Виолончелистка Наталья Гутман, Первый филармонический оркестр и дирижер Николай Алексеев сыграли в Капелле Симфонию для виолончели с оркестром Бенджамина Бриттена и премьеру петербургского композитора Анатолия Королева "Фигура речи". ВЛАДИМИР РАННЕВ счел концерт событием сезона.
Начали с музыкального антракта к III акту "Розамунды" Шуберта. Нельзя же приступать к симфонии Бриттена, когда не улеглись бутерброды из буфета. Симфония для виолончели с оркестром Бенджамина Бриттена (1963) посвящена ее первому исполнителю — Мстиславу Ростроповичу. Жанр и посвящение выдают некоторые качества этого четырехчастного сочинения. Именно симфония, а не концерт, что означает: музыки много и она очень серьезна. А посвящение блестящему маэстро, бывшему в шестидесятые на пике формы, означает предельную виртуозность виолончельной партии. Наталья Гутман сыграла концерт легко и мощно. И трудно добавить к этому что-то еще. Зал требовал бисов, но виолончелистка справедливо уклонилась. Вряд ли после погружения в сумрачную бриттеновскую музыку была бы уместна парочка дежурных отточенных па.
Заканчивать программу сочинением Анатолия Королева тоже было бы неловко. И тут уже виноват сам композитор: его "Фигура речи" — образец развернутого симфонизма. Музыка широкого дыхания, но после двадцати минут звучания, кажущихся одним невероятно спрессованным мгновением, она не заканчивается. Обрывается. Словно предлагая слушателю следить за развитием событий "в следующих сериях". Вот дирижеру и пришлось выруливать к финалу сюитой из балета Прокофьева "Любовь к трем апельсинам".
Само название "Фигура речи" отсылает к методам семиотического анализа, и композитор, представив себе современный мир как аудиотекст, как собрание звучащих знаков, проводит достаточно тонкий и последовательный анализ актуальной музыкальной лексики, природы ее "речевых фигур". Причем делает это без прямых цитат и без нарочитых стилизацией. Возможно, поэтому при всей сложности поставленной автором задачи музыка "Фигуры речи" оказывается органична и самодостаточна даже в отсутствие у слушателя слуховой рефлексии. С первых же тактов Анатолий Королев ухватывает слушателя каким-то необязательным псевдовальсом, каким-то молекулярным ассорти из "ум-ца-ца" и тиражированных мотивчиков, "интонационного мусора" повседневной аудиальной среды. Постепенно, по какому-то заданному композитором алгоритму, эти клише начинают расползаться и мутировать, крепкая структура вырождается изнутри. Пожрав себя, этот звуковой мир подходит к самоанализу: композитор начинает разрабатывать множество частных историй отдельных мотивов, испытывая их в разных интонационных обстоятельствах, шаг за шагом, возводя из этого сонма разобщенных мирков какое-никакое единение. Оно так и остается "каким-никаким", автор не столь наивен, чтобы придавить "Фигуру" вымученным оптимистическим финалом. Но заканчивать же чем-то надо. Господин Королев уклонился от этой задачи, его двадцатиминутное сочинение представляется прекрасной, масштабной и убедительной, но затравкой. Словом, второй том этого романа не помешал бы первому.
Удивительно, насколько крепко показал себя в этот вечер оркестр. Вытянуть такую программу и ни разу не вляпаться — в последние годы удается заслуженному коллективу России не всегда. Здесь же все оказалось на уровне — сольные партии в оркестре, особенно ударные и безупречная первая труба, и общий яркий насыщенный саунд. У немцев для звучания симфонического оркестра есть термин gesamte Klangfarbe, что означает "совокупный тембр", некая многоголосная целостность. Если дирижеру удается добиться такого "совокупного тембра" — это наивысшая похвала. И в данном случае труды Николая Алексеева ее вполне заслуживают. К тому же дирижеру удалось быть разным, что в такой программе довольно сложно. Особенно если вспомнить, как точно господин Алексеев попал в интровертный колорит Бриттена и с каким залихватским упоением отчеканил "Апельсины".