По следам мертвого осла

"Власть" продолжает публикацию репортажей из приграничных регионов России и сопредельных стран*. Корреспондент "Власти" Борис Волхонский, побывавший в Псковской области и Латвии, убедился в том, что территориальные споры часто возникают на пустом месте.

От Владимира к Ольге

Проблемы с пересечением российско-латвийской границы у меня начались еще на стадии получения визы. Я получал визу в день отъезда, выдачу задержали на несколько часов, и в итоге я чуть было не опоздал на поезд в Псков.

Псков — город, в котором я бывал неоднократно,— мало изменился со времени моего последнего посещения: тот же великолепный Кремль, те же очаровательные маленькие церквушки с деревянными куполами. И — как доминанта сегодняшнего Пскова — усиленно насаждаемый культ святой равноапостольной княгини Ольги, медленно, но верно вытесняющей вождя мирового пролетариата и выгодно отличающейся от него тем, что спалила не всю Россию, а всего один город, жители которого взбунтовались и убили ее мужа князя Игоря.

В городе два памятника святой княгине (один работы Вячеслава Клыкова, другой — Зураба Церетели), имя "Ольгинская" с прошлого года носит одна из гостиниц, так же называются многочисленные пищевые продукты: минеральная вода, мука, маргарин — так что Владимиру Ульянову теперь до Ольги далеко.

От Эстонии к Латвии

Впрочем, меня интересовал не сам по себе Псков, а взаимоотношения области с ближайшим соседом — Латвией, особенно в связи с вопросом о Пыталовском районе Псковской области, в период с 1920 по 1940 год входившем в состав Латвийской Республики. И по сей день этот вопрос время от времени поднимается политиками по обе стороны границы и обсуждается в СМИ (достаточно вспомнить высказывание президента Путина двухлетней давности: "От мертвого осла уши им, а не Пыталовский район").

В Пскове я первым делом направился в центр социального проектирования "Возрождение", сотрудники которого немало помогли мне в прошлый раз, когда я приезжал в регион для освещения приграничных отношений России с Эстонией.

— Вряд ли у вас получится рассматривать российско-латвийские отношения без сравнения с Эстонией,— заметил директор и учредитель центра "Возрождение" Лев Шлосберг.— Суть проблемы в том, что Россия в отношении стран Балтии ведет свою игру на старом принципе "Разделяй и властвуй". Тем паче, что на самом деле никакого общебалтийского единства нет. Два года назад козлом отпущения была Латвия, теперь ее место заняла Эстония. И на фоне антиэстонской кампании Россия готова делать реверансы в сторону Латвии, кидая ей различные подачки. На самом же деле эффект получается обратным: не Россия использует разногласия между странами Балтии, а они научились очень грамотно использовать внешнеполитические телодвижения России. В итоге каждая страна знает, какие бонусы ей светят в случае того или иного варианта развития событий.

— Более того,— добавил координатор международных проектов центра "Возрождение" Алексей Малов,— наезды российских политиков на страны Балтии очень хорошо скоординированы с действиями тамошних националистов. Ведь любое резкое заявление с российской стороны сразу поднимает рейтинги антироссийских сил в странах Балтии. Так что я не исключаю, что все эти действия хорошо проплачиваются с той стороны.

— А что касается разных громогласных заявлений о том, что, мол, мы перестанем закупать их продукцию, то приведу вам всего один пример,— продолжил Лев Шлосберг.— Два года назад, когда обострились российско-латвийские отношения, к нам на семинар приезжали делегаты из Красноярского края. Уж не знаю, какие там продукты они перестали получать из Латвии, но каждый из них счел своим долгом увезти из Пскова в качестве сувенира латвийские шпроты: Псковская область никогда не участвовала в блокаде импорта из соседних стран: бизнес есть бизнес.

— Дело еще вот в чем,— добавил Алексей Малов.— Сближение России и Латвии обусловлено тем, что оно выгодно обеим сторонам. И едва ли не главную роль здесь играет Северо-Европейский газопровод. Это для наших двусторонних отношений не просто шаг вперед, а самый настоящий прорыв. Суть в том, что именно на территории Латвии уже сейчас находится газохранилище емкостью в 4,4 млрд куб. м — Инчукалнцкое. И одним из совладельцев его является "Газпром". Плюс к этому еще с советских времен практически готова вся проектно-сметная документация для строительства еще одного газохранилища на 12 млрд куб. м. Ситуация в энергетической сфере будет подталкивать обе страны ко все более и более тесному сотрудничеству. Так что всякая риторика по поводу положения русскоязычных в Латвии и по поводу территориальной принадлежности Пыталовского района неизбежно пойдет на убыль как в России, так и в Латвии.

От Пскова до Пыталова

В Пскове я познакомился с журналисткой Ольгой Пятковской, раньше работавшей в единственной в Пыталове газете "Наша жизнь", а ныне возглавляющей пресс-службу управления одного из федеральных ведомств в Пскове.

— Пыталовский район всегда был глубинкой,— сказала она.— Но в советские времена мы очень активно использовали фактор близости с Латвией. Жители Пыталовского района часто ездили в Латвию за продуктами и за одеждой. А теперь границы фактически закрыты, и контакты сильно затруднены. На поездку требуется виза, хотя по сей день у многих остаются родственники по ту сторону границы.

— Когда в прошлом году я был в Печорском районе, мне все твердили о том, как бурно там развивается челночный бизнес. В Пыталове это практикуется?

— Не знаю точно. Наверное, по мелочам возят. Но массового характера это не носит. Бывает, что везут сигареты сверх лимита, переделывают бензобаки в машинах, чтобы влить в них спирт. Контрабанда, конечно, существует, но не на уровне мелкого челночного бизнеса. Уж если возят, так фурами. А вообще, Пыталово — город контрастов. Почему-то уровень жизни таможенников там очень резко отличается от уровня жизни учителей и врачей.

— И в чем это выражается? Они что, строят роскошные особняки?

— Нет, они стараются особенно не светиться. Если строят, то не рядом с городом. Но у многих есть квартиры в Питере или в Москве, а в квартирах, которые у них в Пыталове, сделан евроремонт, установлены джакузи, отдыхать они ездят в Таиланд, ну и так далее.

На то, как живет основная масса населения Пыталовского района, я решил посмотреть собственными глазами.

Из Пскова в Пыталово я ехал на стареньком дребезжащем рейсовом "пазике". Подпрыгивая на ухабах, наш автобус неспешно катился по дороге, по мере отдаления от Пскова открывавшей взору картины все большего запустения. Основную массу пассажиров составляли люди пенсионного возраста. Разговоры велись соответствующие: о том, что раньше жилось лучше, о том, как трудно жить на одну пенсию, о том, что молодежь уезжает, спивается или убивает себя наркотиками.

Непосредственные окрестности Пыталова являли собой совсем уж унылое зрелище. При въезде в город — кладбище, издали напоминающее городскую свалку. Затем — молокозавод, точнее, то, что от него осталось: бетонный остов здания, зияющий пустыми проемами окон. Нечто подобное я видел в Абхазии, но там это объясняется относительно недавней войной и неопределенностью статуса территории, не позволяющей привлечь средства на восстановление. А здесь войны не было более 60 лет, статус района как российской территории никем всерьез не оспаривается (договор о государственной границе между Россией и Латвией, закрепляющий нынешнее положение Пыталовского района, был подписан в марте этого года), а средств на восстановление все равно нет.

Из СССР в никуда

— Раньше тут был настоящий Запад,— говорили мне в Пыталове.— Чисто, уютно, кругом цветы. Теперь цветов нет. Но ведь мы сами в этом виноваты.

То, что Пыталовский район действительно находится в плачевном состоянии, признал и глава района Сергей Баранов, в недавнем прошлом главврач районной больницы. Его утверждение в должности произошло буквально за три дня до нашей с ним встречи, так что он пока был полон оптимизма: "Я бы не взялся, если бы не был оптимистом".

Но цифры он привел совсем неутешительные: число смертей в районе превышает число рождений в три раза; поголовье скота и площадь пахотных земель за 15 лет уменьшились не просто в разы, а на порядок; своего производства практически нет, молодежь уезжает; в районном бюджете на образование — дефицит в 5,5 млн руб., денег на зарплату учителям осталось до сентября; за последние 10 лет в городе были построены всего два новых здания, оба — магазины.

— А что же универмаг не используется? — спросил я. Здание универмага с разбитыми стеклами видно из окна кабинета Баранова, а на его фоне как-то странно смотрится галерея портретов лучших людей района.

— Проблема в том, что ни универмаг, ни молокозавод району не принадлежат. Универмаг находится на балансе областного ГУВД, а молокозавод когда-то давно перешел во владение молочного комбината в соседнем районе, потом он разорился, и теперь мы пытаемся выяснить, кому это здание принадлежит сейчас, а сами с ним ничего сделать не можем: ни восстановить, ни продать, ни сдать в аренду, ни снести и как-то использовать эту землю.

— А что же федеральные службы: тут же у вас и пограничники, и таможенники, и ветеринарный и фитосанитарный контроль? От них в бюджет района никаких поступлений нет?

— Ни рубля. А при этом школы, детсады, поликлиники и больницы, которыми пользуются они и их дети,— все находятся на бюджете района. Сейчас идут работы по расширению пограничного перехода Лудонка--Вентули, так все строительные фирмы зарегистрированы либо в Пскове, либо в Москве, и опять-таки району от них никаких налоговых поступлений не перепадает.

Видимо, Сергей Баранов увидел на моем лице выражение полного уныния.

— Да нет, вы не думайте, что все так безнадежно. Какое-то движение уже началось. Мы входим в состав еврорегиона Псков--Ливония, в рамках которого осуществляется сотрудничество приграничных районов Псковской области, Эстонии и Латвии, а финансирование идет от Евросоюза. Вот буквально на днях был открыт реабилитационный центр для инвалидов. Там все на уровне — не на московском, конечно, но для нас даже это очень хорошо. Думаю, и пограничный договор с Латвией даст стимул развитию района. Мы-то сами никогда не сомневались в его принадлежности России, но теперь, когда это признано официально, всякие спекуляции на эту тему должны прекратиться. В будущем году в районе будет проведено централизованное газоснабжение. Так что постепенно будем выравнивать уровень жизни населения, чтобы достойно жили не 10%, как сейчас, а все.

— А кто эти 10%? — спросил я, вспомнив, что мне говорила Ольга Пятковская.— Таможенники?

— Не только,— ответил глава района.— У нас действительно большой разрыв в уровне жизни сотрудников федеральных служб и местного населения. Те получают финансирование из центра, и зарплаты у них выше, чем в среднем по району.

Из Латвии на родину

В Пыталове мне посчастливилось познакомиться с одной женщиной (назовем ее Натальей Сергеевной), в судьбе которой (точнее, в судьбе всей ее семьи) отразились все коллизии, связанные с Пыталовским районом. Живет она не в самом городе, а в небольшом сельском поселении, расположенном рядом с историческим центром района — городищем Вышгородок. Ее семья испокон веку жила тут. В 1970-е годы она вышла замуж за русского жителя латвийского города Резекне, после 1991 года могла остаться в Латвии, но не сделала этого.

Я пытаюсь расспросить, что говорили родители о времени, когда они жили на этой земле при латвийских властях.

— Вы знаете, на эту тему они не слишком распространялись. Тем более что мой отец был после войны репрессирован: просто исчез на несколько лет, а потом так же неожиданно появился. Мне он всегда говорил: "Вот вырастешь, я тебе все объясню". Но в воздухе это ощущение всегда висело: когда было хорошо, когда стало плохо. Корень проблемы не в различии между русскими и латышами, а в том, что люди, выросшие на этой земле, когда она принадлежала Латвии, в школе изучали Закон Божий и благодаря этому сохранили должное отношение и к труду, и к собственности.

— И все же,— продолжаю допытываться я.— Вы по всем критериям имели право на латвийское гражданство, которое открывало дорогу к гражданству в единой Европе. И вы этого не сделали. Почему?

— У меня даже мысли такой никогда не возникало. И у детей моих тоже, хотя их отец — гражданин Латвии. И при этом я, когда переехала в Латвию, сразу начала изучать латышский язык, а мой муж, хоть он там и родился, до сих пор латышского не знает. Мне такая позиция русских, живущих в Латвии, непонятна, как непонятно и то, что людей, приехавших в Латвию после войны со всех концов СССР для того, чтобы восстанавливать ее из руин, теперь в одночасье объявили оккупантами. Все эти политические заявления не имеют ничего общего с реальными нуждами людей. Вы думаете, им в Латвии так уж нужен Пыталовский район? Нет, конечно: тут же сплошные леса и болота, и чтобы поднять его, нужны огромные инвестиции. А у них и самих денег не хватает. Но кому-то очень выгодно подогревать низменные страсти.

Из Пыталова в Латвию

Перебраться из Пыталова в Латвию оказалось не так-то легко. В 1920-е годы, одной из причин, почему тогдашние власти Латвии настаивали на включении района в состав своей страны, было то, что здесь расположена узловая железнодорожная станция, замыкающая на себе всю систему железных дорог только-только обретшей независимость республики. После того как в советские годы систему железных дорог Латвии удалось замкнуть на станции Резекне, необходимость в прежней станции отпала.

Сегодня через Пыталово в день проходят два пассажирских поезда (Санкт-Петербург--Рига и Санкт-Петербург--Вильнюс) и несколько товарных. На поезде, идущем в Ригу, естественно, можно доехать и до других городов Латвии. Но у меня в программе значился город Алуксне, а поезд идет южнее, через Резекне. Автобусного сообщения практически нет. Я позвонил в пыталовский таксопарк и спросил, нельзя ли взять такси до Алуксне или до любого ближайшего латвийского города. Нет, ответили мне и объяснили это тем, что основу парка составляют старые "Жигули", а к ним в Латвии предъявляют слишком строгие претензии.

В итоге мне пришлось воспользоваться советом Алексея Малова, который часто совершает поездки через российско-латвийскую и российско-эстонскую границы: взять такси до пограничного пункта перехода Лудонка--Вентули, пересечь границу пешком, а на латвийской стороне ловить попутку до ближайшего города.

Ранним утром с российской стороны на пограничном пункте перехода не было никакой очереди: грузовой автопоток через этот пункт не проходит, а легковых машин тоже почему-то не было совсем. Российские пограничники и таможенники не проявили к моей особе никакого интереса. Я понял, что все страшные рассказы про мздоимство таможенников к этому пункту пропуска не относятся просто потому, что тут не с кого и нечего брать. Латвийские пограничники для порядка спросили меня, где я намерен остановиться, а таможенник поинтересовался, не везу ли я с собой водку, сигареты и деньги "в больших количествах", на что получил отрицательный ответ.

И вот я на латвийской стороне, стою на полуразвалившейся и исписанной граффити автобусной остановке, явно оставшейся с советских времен, и жду попутки.

Попутки не было минут тридцать. Наконец показался джип с двумя латвийскими пограничниками. Они любезно согласились подбросить меня до ближайшего городка Вилака.

По дороге выяснилось, что у меня возникла новая проблема: нет наличных латвийских денег.

— Это трудно,— заметил старший из двух офицеров.— В Вилаке население всего 3 тысячи человек, и нет даже отделения банка. Так что придется потерпеть до Резекне, Балви или — куда вы там направляетесь — Алуксне.

— Но мне даже не на что купить автобусный билет,— жалобно пролепетал я.

— Ладно, что-нибудь придумаем,— пообещал офицер.

В Вилаке они подвезли меня к какому-то офису (по виду — турфирма), где скучающая девушка согласилась обменять 1 тыс. рублей на латы. Это было очень кстати: ближайший автобус до Алуксне уходил часов через пять, и мне надо было не только купить билет, но еще и где-то пообедать.

Ожидая автобуса, я оставил свой чемодан в магазинчике возле автостанции и пошел бродить по окрестностям. Маленький город, в котором, как мне показалось, население делится на русско- и латышскоязычных в пропорции 50 на 50. При въезде в город с востока, на улице, носящей название Abrenes iela (то есть, "Абренская", так же в 1938-1940 годах называлась область, соответствующая нынешнему Пыталовскому району), величественный католический и более скромный лютеранский храмы. Есть в Вилаке и православная церковь, но располагается она чуть-чуть на отшибе, километрах в полутора от центра.

В центре городка — тенистый сквер, посередине которого стоит гранитный памятник советскому воину. Памятник, как и весь сквер, тщательно ухожены, хотя каких-то особых знаков внимания к нему со стороны местного населения незаметно.

Наконец пришел мой автобус. На 40 мест в нем набралось от силы 10-15 пассажиров. Билет стоил приблизительно столько же, сколько в России (около 1 рубля за 1 км пути), что странно, учитывая, что бензин в Латвии примерно в полтора раза дороже.

Из СССР в Европу

Алуксне — ближайший к Пскову райцентр Латвии. Несмотря на свою близость к российской границе, город почти чисто латышский: русская речь в нем слышна только на автостанции, да иногда в ресторанах.

Впрочем, никакого языкового барьера я не встретил. Практически все, независимо от возраста и рода занятий, вполне сносно говорили по-русски и не выказывали никаких отрицательных эмоций от того, что им приходилось переходить на язык "оккупантов".

В центре Алуксне, на берегу живописного озера — тенистый парк, где размещается мемориал героям революции, воинам Советской армии и жертвам фашизма. Памятник, правда, изображает не советского солдата, а скорбящую женщину. Как и в Вилаке, памятник безупречно ухожен, как ухожена и вся территория парка, и, как и в Вилаке, никаких признаков внимания к нему ни со стороны русскоязычного населения (цветы, венки и т. п.), ни со стороны местных националистов (граффити, пятна краски) нет.

В моих путешествиях по Латвии я часто вспоминал слова Льва Шлосберга, говорившего, что эта страна как бы зависла между советским прошлым и европейским настоящим и будущим. В отличие от Эстонии, где в 1990-е годы были проведены самые радикальные на постсоветском пространстве экономические реформы, здесь с этим дело обстоит гораздо хуже: Латвия — самая бедная из стран--членов ЕС. Более того, по мнению Шлосберга, Латвия так и не определила модель своего социально-экономического развития.

Правота Льва Шлосберга подтверждалась на каждом шагу. Вроде бы на двух из каждых трех хуторов, встречавшихся мне на пути, кипит жизнь, во дворах стоит вполне работоспособная сельхозтехника, но треть хуторов являют собой зрелище, сравнимое с российскими деревнями: покосившиеся сараи, провалившиеся крыши, пустые остовы коровников. Правда, лесозаготовки идут куда более грамотно, чем в России: на обочинах дорог аккуратно сложены не только бревна, которые пойдут в дело, но и более тонкие хлысты и ветки, так что лесозаготовки тут одновременно являются и санитарной чисткой.

Через Эстонию в Россию

В Алуксне я познакомился с местным предпринимателем Илмарсом Колсом. Его компания производит мебель, а сырье — сосновый полуфабрикат — получает из Псковской области.

— У нас прекрасные отношения с псковскими партнерами,— говорит Колс,— мы доверяем друг другу и решаем вопросы без лишней бумажной волокиты. Но мне бы очень хотелось расширить поставки на российский рынок. А сейчас, когда таможенные пошлины взимаются по весу продукции, это означает, что себестоимость нашей продукции — корпусной мебели — возрастает в два раза. Так что пока я экспортирую продукцию в основном в Великобританию и во Францию. Но в ближайших планах — открытие предприятия на территории Псковской области. Тогда таких импортных пошлин платить не придется.

— А недавно подписанный договор вам как-то поможет?

— Не знаю. Может, будет поменьше очередей на границе. Сейчас у нас составы стоят по трое суток. И не тогда, когда они везут нам пиломатериалы, а когда возвращаются в Россию пустые. Уж не знаю, тормозится это сознательно или просто не хватает мощностей. А в Алуксненском районе даже нет своей таможни. Так что пока нам даже выгоднее возить через Эстонию — короче и очередь меньше.

Из русских в латыши

Уезжал я из Латвии через Ригу. Город, как всегда, был прекрасен. Но в нынешний мой приезд меня поразило то, что даже в этом городе, центр которого даст фору многим европейским столицам, противоречия сегодняшней Латвии, о которых говорил Лев Шлосберг, проявляются в любой мелочи. В центре — великолепные памятники архитектуры, множество кафе и ресторанов, бурная ночная жизнь, молодежная тусовка, панки, наркоманы, проститутки, нищие и прочие атрибуты места, где крутятся большие деньги, а в десяти минутах езды от центра — разбитые тротуары, мусор и бетонные пятиэтажки, которым власти отвели еще несколько лет жизни.

— Мы обеими руками держимся за нашу квартиру,— сказал мне мой приятель Василий, когда по ухабистому двору мы выруливали к его дому.— У нас дом кирпичный, и его сносить не будут. А тем, кто живет в бетонных домах, не обещают никакой компенсации. Лет через десять их дома снесут, и они останутся совладельцами крохотного пятачка земли, на которой этот дом стоял. Или вот, смотри,— он показал на мусорный бак, который уже не мог вместить весь накиданный в него мусор.— У вас в Москве такого, наверное, нет. Потому что у вас уборкой территории занимаются таджики. А у нас таджиков нет, вот никто и не убирает.

— Да нет, дело не в этом,— вступает в разговор жена Василия Ирина.— Просто отсутствие гастарбайтеров используется городскими властями для того, чтобы обосновать рост цен на ЖКХ: местным работникам ведь нельзя платить столько, сколько иммигрантам. Но на эту работу все равно никто не идет.

Василий — гражданин России, живет в Латвии с 1960-х годов. Ирина — по отцу латышка, по матери украинка, имеет латвийское гражданство, но ощущает себя русской.

— Ну и как, сильно тебя тут притесняют? — спрашиваю я Василия.

За него отвечает жена:

— Сейчас он работает в латышской фирме, так что все в порядке. А вот когда он работал в компании, которой владели русские, то было все по-другому: хозяева считали, что ему все равно некуда деваться, и постоянно притесняли.

Я, конечно, не мог не спросить моих друзей о Пыталовском районе.

— Да никого он тут не волнует,— заверили они меня.— На самом деле тут никому не нужно присоединять его к Латвии. Единственная цель, ради которой этот вопрос периодически вытаскивается наружу,— предвыборная. Если националистам больше не с чем идти на выборы, то они начинают кричать о том, что вернут "исконные латвийские земли". А по большому счету никому до Пыталова дела нет.

— Знаете,— ответил я,— боюсь, что и в России тоже.

*Репортаж из Омской области и Казахстана см. в N28, из Благовещенска и Китая — в N30, из Калининградской области — в N32, из Абхазии — в N34, из Псковской области и Эстонии — в N36, из Северной Осетии — в N38, с Южных Курил — в N40, из Выборга, Костомукши и Финляндии — в N42, из Белгорода и Харькова — в N44, из Мурманской области и Норвегии — в N46, из Смоленской области и Белоруссии — в N49 за 2006 год, из Итум-Калинского района Чечни и Панкисского ущелья в Грузии — в N6 за 2007 год, из Астрахани и Казахстана — в N8 за 2007 год, из Бурятии и Монголии — в N12 за 2007 год, из Дагестана и Азербайджана — в N14 за 2007 год.

История Пыталовского района На протяжении своей более чем 500-летней документированной истории Пыталовский район лишь 20 лет — с 1920 по 1940 год — принадлежал Латвии. Как свидетельствует псковская летопись XIV-XVII веков, в 1476 году псковичи основали на западной границе Псковского княжества крепость Вышгородок (находилась в 6 км от сегодняшнего города Пыталово). О самом "сельце" Пыталово впервые стало известно из 3-й крестьянской ревизии 1782 года (тогда оно входило в Островский уезд Псковской губернии). 30 января 1920 года советская Россия и Латвия заключили перемирие, установив в качестве демаркационной линии между странами "линию фронта, занимаемую армиями обеих сторон к 1 февраля 1920 года к 12 часам дня"; часть Островского уезда вместе с Пыталово оказалась в Латвии. 11 августа 1920 года стороны подписали Рижский мирный договор, по которому Латвии отошли населенные преимущественно латышами бывшая Курляндская губерния, южная часть Лифляндской губернии, северо-западная часть Витебской губернии и часть Островского уезда Псковской губернии с преобладающей долей русского населения. В 1925 году латвийские власти переименовали Пыталово в Яунлатгале и сделали его центром Яунлатгальского уезда, в 1933 году присвоили статус города. В 1938 году Яунлатгале переименован в Абрене, а уезд — в Абренский. 23 августа 1939 года СССР и Германия подписали Договор о ненападении (пакт Молотова-Риббентропа), согласно секретным протоколам к которому Латвия отходила в советскую зону влияния. 5 августа 1940 года Латвия вошла в состав СССР. 4 июля 1941 года Абрене был захвачен Германией, 22 июля 1944 года освобожден Красной армией. 23 августа того же года президиум Верховного совета РСФСР принял указ "Об образовании Псковской области в составе РСФСР", в которую вошла территория сегодняшнего Пыталовского района. Тогда же Абрене был переименован обратно в Пыталово. Как самостоятельная административно-территориальная единица Пыталовский район появился на карте России 16 января 1945 года, когда президиум Верховного совета РСФСР выпустил соответствующий указ. Несмотря на малую численность населения (около 1 тыс. человек), за Пыталово был сохранен статус города. 7 августа 1997 года Россия и Латвия парафировали пограничный договор, по которому граница между странами проходит по линии границы между РСФСР и Латвийской ССР. 26 апреля 2005 года латвийское правительство в одностороннем порядке присоединило к нему декларацию, указывающую на приоритет Рижского мирного договора в отношениях между двумя странами. Россия расценила это как выдвижение территориальных претензий на Пыталовский район и отказалась подписывать договор. 6 марта 2007 года латвийский кабинет министров признал декларацию со ссылкой на Рижский мирный договор утратившей силу, и 27 марта 2007 года премьер-министры России и Латвии Михаил Фрадков и Айгарс Калвитис подписали договор. Парламентами двух стран документ пока не ратифицирован. Александр Куколевский

"Главное, что лед тронулся" О латвийском взгляде на приграничное сотрудничество с Псковской областью рассказал консул Латвии в Пскове Гинтс Серафиновичс. — 27 марта Россия и Латвия наконец-то подписали договор о границе. Однако он еще не вступил в силу. Вы не опасаетесь, что могут произойти какие-нибудь неожиданности, как в 2005 году, когда было сорвано подписание договора? — Мы надеемся, что ратификация пройдет без задержек. В 2005 году договор был практически готов к подписанию, но Россия отказалась это сделать, потому что Латвия присоединила одностороннюю декларацию. Эта декларация касалась чисто внутренних конституционных вопросов и никоим образом не означала предъявления каких-то территориальных претензий к России. Но в России это расценили именно так. И тот факт, что мы смогли найти выход, что декларация была отозвана, показывает обоюдную волю и желание решить этот вопрос окончательно. — И все же в Латвии есть силы, недовольные этим договором. В частности, уже направлен запрос о его соответствии основному закону Латвии в конституционный суд. — Да, есть оппозиционные правые партии, которые не согласны с договором, усматривая в нем нарушения конституции. Но парадокс состоит в том, что конституционный суд на данной стадии не может рассматривать договор, а сможет сделать это только после его ратификации и принятия соответствующего закона. — А само отсутствие действующего договора сильно мешает работе консульства Латвии в Пскове? — Нет, я не могу сказать, что политические вопросы сильно мешают нашим отношениям. Достаточно сказать, что Латвия занимает первое место по числу совместных предприятий на территории Псковской области и одно из первых — по инвестициям. Договор о границе открывает путь к заключению новых двусторонних договоров, имеющих непосредственное отношение к развитию деловых связей: о защите инвестиций, об избежании двойного налогообложения, о сотрудничестве в сфере энергетики. Главное, что лет тронулся. — Сколько виз выдает ваше консульство в год? — В прошлом году мы выдали более 8 тыс. виз. Но число поездок россиян в Латвию, наверное, превышает эту цифру — мы не можем подсчитать, сколько раз пересекают границу бизнесмены, водители-дальнобойщики и другие люди, имеющие многократные визы. — Тем не менее в отличие от Эстонии вы не предоставляете автоматически гражданство лицам, жившим до 1940 года на территории Пыталовского района, или их потомкам. — По закону о гражданстве эти лица имеют право получить латвийское гражданство. Но при этом они обязаны отказаться от российского: наш закон не предполагает двойного гражданства. Есть, конечно, репатрианты, которые переезжают на постоянное жительство в Латвию и решают этот вопрос на месте — через министерство по делам иммиграции и натурализации. За время своей работы консулом я не припоминаю, чтобы мне приходилось решать этот вопрос здесь. — А бывает так, что человек получает латвийское гражданство, но остается жить в России? — Да, такие случаи бывают. Но тут возникают различные сложности. Я точно не знаю российских законов в этой сфере, но, наверное, возникают проблемы с получением вида на жительство. Так что, если кто-то имеет корни в Латвии, но переезжать туда на постоянное жительство не собирается, то он может, например, получить бесплатную годовую визу, если его родители — граждане Латвии, или, если на территории нашей страны находятся могилы его предков, два раза в год получать бесплатную визу для посещения мест захоронения.