«Где же живут покупатели для такого множества магазинов...»
Фрагмент из «Дневника русской женщины» Елизаветы Дьяконовой
120 лет назад, в 1905 году, в журнале «Всемирный вестник» в Петербурге впервые опубликовали «Дневник русской женщины» Елизаветы Дьяконовой. История дневника такова. Дьяконова, уроженка купеческой семьи из города Нерехта под Костромой, вела записи с 11 лет. В возрасте 27 лет она погибла в австрийских Альпах во время путешествия при странных обстоятельствах. Ее записи собрал и издал ее брат. В них — и личная история героини, весьма прогрессивной барышни для своего времени, и ее размышления об обществе и государстве.
Елизавета Дьяконова. «Дневник русской женщины». КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2025
Фото: КоЛибри, Азбука-Аттикус
Елизавета Дьяконова. «Дневник русской женщины». КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2025
Фото: КоЛибри, Азбука-Аттикус
В публикуемом фрагменте автор еще учится в гимназии в Ярославле, а летом путешествует. Потом она, вопреки воле матери и ценой немалых усилий, которые тоже подробно описаны в дневнике, поступит для получения высшего образования на Бестужевские курсы в Петербурге, после окончания которых отправится углублять знания по юриспруденции в Сорбонну.
1890 год
1 июня
Как хороши были вечера, которые я проводила одна в Нерехте. Бывало, встанешь перед окном своей комнаты наверху и смотришь: внизу раскинулся темною массой город, не видно реки из-за темноты, за городом молчаливо чернеет лес. Нерехта спит, кругом все тихо, в маленьких домишках почти нигде нет огня. И тоскливо как-то становилось: нигде я так ясно не видела всю ничтожность человека, таких людей, как мы... На большой равнине, где-то в средней полосе России, меж зеленых лугов, затерялся городишко Нерехта; люди настроили себе крошечных домиков, живут в них, спят спокойно... А ночь величавая смотрит с неба на землю, покрыв ее темным покрывалом, и люди кажутся маленькими черными точками... тоска, тоска страшная... Как ни думай, человек — муравей, нуль, ничто, несмотря на всю свою премудрость, все науки и изобретения; и с таким приятным сознанием придется прожить всю жизнь, до смерти...
Как часто играет судьба! Я нередко думаю, отчего я не родилась принцессою или от родителей, принадлежащих к высшему свету? О, тогда бы мне можно было возвыситься! У меня есть два желания, и одно из них — попасть в этот заколдованный круг, знакомый мне лишь по газетам и мемуарам... Нет, довольно думать о том, чему никогда не исполниться: ты будешь монахиней с четками в руках и псалтирем на аналое своей кельи... А до монастыря, т. е. до старости, надо много трудиться и учиться...
6 июля
Вернулась с дачи около Москвы, где гостила у тети. Какой там чудный лес! Небо голубое, деревья высокие, солнце светит, кругом — ни души, все тихо, и если бы можно было — я оставалась бы там целыми днями...
На дачу часто приезжали гости — купцы и комиссионеры. За обедом, когда собирались все вместе — молодежь и они, — не было слышно никакого разговора, тем более смеха и шуток; все молчали, лишь изредка перекидываясь фразами вроде «он купил на 40 тысяч меди... и дешево». Молчание это не казалось мне странным или принужденным: я, по рождению русская купчиха, попав в круг людей коммерческих, где мне надлежит быть, сразу поняла, что купцу или приказчику — людям занятым — нет вакации, как то бывает для интеллигента, а поэтому они и устают больше, им не до болтовни...
Скверное впечатление производит Москва летом: пыльный воздух, грязно, шум. На улицах вывесок столько, что я удивилась, — где же живут покупатели для такого множества магазинов? Нет почти дома без вывески, часто очень неграмотной. От прежней, древней Москвы, столько раз описанной в романах, не осталось камня на камне: это другой город, выстроенный на месте старого. В одном стихотворении сказано: «Москва, как много в этом слове для сердца русского слилось» СНОСКА. Это правда; но вид Москвы, с ее летней духотой, суетой и шумом, не способен возбудить ни малейшего чувства. Только входя в Кремль, невольно проникаешься благоговением: там везде тишина, все соборы дышат чем-то спокойным, давно минувшим; невольно вспоминаешь, чем была прежде Москва, какие в ней совершались события, и ниже склоняешься пред какой-нибудь иконой в сознании своего ничтожества…