В субботу и воскресенье в Москве прощались с Мстиславом Ростроповичем. Похоронили великого музыканта на Новодевичьем кладбище, неподалеку от первого президента России Бориса Ельцина. Репортаж специального корреспондента Ъ АНДРЕЯ Ъ-КОЛЕСНИКОВА.
Прощание с великим музыкантом началось в субботу утром. В девять утра у входа в консерваторию я увидел 20-30 человек. Гроб стоял в зале, между сценой и первым рядом кресел. Справа от него были стулья, на которых сидели Галина Вишневская и близкие музыканта. Вдова была в черных солнцезащитных очках. Она как-то полулежала в кресле, и казалось, что она не может не только встать, но и даже переменить положение. Из-под очков текли слезы.
Болезнь и смерть изменили великого музыканта. В гробу лежал человек, почти ничего общего не имевший с портретом, который проецировался на большой белый экран над сценой. Фотожурналист снял играющего на виолончели Мстислава Ростроповича снизу, от самого пола, и казалось, что маэстро лежит, перебирая струны.
Люди все шли и шли мимо гроба. Когда я заходил, мне казалось, что эта очередь из 20-30 человек быстро пройдет. На улице никакой очереди и правда не было. Люди просто заходили в консерваторию, сворачивая с тротуара, и этот поток был таким же, как поток пешеходов на Большой Никитской в это субботнее утро.
Зал был уже почти полон. Мало кто уходил из консерватории, простившись с музыкантом. Люди оставались, слушали запись виолончели Мстислава Ростроповича, и я думал, что он всю жизнь играл музыку словно специально ко дню своей смерти. Впервые я отчетливо чувствовал, что виолончельная музыка — это траурная музыка.
На сцену поднялся дирижер Марк Горенштейн. Для Мстислава Ростроповича хотел сыграть симфонический оркестр имени Светланова. И мне кажется, это была музыка такой силы, что ее невозможно было не услышать.
Концерт продолжался около часа, потом дирижер вытащил белый платок, хотел вытереть лоб, но уронил платок. Дирижер как-то замешкался на сцене, он чувствовал себя здесь как будто бы неуютно. Дирижер поднял платок, застенчиво кивнул в сторону гроба и ушел за кулисы.
Очередь проходила мимо гроба и ряда кресел с близкими музыканта, и время от времени кто-то из прощавшихся выходил из нее, чтобы сказать несколько слов Галине Вишневской. Но это почти никому не удавалось: ее надежно заслонял собой охранник, стоявший здесь с таким видом, будто он охраняет вход в проблемный банк, руководство которого только что узнало о приезде судебных приставов и распорядилось во что бы то ни стало не пускать их.
— Это их соседи идут, жили рядом еще до того, как Ростроповичи за границу уехали,— услышал я шепот за спиной.
Два человека, мужчина и женщина, подошедшие к охраннику, умоляюще показывая глазами на Галину Вишневскую, что-то шепнули ему, он отрицательно покачал головой, и они пошли дальше.
Впрочем, он разрешил попрощаться певцу Зурабу Соткилаве — видимо, знал в лицо. Пропустил он и министра культуры Александра Соколова, который подошел к вдове и присел на стул рядом с ней. Она сидела обездвиженная и, мне казалось, даже спала.
Но вот вдруг решила подняться, и я понял, как ей трудно это сделать. Смерть мужа надломила ее. Ей помогли, она подошла к гробу и несколько минут стояла и молча смотрела на него. Я думал, она после этого уйдет, хотя бы ненадолго, но она вернулась в кресло и рухнула в него. Было такое впечатление, что она вспомнила что-то важное и решила сказать ему, напомнила о чем-то, что сама боялась забыть.
Мимо один за другим несли венки от президента Азербайджана, от Республики Азербайджан, от азербайджанского народа... На одном было написано "Великому сыну азербайджанского народа", на другом — "Великому гражданину Азербайджана". Азербайджанцы, которые их несли, долго потом расставляли на сцене эти венки и акценты.
Прошел композитор Оскар Фельцман, потом немолодая певица в концертном костюме — в зеленой юбке, желтой блузке и с зелеными бусами на шее. Прошел высокий седой старик в очень хорошем костюме, доставшемся ему, кажется, от дедушки. Застыв у гроба, он плакал, его плечи тряслись, и люди в зале отводили глаза от смущения. Было много красивых девушек, студенток консерватории, некоторые держали в руках инструменты. Прошел певец Александр Градский, за ним завкафедрой сольного пения Гнесинского училища Валентина Левко, которой тоже было отказано в просьбе подойти к вдове.
Снова играла виолончель Ростроповича, это была запись какого-то концерта, и в конце каждого произведения звучали оглушительные аплодисменты. Человек, сидевший за пультом, старался поскорее заглушить их, и это выглядело еще трагичнее, так что в зале люди плакали и от этого.
Потом прямо передо мной, на пустом стуле в первом ряду, нашли полиэтиленовый пакет, который кто-то оставил, чтобы занять место, и все испугались, что там может быть бомба. Я услышал, что, "как бы это ужасно ни звучало, возможна эвакуация". В глазах организаторов церемонии я видел отчаяние. Потом один из них с тем же отчаянием в глазах подошел к пакету, взял его в руки, пощупал и слепо пошел к выходу, бережно неся его как можно дальше перед собой. Я подумал, что он все-таки безумец.
Потом приехал президент России Владимир Путин вместе с главой администрации Сергеем Собяниным. Охранник, дежуривший возле вдовы, куда-то испарился минут уже десять назад и так и не вернулся потом обратно. Владимир Путин наклонился к вдове, что-то сказал ей, положил у гроба несколько темно-красных роз и уехал.
Поток людей так и не иссякал. Более того, во второй половине дня у входа в консерваторию стояла очередь из нескольких десятков человек.
Всех этих людей на следующий день вместил храм Христа Спасителя. На похороны приехали супруга президента Франции Бернадетт Ширак, испанская принцесса София, с которыми очень дружил Мстислав Ростропович, президент Азербайджана Ильхам Алиев... Приехала Наина Ельцина с дочерьми.
Потом, на Новодевичьем кладбище, когда гроб опустили в могилу, засыпали и заставили венками, Галина Вишневская и Наина Ельцина подошли к могиле Бориса Ельцина. Они шли очень медленно, поддерживая друг друга.
Наина Иосифовна плакала и не могла остановиться, повторяя только: "Ну все, все, я уже не плачу".