В петровские времена полицейские отличались от солдат исключительно картузами
90 лет назад, во время Февральской революции, главными ее жертвами стали полицейские. По сути, освобожденные граждане России мстили "фараонам" за долгие годы унижений и вымогательства. К мздоимству же полицейских подталкивало не только низкое жалованье, но и неограниченные полномочия, поскольку полиция в России отвечала за все — от призыва в армию до сбора всех видов податей — и надзирала абсолютно за всем, начиная от качества товаров и кончая чистотой улиц.
Сумбур вместо полиции
Принято считать, что полиция в европейском понимании этого слова появилась в России во времена Петра I. Обе столицы империи десятилетиями спорили, где именно в начале XVIII века на смену прежним городским стражникам пришли полицейские нового типа. Однако спор этот не имел особого смысла. Царь-реформатор не доверял дедовским институтам исполнительной власти и повсеместно назначал военные команды для надзора за соблюдением порядка и исполнением царских указов. Как только возникала острая необходимость в улучшении каких-либо сторон городской или провинциальной жизни, скорый на решения царь немедленно поручал исполнение нововведения или как минимум пригляд за исполнением полицейским чинам. Так, в Санкт-Петербурге Петр Великий вменил в обязанность полиции заботу об освещении улиц по ночам. Поэтому в штате столичной полицейской команды появились и долгое время оставались фонарщики.
Собственно, именно так были заложены главные традиции русской полиции: ее ряды пополняли откомандированные и изгнанные из армии офицеры, а зоной ответственности стало исполнение всех законов, так что со временем полицейские стали надзирать абсолютно за всеми сторонами жизни подданных Российской империи. Как писал в XIX веке один из полицейских чинов, даже контроль за своевременностью и правильностью ловли пиявок лежал на плечах полиции.
Отношение полиции к арестованным зависело не от тяжести преступлений, в которых они подозревались, а от тяжести их кошельков
Однако постоянное расширение обязанностей полиции сталкивалось с естественными организационными проблемами. Ведь стоящий день-деньской на перекрестке городовой не мог заниматься надзором за техническим состоянием речных барок или контролировать качество медикаментов в аптеках. А полиция в губернских или уездных городах не могла отвлекаться на подавление постоянно возникавших крестьянских бунтов. Поэтому в качестве временной меры создавались новые полицейские структуры, которые временно же подчинялись не МВД, а каким-либо иным органам власти. В результате к началу XX века сложилась умопомрачительно сложная и запутанная полицейская структура. К примеру, во многих губерниях параллельно с низовыми сельскими полицейскими чинами — урядниками, состоявшими на службе у государства, действовали полицейские стражники, получавшие жалованье от уездных властей и подчинявшиеся только им. В 1907 году бывший директор департамента полиции А. А. Лопухин констатировал:
"Полиция в России делится на общую и жандармскую, наружную и политическую, конную и пешую, городскую и уездную, сыскную, состоящую в нескольких больших городах для розыска по общеуголовным делам, фабричную — на фабриках и заводах, железнодорожную, портовую, речную и горную — на золотых промыслах. Кроме того, существуют: полиция волостная и сельская, полиция мызная, полевая и лесная стража для охраны полей и лесов. По способу организации полиция может быть подразделена на пять типов: военной, гражданской, смешанной, коммунальной и вотчинной. Военная организация присвоена в России только жандармерии; кроме нее, не будучи полицией, полицейские обязанности несет военная часть в Амурской области, конный полк амурского казачьего войска. Гражданское устройство имеет так называемая наружная (в противоположность политической — жандармерии) полиция, кроме принадлежащей к ней земской стражи Царства Польскаго, которая представляет смешанный тип полугражданской, полувоенной организации. Коммунальной полицией, построенной на выборных началах и обслуживающей только свою общину, являются волостная, существующая в Прибалтийских губерниях, и сельская полиция — десятские. И наконец, вотчинное начало имеют мызная полиция, а также полевая и лесная стражи".
Городовые в России контролировали все — от лошадей до баранок
Традиционно разнилось и материальное положение полицейских. Если вотчинным стражам порядка платили владельцы имений, а коммунальным полицейским содержание назначал сельский сход, и размеры этого жалованья более или менее соответствовали прожиточному минимуму, то полицейские, которых содержало государство, имели все основания жаловаться на судьбу. Сенатор Ковалевский, инспектировавший в начале 1880-х годов некоторые поволжские и приуральские губернии, писал в своем отчете о том, что жалованье полицейским чинам, несмотря на рост дороговизны, не повышалось в течение 20 лет. И годовое содержание станового пристава в 200 руб. в год, которое в 1861 году было весьма достойным, два десятилетия спустя превратилось в насмешку над здравым смыслом. Ковалевский указывал, что это ведет к повальному мздоимству и развращению полицейских чиновников и нижних чинов полиции.
Некоторые губернаторы, добивавшиеся и не добившиеся увеличения содержания полицейских, начинали искать обходные пути для повышения материального уровня стражей порядка. К примеру, в 1870-х годах казанский губернатор Н. Я. Скарятин обложил данью, шедшей на повышение жалованья полицейских, все губернские и уездные учреждения и коммерческие предприятия. Однако обнаруживший это вопиющее отступление от действующих законов сенатор Ковалевский был убежден, что этот способ ничем не лучше распространенного повсюду мздоимства, поскольку полицейские в этом случае попадают в зависимость от местных властей, купцов и землевладельцев и для сохранения незаконных выплат закрывают глаза на их многочисленные правонарушения. В итоге выплату денежного доппайка полицейским Казанской губернии прекратили, и они вернулись к традиционному для всей полиции Российской империи способу улучшения материального положения — за счет обывателей.
Наружная честность
Структуры наружной полиции в крупных российских городах если и отличались друг от друга, то лишь незначительными деталями. Возглавлял структуру крупного города градоначальник, в непосредственном подчинении которого находились полицмейстеры — полицейские начальники частей города, что примерно соответствует нынешнему начальнику УВД административного округа столицы. В 1910 году в Москве служили четыре полицмейстера. Части города делились на участки, возглавлявшиеся приставами, которых в Москве было 48. В каждом московском участке насчитывалось десять околотков, находившихся под присмотром околоточных надзирателей. Им, в свою очередь, подчинялись стоявшие на улицах городовые, коих в Москве 1910 года было 3406. В некоторых городах империи отсутствовали полицмейстеры, в других существовали квартальные надзиратели, подчинявшиеся околоточным. Но сути дела это не меняло. И всюду при крайне ограниченном жалованьи служащие Министерства внутренних дел жили на широкую ногу:
Начальник департамента полиции империи Лопухин имел в подчинении девятнадцать видов полиции с пятью типами организации
"Это министерство действительно тепленькое,— писал С. Р. Минцлов в описании питерской жизни начала XX века.— Неопытные люди диву даются: чины полиции содержание получают не ахти какое, а живут отлично, одеты всегда с иголочки. Пристава — это уже полубоги; вид у них по меньшей мере фельдмаршальский, а апломба, красоты в жестах!.. Гоголевские именины в день своего ангела и на Онуфрия еще во всей силе... Портные, переплетчики, сапожники — все цехи работают даром на полицию: это уже всероссийский закон — его же не перейдешь!"
И все же главным источником побочных доходов полицейских были не поборы с мелких мастерских, а взятки за все и вся. Причем взятки делились на дозволенные почти официально и те, за которые полицейских все-таки иногда наказывали. К первым относились главным образом праздничные подношения. Современники свидетельствовали:
"По праздникам взятки носили почти узаконенный характер. Считалось обязательным, чтобы домовладельцы, торговцы, предприниматели посылали всем начальствующим в полицейском участке к Новому году и прочим большим праздникам поздравления со 'вложением'. Околоточным, квартальным и городовым 'поздравления' вручались прямо в руки, так как поздравлять они являлись сами. Давать было необходимо, иначе могли замучить домовладельцев штрафами".
Но Пасха, Рождество и именины, когда, как правило, и делались подарки, случались лишь раз в году, а улучшать свое материальное положение полицейским хотелось ежедневно. Как водится, пирамида коррупции начиналась с нижних чинов — городовых, у которых существовала отработанная веками система получения мзды. К примеру, в обязанности этих постовых входило наблюдение за исполнением кучерами и извозчиками установленных правил. Одним из правил легковым извозчикам запрещалось брать больше двух седоков. И если городовой замечал третьего лишнего в пролетке, он немедленно доставал свой блокнот, чтобы записать номер нарушителя. А затем происходила стандартная сцена. Извозчик вопил "Берегись!", а не "Поберегись!", как обычно кричали пешеходам. Это служило своеобразным знаком раскаяния, вслед за чем "ванька" бросал под ноги городовому монету не меньше чем в 20 копеек. А страж порядка наступал на нее ногой и ждал удобного момента, чтобы поднять. Инцидент можно было считать исчерпанным.
Техника в полиции с годами менялась, а традиции — нет
Куда больше городовые зарабатывали на страхе перед ночевкой "под шарами". В те времена полицейские участки располагались в одних зданиях с пожарными командами, на крышах которых, на каланчах, поднимали сигнальные шары, чтобы оповестить соседние участки о пожаре и его размерах. Так что всем попавшим в участок за пьянство или непотребное поведение на улице предстояло ночевать именно под шарами.
Судя по описаниям современников, этот вид полицейского сервиса не пользовался большой любовью у подданных империи. Камеры были невероятно грязны и кишели насекомыми. Ничего странного в этом не было. Санитарный надзор входил в компетенцию полиции, но сама себя она, понятное дело, не проверяла. Так что желающих побывать в подобных условиях, да еще в компании с уголовниками находилось немного. Чем и пользовались городовые. Заметив выпившего или сквернословящего представителя "недостаточных сословий", они задерживали нарушителя и обещали препроводить его "под шары", после чего чаще всего тут же получали отступные.
В обязанности городовых входило и наблюдение за чистотой улиц. И потому они регулярно угрожали штрафами дворникам и управляющим домами — и получали соответствующую мзду. Однако на деле штрафы налагались только после составления протокола квартальным или околоточным надзирателем. Так что на эту удочку попадались только неопытные работники имперского коммунального хозяйства.
Время от времени на поборы городовых начинало поступать так много жалоб, что высокое начальство требовало навести порядок, изгнать мздоимцев и набрать "безусловно честных в денежном отношении людей". Санкт-петербургский градоначальник генерал-адъютант Ф. Ф. Трепов затеял реформу столичной полиции, ввел правила приема на службу и серьезное обучение полицейских офицеров и городовых. Но после его ухода реформа заглохла, и, как отмечал в изданном в 1881 году труде питерский полицейский офицер, обнародовавший свои наблюдения, но не свою фамилию, от вновь принимаемых на службу городовых требуется только "наружная честность". По сути же все оставалось без изменений. Хорошо проявивших себя постовых переводили на более доходные места — на центральные улицы или в районы богатых аристократических дворцов или купеческих особняков. А провинившихся городовых отправляли на пролетарские и люмпенские окраины, чтобы они впредь знали, что с начальством нужно делиться, причем отнюдь не медными копейками.
Взяточники, трюкачи и просто воры
Место на лошади было для городового куда менее предпочтительным, чем на перекрестке в богатом квартале
Кроме подношений от подчиненных основной доход квартальным и околоточным надзирателям, а также приставам приносили штрафы или сама возможность их наложения. Как правило, провинившемуся домовладельцу или торговцу удавалось без лишних проблем договориться с соответствующим чиновником. Неважно, касалось ли дело уборки снега с крыши дома или неуплаты в казну пошлин за продажу имущества. Схемы ухода от налогов существовали и в те времена. И ловкие покупатель с продавцом недвижимости могли проделать следующий трюк. Продавец выдавал покупателю заемную записку на сумму, равную стоимости дома, а затем объявлял, что не в состоянии выплатить долга. Покупатель подавал в суд и получал недвижимость в полную собственность, не платя никаких налогов. А от приставов и околоточных зависело, разоблачать этот трюк или нет.
Однако с наступлением эры либерализма у полицейского начальства появились серьезные проблемы, особенно на окраинах империи. Полиция лишь составляла протоколы о правонарушениях, а размер штрафа определял мировой суд, который мог освободить провинившихся от наказания или назначить вместо максимальной выплаты за непорядок в домовладении — 15 рублей — символические 50 копеек. В 1877 году одесский полицейский чиновник В. Н. Касперский так описывал свои судебные злоключения:
"В одном из городов Западного края, известном своей нечистотою и неряшеством своих жителей еврейского племени, полицмейстер, желая пособить горю, приказал приставу 2-й части упомянутого города составить протоколы о несоблюдении правил чистоты проживающими по главной улице евреями. Но, к несчастью, одна сторона означенной улицы входила в район 1-й части, что дало повод мировому судье отказаться от разбирательства 12 протоколов на том будто бы основании, что пристав 2-й части относительно 1-й части есть частное лицо, а потому не может составлять протоколов о проступках, совершаемых вне его района. Хотя полицмейстер заявил, что это учинено по его поручению, но судья ответил, что, если бы сам полицмейстер составлял эти протоколы, тогда бы он принял таковые к своему разбирательству...
Я не думаю, чтобы мировые судьи в Западном крае были призваны служить еврейскому делу; между тем на практике так выходит. По гражданским делам на разбирательстве у мирового судьи истцом почти постоянно является еврей, адвокатом — еврей, зрителями — евреи. Мировые судьи даже не отводят для полицейских чиновников особого места, когда они являются обвинителями по уголовным делам, и чиновники должны помещаться в одном ряду с нечистоплотными и зловонными зрителями. Тем они лишают полицейского чиновника уважения граждан, которое ему более необходимо, чем чиновникам всех других учреждений. Понятно, это делается с известной целью, чтобы омерзить полицейскому чиновнику производство у мирового судьи, отнять у него охоту заводить подобные дела и таким образом уменьшить себе труд".
Именно потому, что в полицию брали выгнанных из армии за проступки офицеров, она была способна поставить себя на место любого мошенника
Но вот в других частях страны полиция высоко ценила евреев за платежеспособность и ту легкость, с которой с них можно было получать мзду, ведь покинувшие черту оседлости без надлежащих разрешений евреи жили в центральных губерниях империи и столицах на положении нынешних незаконных мигрантов. На них устраивались облавы, и именно этих подозрительных инородцев с удовольствием проверяли на наличие правильных документов городовые. Квартальные и околоточные получали немалую мзду за то, что закрывали глаза на незаконное проживание евреев на своей территории.
Не брезговали полицейские офицеры и мелким воровством, тем более что наказание за это было, как правило, довольно мягким. К примеру, в 1897 году суд принял следующее решение:
"Обвинительный акт о бывшем околоточном надзирателе потомственном дворянине Бернарде Бернардовиче Крживеце, обвиняемом в преступлении, предусмотренном 351 ст. Улож. о наказ.
20 октября 1896 г. содержащийся в московской тюремной больнице крестьянин Иевлей Качалин подал московскому обер-полицмейстеру прошение, в котором объяснил, что у него, Качалина, при его арестовании 13 июня 1896 г. были отобраны серебряные часы, которые ему обратно не выданы, ввиду чего он, Качалин, и просил о возвращении ему таковых. При расследовании оказалось, что Качалин был действительно арестован 13 июня 1896 г. и у него были отобраны околоточным надзирателем 2-го участка Пресненской части Бернардом Крживецем часы, которые затем пропали.
Постановлением 1-го отделения Московского окружного суда от 11 ноября 1897 г. Крживец был признан виновным в том, что 'не принял надлежащих мер для сохранения означенных часов, вследствие чего они и пропали' и приговорил его к строгому выговору в присутствии суда".
Сыск себе на пользу
В сыскной полиции воров не только измеряли, но и покрывали
Однако настоящими оборотнями в погонах были сотрудники сыскной полиции. Существовала она лишь в крупных городах, и перед ее сотрудниками открывались не менее крупные возможности личного обогащения. В отличие от начальствующего состава городской полиции, погрязшего, как свидетельствуют официальные отчеты, в безмерной канцелярской переписке, и от прикованных к постам городовых сыщики обладали мобильностью и использовали ее вовсе не только для раскрытия преступлений. Как свидетельствует дело сотрудника московской сыскной полиции Байструкова, хотя слова "крышевание" в те времена не существовало, под крышей сыщиков трудились и воры, и вполне официальные и уважаемые коммерческие структуры. Московский журналист А. П. Лукин писал:
"Уже давно залы Московского окружного суда не привлекали такого громадного количества публики, как в тот день, когда разбиралось здесь дело о полицейском сыщике мещанине Байструкове, обвиняемом в воровстве...
В феврале 1917 года революционные массы первым делом навалились на ненавистных им полицейских
Исполняя самые разнообразные поручения полиции, за что Байструков получал, по его словам, по 200 рублей в месяц (для мещанина, едва знающего грамоту, право, вознаграждение недурное), он, кроме того, обложил приличным налогом и некоторые частные учреждения. По словам того же Байструкова, в его заведывании находились, между прочим, сад 'Эрмитаж' и банкирская контора Юнкера. Сколько платила Байструкову жалованья дирекция сада 'Эрмитаж', неизвестно, но контора Юнкера платила ему, как он сам показал на суде, по 35 рублей в месяц. За эту плату Байструков обязался перед конторою следить за тем, чтобы не случилось в конторе кражи... Байструков пользовался неограниченным доверием. Доверие это было так велико, что Байструков оставался агентом полиции даже и после того, как обнаружилась года два тому назад его весьма двусмысленная роль во время покражи у инженера г. Неронова капитала в 80 тысяч рублей. Деньги эти украл лакей г. Неронова, а впоследствии оказалось, что в определении на место лакея и в уговоре его совершить эту кражу принимали довольно деятельное участие как Байструков, так и другие сыщики. Лакей, не выполнив договора, хотел было украденными деньгами воспользоваться без раздела и за сей злостный умысел был немедленно же изловлен сыщиками...
По уверению Байструкова, 17 июня 1881 г. он был чрезвычайно занят исполнением своих служебных обязанностей. В этот день в Москву прибыл высочайший двор, и Байструков будто бы был командирован генералом Козловым в Кремль с поручением 'находиться в тех местах, где будет проходить государь император'. Свидетель Бакастов удостоверяет, что 'Байструкова он видел во дворце с самого утра до 3 часов'. Но затем Байструков 'получил приказание отправиться к храму Христа Спасителя наблюдать за одною личностью'; после этого Байструков едет на Грачевку в тайный притон азартной игры и здесь, в виде отдыха, играет в банк. На суде удостоверяли, что о существовании этого притона, содержимого неким Цаплею-Орловским, полиция знает, но почему-то скрывает. Доступ в притон был нелегок, так как входная дверь имела особый механизм. Но, как видно, перед Байструковым все двери отворялись, и он здесь нередко играл, и играл весьма счастливо. 17 июня он выиграл здесь 200 рублей...
На следующий день, 18 июня, Байструков уже опять при отправлении своих служебных обязанностей. 'Когда я явился 18-го числа в полицию,— показывает Байструков,— мне было дано шесть человек полицейских агентов; так как они были все новые и ничего не знали, то я отправился с ними к Петровскому дворцу...'
Между тем, пока сыщик Байструков проявлял такую деятельность по надзору за подозрительными обывателями, на площади Кремля случилось следующее происшествие: вместе с народом пришел сюда купеческий сын Тюляев, имея в кармане 5050 рублей денег... незаметно платье у него было разрезано и все деньги похищены. Это было 17 июня, а на следующий день Тюляев заходит в рыбную лавку Егорова, сообщает о совершенной у него краже, говоря, что все нумера похищенных серий у него записаны. Егоров вспоминает, что накануне, то есть в день самой кражи, у него был Байструков и разменял одну серию. Сличают номера — оказывается, что серия одна из числа похищенных. А так как было известно, что сыщик Байструков исполнял свои 'служебные обязанности' именно в том месте, где стоял Тюляев, то и возникло прямое подозрение о прикосновенности самого Байструкова к этой краже.
Но сыскная полиция была так уверена в неподкупной честности своего агента, что, вместо того чтобы привлечь Байструкова в качестве обвиняемого, ему же поручила делать розыски о покраже денег у Тюляева. Понятно, что по этим розыскам виновных не обнаружено, и украденные деньги пропали бесследно...
Сыщики, фигурировавшие на суде, были довольно откровенны и конфузили друг друга в достаточной степени. Вот, например, показание сыщика Семена Максимова, прочитанное на суде: 'Живу в доме Зимина, на Дьяковке, по занятию — слесарь; под судом был два раза и по приговору сидел в тюрьме. Байструкова знаю: слышал, когда содержался в тюрьме, что Байструков получает от воров долю...'
В силу приговора присяжных Байструкова признали виновным и приговорили к лишению всех особенных прав и к заключению в арестантские роты на два года. А затем что? А затем Байструков опять, как прежде, будет приглашен к отправлению своих обычных занятий по сыскной части. Так всегда бывало прежде, и нет основания предполагать, что не повторится то же и теперь".
К концу XIX века подданные Российской империи рассматривали полицейских лишь как зло, которое приходится терпеть, и, по сути, приличное общество их презирало и игнорировало. Современники вспоминали:
"Большинство полицейского начальства состояло из офицеров, изгнанных из полков за неблаговидные поступки: нарушение правил чести, разврат, пьянство, нечистую карточную игру. Полицейские чины в общество не приглашались. Даже сравнительно невзыскательный круг купцов Сенного рынка или жуликоватые торгаши Александровского рынка не звали в гости ни пристава, ни его помощников, а уж тем более околоточного. Если требовалось ублажить кого-нибудь из них, приглашали в ресторан или трактир, смотря по чину. Нередко за угощением обделывались темные дела, вплоть до сокрытия преступления".
Правительство предпринимало попытки улучшить и реформировать полицию. Но делалось все это в традиционном русском стиле: комиссии по выработке реформ работали годами, согласия между ведомствами не было ни в чем. А когда проекты реформ были подготовлены, оказалось, что для увеличения жалованья полицейским надо поднять налог на недвижимость с 10% до 16%, на что имущий класс никак согласиться не мог. Так что до самой Февральской революции все оставалось без изменений.
Полицейские поголовно брали, обыватели поголовно их ненавидели. Так что не было ничего странного в том, что революционные массы, получив в руки оружие, стали убивать в первую очередь полицейских. А одним из первых своих актов Временное правительство ликвидировало полицию. Вот только ее традиции оказались чрезвычайно живучими.