Право на выход

В кинотеатре «Иллюзион» проект TheatreHD представил российскую премьеру «Гольдберг-вариаций» Иоганна Себастьяна Баха в постановке хореографа Хайнца Шперли и в исполнении балетной труппы Венской оперы. Запись спектакля 2023 года посмотрела Татьяна Кузнецова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

За свою долгую жизнь 84-летний швейцарский хореограф Хайнц Шперли поставил 38 балетов самых разных жанров и стилей. Но, возможно, лишь неоклассические «Гольдберг-вариации» (1993) сохранят его имя в истории. На 53-м году жизни этот крепкий профессионал разрешил уникальную задачу: сочинил визуальный аналог знаменитых баховских «Гольдберг-вариаций» с главной пластической темой и 30 номерами, поставленными в полном соответствии с их музыкальной разработкой. Это тот самый случай, когда слова Стравинского, сказанные им Баланчину («Ваша хореография — это попытка увидеть музыку»), приобретают самый буквальный смысл. Швейцарец Шперли, начавший брать уроки балета лишь в 17 лет, всю жизнь боготворил Мистера Би, но только в этой своей постановке достиг чаемого идеала. И именно по части музыкальности.

В балетной лексике Шперли не столь изобретателен и свободен, как его гениальный кумир. Естественно, упорный переросток, поступивший в Базельский муниципальный театр уже через два года после того, как встал к балетному станку, доучивался профессии по ходу дела. Классический танец он изучал с трепетом и прилежанием отличника, досконально освоив все его разделы. Однако играть с учебником, нарушая базовые принципы, изобретая движения-гибриды и вводя в академическую декламацию современное просторечие, Шперли-хореограф не смел никогда. Самое решительное, на что он отваживался,— устроить среди прыжковых антраша какой-нибудь кувырок, или повернуть даму вниз головой в шпагатной поддержке, или, например, запустить по позвоночнику неторопливую волну, отчего его аккуратную классику балетные специалисты прописали по ведомству неоклассики.

В «Гольдберг-вариациях» Хайнц Шперли максимально красноречив. Минималистичное оформление (меняющий цвета задник и 35 артистов в разноцветных обтягивающих комбинезонах) выталкивает хореографию на первый план, подчеркивая ее связь с музыкой, пианист-виртуоз Уильям Юн исполняет Баха прямо на сцене. Баховской главной арии соответствует хореографическая статика: вся труппа, стоя на сцене в кажущемся беспорядке, как бы приглашает зрителей вслушаться в базовую тему, чтобы весь 105-минутный балет поражаться ее неисчерпаемым трансформациям. Хореограф старается не отстать, чередуя соло, группы, дуэты, квартеты. Использует в танце синхрон, канон, контрапункт, досконально следует темпоритмическому диктату Баха, чутко следит за голосоведением. Он меняет тональность танца, используя все возможные краски — от лукавого озорства до неземной печали; сужает до луча и максимально распахивает пространство (светодизайн Роберта Эйзенштейна), чередует прыжковые, вращательные и пуантные вариации.

Минут через 30 эти ухищрения перестают действовать — кажется, что все танцевальные и визуальные средства хореограф уже использовал и пошел по второму кругу. И как раз в это время манипулятор-Шперли разражается кордебалетным эпизодом. Он выстроен на чистой геометрии элементарных поз, на вытянутых и согнутых конечностях танцовщиков, простейших поддержках-подъемах, лапидарном рисунке перестроений — линиях, столбцах, тесных группах, противопоставленных паре-одиночке. Эта плотина, сдержавшая гладко льющийся поток вариаций, перезапускает действие. Именно во второй части балета хореограф, словно обретя второе дыхание, представляет два дивных медитативных адажио — формально схожих, но поразительно разных по настроению и типу поддержек. Одно — все на оттяжках-обводках, словно партнеров разлучает невидимая сила; другое построено на низких, едва оторванных от пола переносах балерины — кажется, это неземное создание само не ведает, отчего так свободно парит в воздухе. Многолюдный финал возвращает труппу к исходному хаосу, однако последний аккорд (в обширном полукольце участников два солиста растянуты на шпагатах, один — вытянулся вертикалью) все же утверждает упорядоченность балетного мироздания.

В этом интеллектуальном балете, лишенном показных эффектов и подчеркнутой виртуозности, едва ли не каждый член труппы получает право на сольный или заметный выход, позволяющий на минуту почувствовать себя примой или премьером,— только в афишных партиях значатся 14 человек. Венская труппа, вымуштрованная парижанином Манюэлем Легри, выдерживает проверку под микроскопом Шперли. При этом среди трех с половиной десятков ровных воспитанных артистов трудно обнаружить звезд. Подобный демократизм свойственен репертуару последнего полувека балетной истории. Может быть, поэтому образцово-показательные «Гольдберг-вариации» Шперли не шли в российских театрах. И кино очень кстати восполнило этот пробел.

Татьяна Кузнецова