«Это в большей степени современная академическая музыка, нежели джаз»

26 марта в московском Центре исполнительских искусств (бывший «Градский холл») стартует ежегодный фестиваль Volkov Manifest, который курирует композитор и контрабасист, один из флагманов отечественной импровизационной музыки Владимир Волков. В первый вечер валторнист Аркадий Шилклопер со своим ансамблем представит «Septet» Чика Кориа. 1 апреля Владимир Волков вместе с музыкантами, танцорами и видеохудожниками представит свое видение «Форели» Шуберта, а 2 апреля трубач Вячеслав Гайворонский и камерный оркестр «Дивертисмент» покажут собственное прочтение «Картинок с выставки» Мусоргского. Игорь Гаврилов поговорил с Аркадием Шилклопером об утраченной и найденной партитуре Чика Кориа, о месте фольклора в джазе и давней дружбе с Волковым и Гайворонским.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Почему именно «Septet»?

— Сыграть «Septet» Чика Кориа — это была моя давнишняя мечта. Он был написан в 1982 году. Это, кстати, был первый компакт-диск в моей коллекции — когда я ее начинал собирать, я хотел, чтобы на первом альбоме в ней была валторна, но не чисто классическая. Я приобрел в Финляндии CD-плеер, и остатка денег хватило только на один диск. «Septet» был записан знаменитой немецкой компанией ECM Records. Но, после того как запись была сделана, ноты пропали. Даже сам Чик Кориа не знал, где манускрипт — я спрашивал его об этом, когда он приезжал в Москву и играл в Спасо-хаусе. В итоге ноты нашел мой друг — альтист из оркестра Владимира Спивакова. На поиски он потратил год — буквально поднял всех на уши. И нашел, причем купил рукопись сравнительно недорого: долларов за 300.

— Чик Кориа — джазовый пианист, и в массовом понимании это все же подразумевает существенную долю импровизации. Почему для вас была важна нотная запись произведения?

— Если говорить о «Септете», то там есть несколько мест для импровизации — в нашей версии есть, например, элементы импровизации фортепиано и валторны. Но в целом если говорить о жанре «Септета», то это в большей степени современная академическая музыка, нежели джаз. Фактура произведения настолько насыщенная, плотная, что, конечно, музыкантам нужны ноты перед глазами. Просто взять и транскрибировать его на слух очень сложно. Даже просто рояль сложно транскрибировать, а здесь семь инструментов. Я несколько раз исполнял это произведение еще до пандемии с разными музыкантами, в том числе даже с контрабасом, который стал «восьмым инструментом в септете», однако тот состав, который будет исполнять его в Москве, совершенно новый.

— С чего началось ваше собственное знакомство с Владимиром Волковым?

— Я думаю, что впервые мы с ним поиграли вместе еще в конце 1980-х в каком-то небольшом питерском зале, возможно, в Доме ученых. Примерно спустя год я сыграл дуэт с пианистом Андреем Кондаковым, и он предложил взять в состав Володю Волкова.

— Какая музыка вас тогда увлекала?

— Конкретно меня в середине 1980-х полностью изменил пианист Михаил Альперин. Я по-новому посмотрел на то, что представляет собой авторская импровизационная музыка, в том числе та, которая использует фольклорные мотивы: русские, молдавские, балканские. Альперин когда-то услышал мой джазовый дуэт с контрабасистом Михаилом Каретниковым и сказал: «Аркадий, ты хороший музыкант, но ты играешь не свою музыку!» Я ответил: «Да, я знаю». Я был готов попробовать поэкспериментировать, с одной стороны, с фольклорной эстетикой, с другой — с классической. Вот этим мы с Мишей Альпериным и начали заниматься. Позже к нам присоединился Сергей Старостин, и возникло Moscow Art Trio. В начале 1990-х мы впервые поехали на гастроли (Германия, Швейцария, Австрия), и вместе с нами поехал дуэт Владимира Волкова и трубача Вячеслава Гайворонского. Мы играли в одном отделении, они — в другом. В тот период мы ничего не делали вместе, хотя относились друг к другу с уважением. Однако позднее в нашей жизни был такой джазовый телемост: Moscow Art Trio в Москве, а Гайворонский с Волковым в Питере, и при помощи оптоволоконного соединения мы пытались что-то играть вместе. Это было сложно, сигнал шел с задержками, но тем не менее такой опыт имел место.

— Получается, что и Moscow Art Trio, и дуэт Волкова и Гайворонского тогда пытались осмыслить возможности взаимодействия русской корневой музыки и джаза на новом историческом витке?

— Получается, что да. Они играли программу «Русские песни», но это было очень современное звучание, мало связанное с фольклором. Хотя слышались некоторые фольклорные интонации. А наше Moscow Art Trio использовало элементы фольклора как строительный материал. С уважением к оригинальному материалу, конечно. Но некоторые тексты, которые пел Сережа Старостин, были придуманы им и лишь стилизованы под народные песни. Мне это было гораздо интереснее, чем то, как пытались работать с русским фольклором советские джазовые музыканты. За исключением, пожалуй, Германа Лукьянова.

— Недавно вы выпустили альбом «New Hornology», который принято считать продолжением, наверное, самой известной вашей работы «Hornology» (1996). Зачем понадобилось продолжение спустя почти 30 лет, в новом мире, в новой жизни?

— Это была идея Араика Акопяна, арт-директора Клуба Алексея Козлова. Он большой фан альбома «Hornology», а я к нему возвращаться не собирался. В 1996-м мне захотелось, чтобы валторна, инструмент традиционно академический, можно сказать, «консервативный», появилась в новом контексте, заиграла новыми красками. Я использовал много электроники, наложений. Альбом «Hornology» высоко оценили мои коллеги-валторнисты во всем мире. Для «New Hornology» я записал новые пьесы, причем использовал не только валторну, но и другие инструменты. Но я твердо решил не использовать электронику. В первом альбоме я буквально наслаждался возможностями, которые дали новые технологии звукозаписи, и понимал, что среди валторнистов я в этом смысле новатор. А теперь, используя весь свой опыт, я решил показать новые идеи, опираясь только на возможности валторны и других моих любимых духовых инструментов.