить предвыборную команду председателя КС. Фактическое прекращение
деятельности КС как органа высшей судебной власти является, судя по всему,
наиболее важным итогом недели.
Конституционные декорации рухнули
Установив практику перманентной перекройки основных законов, законодательный
корпус de facto исходил из того, что искомое "конституционное поле" находится
там, где в данный момент времени присели депутаты. А если "конституционное
поле" находится как бы везде, где того хочет съезд, то практически оно вообще
перестает существовать.
Существенно, что популярный на съезде аргумент "президент достоин отрешения,
но это было бы нецелесообразно" довольно странен с точки зрения Конституции
(которой все клянутся). Таким образом, приверженный Конституции съезд в то же
время настолько привержен соображениям целесообразности, что, руководствуясь
ими, готов даже сохранить высший государственный пост за человеком, которого
тот же съезд считает государственным изменником.
КС также настолько чтит Конституцию и законы, что, как объяснил Зорькин, ради
защиты таковых готов из соображений целесообразности эти законы бестрепетно
перечеркивать. Но если два гаранта Конституции считают себя вправе
предпочитать закону целесообразность, то, с одной стороны, не вполне понятно,
почему третий гарант — президент — подвергнут дискриминации и не вправе
подражать первым двум, а с другой стороны, именно как гарант Конституции,
президент как бы даже и обязан сурово обойтись с так надругавшимися над ней
первыми двумя гарантами (съездом и КС).
Как видно, последовательное применение зорькинско-съездовской логики делает
ситуацию полностью абсурдной. Чтобы как-то избыть абсурд, необходимо сделать
единственное допущение: крайне несовершенные конституционные декорации, с
которыми необходимо было обращаться с величайшей осторожностью, объединенными
усилиями трех ветвей власти в конце концов оказались обрушены, причем
решающее усилие сделал КС, превратив последнюю опорную конструкцию, т. е.
конституционный контроль, в гибкое и целесообразное орудие политической
интриги. Обвал декораций, очевидно, произведет определенный шоковый эффект —
впрочем, не такой уж сильный: после того как в январе 1992 года в ходе
либерализации цен граждане убедились, что за бумажками Госбанка СССР в
реальности очень мало что стоит, им, вероятно, легче будет убедиться в том,
что за декоративными конструкциями типа ВС и КС стояло немногим больше.
Все-таки — субъекты федерации
Понимая, что импичмента не будет, а Зорькин закончил свою бурную политическую
карьеру, тяжущиеся стороны без особого энтузиазма отнеслись к новому
"гражданскому поступку" КС: президент сдает свое окружение, отзывает
обращение от 20 марта и формирует правительство на основе "профессионализма и
национального согласия", а взамен получает обещание со временем заменить
съезд на двухпалатный парламент, провести новые выборы и т. д. Проблема,
очевидно, в том, что одна сторона (президент) должна вносить предоплату здесь
и сейчас, а другая сторона (съезд) осуществить поставку в будущем под честное
слово Зорькина. Поскольку совершенно аналогичная сделка с предоплатой уже
имела место в декабре на VII съезде, после чего поставщик и гарант пришли к
выводу, что исполнение контракта с их стороны будет нецелесообразным, шансы
на повтор столь удачного опыта невелики.
Существенно, что довольно резко против "профессионализма и национального
согласия" выступил премьер Виктор Черномырдин, заявивший, что ему нужны не
"политические дискуссии в правительстве", а "специалисты, глубоко понимающие
экономические процессы". Черномырдин сообщил, что первым откликнулся на
призыв Зорькина к национальному согласию либеральный демократ Владимир
Жириновский, предложивший себя в министры иностранных дел. Пикантность
ситуации в том, что, согласно последним социологическим рейтингам, Владимир
Вольфович вдвое-втрое популярнее таких несомненных претендентов на
министерские кресла, как Зюганов, Вольский и Бабурин, и по "логике согласия"
начинать надо именно с него.
Вместо того премьер поддержал инициативу Нижегородской областной
администрации и Совет глав республик об учреждении Совета Федерации, причем
даже усилил замысел региональщиков, предложив наделить Совет не только
совещательными, как предлагали они, но фактически и законодательными
функциями, даровав Совету Федерации нынешние права Совета Национальностей ВС
РФ. До Черномырдина в схожем смысле, хотя и более осторожно, высказывался
секретарь Совета Безопасности Юрий Скоков. Создается впечатление, что после
недельного кризиса, инициировавшего стремительный обвал федеральной власти,
процесс регионализации приобретает неудержимый характер, и покуда реально
претендовавшая на верховную власть в начале недели тройка
"Руцкой-Зорькин-Хасбулатов" продолжают прожевывать идею "национального
согласия", практики из высших эшелонов власти пытаются, пока не поздно,
как-то оседлать процесс регионализации.
Реально это означает, что правительство (и примкнувший к нему Ельцин) если и
не усиливается, то по крайней мере ослабевает не столь стремительно, как
триада ВС-КС-ГС. Можно ожидать, что правительство если и выпадет из тележки,
то только во вторую очередь, а непосредственно на вылете оказываются съезд и
КС, политическое бытие которых с учреждением мощного Совета Федерации
полностью обессмысливается.
Выступая на субботнем заседании съезда, президент завершил прения этого дня,
выразив свое отношение к высокому собранию следующей формулой: он предложил
съезду в качестве проекта итогового постановления принять решение поручить
представителям трех ветвей власти "в недельный срок отработать все меры,
ведущие к согласию всех ветвей власти". Тем самым Ельцин показал, что
выторговывать у съезда какие-то конкретные решения он считает для себя
излишним.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ