Режимный субъект

Хорошо физикам или математикам: они точно знают, какие законы кем и когда были сформулированы, какие теоремы нуждаются в доказательствах, а какие уже доказаны. В их области знаний немыслимо предположить, что в Германии 1940-х жил ученый, который что-то открыл, а потом, по идеологическим причинам, закон его имени аннулировали. То ли дело кино. Все, кто учил его историю, знают, что к 25-летию студии УФА доктор Геббельс приказал снять суперфильм, который утер бы нос англо-саксонским "плутократам". Причем речь шла не о пропаганде, а о чистом искусстве, о лучшей в мире сказке. УФА должна была доказать, что "Волшебник страны Оз" (1939) и "Багдадский вор" (1940), высшие достижения фантастического жанра,— детский лепет по сравнению с немецким кино. Ради этого выписали из Венгрии режиссера Йозефа фон Баки (1902-1966), сценарий доверили Эриху Кастнеру, даром что он был евреем, влачившим полуподпольное существование, и в титры попал под псевдонимом.

Одно дело знать об амбициях режима. Другое дело — увидеть. И признать: УФА утерла нос кому надо. Посмотрев "Мюнхгаузена", поверишь даже бульварной легенде о том, что в 1943 году немецкий астронавт слетал на Луну. Слетал же Мюнхгаузен (Ханс Альберс) на Луну, словно приснившуюся сюрреалистам. Где с деревьев падают стонущие, огромные, живые плоды, аборигены носят под мышкой головы подруг, ведущие светские беседы, а времена года сменяются в темпе прозрачного, как паутина, печального вальса и в том же стремительном темпе стареет и умирает на руках у Мюнхгаузена его верный денщик. От спецэффектов-1943 заплачет любой Спилберг, а Терри Гиллиом, автор "постмодернистского" "Мюнхгаузена", повесится. Эффекты ненатужны, органичны, ироничны. Авторы того же "Багдадского вора" словно заклинают зрителя: не пропустите, обратите внимание, сейчас будет чудо, сейчас ковер-самолет полетит. А тут все происходит как-то само по себе. Выпрыгивает из шкафа, нарушая чинную беседу, взбесившаяся одежда. Разъезжаются в разные стороны глаза барона, палящего одновременно по двум мишеням. Мюнхгаузен элегантно тает в воздухе, повернув на пальце волшебное кольцо, подаренное графом Калиостро (Фердинанд Мариан). А случайно оседлав пушечное ядро, таранит башню турецкой крепости, но, блюдя собственное достоинство, отряхнув пыль, приветствует янычар: "Салям алейкум". И, в отличие от ханжеского Голливуда, УФА могла позволить в сценах, происходящих в гареме, расхаживать по экрану почти голым прелестницам. Придать Мюнхгаузену сходство с Агасфером, обреченным бродить по миру Вечным Жидом, и Дорианом Греем, в финале предпочитающим бессмертию земную любовь. Вывести на экран, опережая Феллини, старого и бессильного Казанову (Густав Валдау). Забыв, что бушует мировая война, сделать главным предметом страсти Мюнхгаузена не кого-либо, а Екатерину Великую, и повеселить зрителей народными гуляниями над Невой. Хотя, конечно, в этом "русофильстве" есть что-то страшное и больное. Но, когда в пьяной, ревнивой драке граф Орлов (Вальдемар Лейтгеб) вышибает глаз князю Потемкину (Андрюс Энгельманн), это проявление вовсе не русофобства, а неплохого знания Кастнером русской истории. Потемкин действительно так внятно никогда и не объяснил, где, черт возьми, лишился глаза.

"Мюнхгаузен" (Munchhausen, 1943)