В Центральном выставочном зале "Манеж" открылась выставка "Петербургское искусство ХХ века". На ней представлены работы из коллекции Манежа, задуманной как основа будущего музея современного искусства. Комментирует МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ.
Решение о создании музея городские власти приняли в эйфорическом 1991 году, до сих пор оно так и остается решением. Верят в музей, кажется, лишь сотрудники Манежа, за 15 лет собравшие около 2,5 тыс. единиц хранения. Конечно, сама идея такого музея утопична. Если стремиться к идеалу, то рождение "петербургского Бобура" повлечет радикальную перетряску всей музейной структуры города, наподобие той, что вызвало в Париже создание Музея Орсэ. Но Русский музей вряд ли поделится своими Филоновыми и Малевичами, а Музей Академии художеств — Исааками Бродскими. Да еще и Эрмитаж намерен создать свой музей современного искусства, включающий работы соотечественников, того же Казимира Малевича или Ильи Кабакова. Так что музей будет по определению неполон, вторичен по отношению к существующим собраниям. Достаточно посмотреть экспозицию живописи в Манеже: в основном "левый" Союз художников, толика салона, вкрапления знаменитых нонконформистов и много-много митьков, которые, по доброте душевной, любят дарить хорошим людям свои картины.
Однако внутри этой аморфной коллекции чувствуется ядро другого музея, менее амбициозного, звонкими именами не козыряющего, но аналогов не имеющего. Как назвать его, непонятно. Что-нибудь нейтральное, вроде "Ленинградские художники 1920-1950-х годов", специфики не передаст. А выставить в нем надо художников, в отшельничество и глухое подполье не уходивших, но соцреализмом брезговавших. Учившихся, бывало, у великих авангардистов и — тоже бывало — от них отрекавшихся. "Эмигрировавших" в литографию, в иллюстрации, в городской пейзаж. И тогда "глухие" сталинские годы окажутся периодом невероятно интенсивной, напряженной, не то чтобы потайной, но подспудной работы над формой, пусть и чуждой космическим претензиям авангарда 1920-х. Многие из художников, кто не погиб, работали до недавних пор, как Александр Батурин (1914-2003), Павел Кондратьев (1902-1985) или Вера Матюх (1910-2003), обеспечивая непрерывность современного искусства в Петербурге.
Это десятки художников, имена которых не на слуху. Убитый на фронте Иван Петровский (1902-1941): напряженные, энергичные портреты, в том числе легендарного и загадочного поэта Алика Ривина, истового авангардиста, в том же 1941 году исчезнувшего без следа. Умерший в блокаду Владимир Гринберг (1896-1942): в его картинах форма стремится к мнимой максимальной простоте, но не утрачивает при этом теплой нежности к миру. Герта Неменова (1905-1986), отправленная в 1927 году Анатолием Луначарским учиться в Париж, где ей покровительствовали сами Михаил Ларионов и Наталья Гончарова. В ее "пунктирных" иллюстрациях к "Мастеру и Маргарите" пространство распадается, становится безвоздушным, растворяет в себе людские тела. Умерший в ссылке сатириконовец Александр Юнгер (1883-1948): неприятные, экспрессивные карикатуры из всяких там "Бегемотов" и "Смехачей". Александра Якобсон (1903-1966): пугающие четкой прорисованностью и абсолютной, враждебной закрытостью персонажей рисунки, привезенные из поездки в Бурятию, 1929 года. Виктория Белаковская (1901-1965), ученица Кузьмы Петрова-Водкина: лобастый, нахмуренный "Автопортрет" (1928). Ксения Клементьева (1896-1984): скульптурные, но чувственные ню. Вообще, художники тех "бесчувственных" лет много и с наслаждением рисовали обнаженную натуру: и Владимир Лебедев, и Константин Рудаков, и Борис Смирнов, и Владимир Судаков.
И в этот гипотетический музей обязательно надо перенести ноу-хау, продемонстрированное в Манеже: работы художников перемежаются с их фотографиями, где они то отчаянно молоды, то — те, кто дожил до старости, — умудренно-спокойны. Потому что лица этих людей с печатью безусловного достоинства — тоже своего рода произведение искусства.