"Внутренняя империя", вышедшая на петербургские экраны, стала чувствительным ударом по психике энтузиастов Дэвида Линча, не готовых к столь радикальному разрушению сюжета. Подыскать ключ к фильму, который многих поставил в тупик, на выставку "David Lynch. The Air Is on Fire" в парижском Фонде современного искусства Картье отправился АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Конечно, это дорогое удовольствие, но полет на парижскую выставку — лучший способ навсегда забыть все вопросы, касающиеся сюжетов фильмов Дэвида Линча. Только ленивый не спросил, что означают люди-кролики с бутафорскими ушами, которые сидят в маленькой комнате и время от времени оглашают пространство смехом. А ведь именно такая комната фигурирует в нескольких рисунках Линча, и звуки, возникающие на выставке, похожи на те, что в фильме, но это не вызывает ни малейшего удивления. Когда подходишь к картине "Этого человека застрелили минуту назад", слышишь хлопок, напоминающий звук выстрела. В представленных коллажах фигурируют реальные предметы, часто джинсы, а также ножи и другое оружие. Но никому в голову не приходит поинтересоваться, что же там на самом деле произошло, как в отношении "Внутренней империи".
Возникает подозрение, что Дэвид Линч стал кинорежиссером в силу обстоятельств, может быть, судьбы, но никак не призвания, поскольку свой взгляд на мир сполна выразил в бесчисленном множестве коллажей, рисунков, картин и просто росчерков пера, хоть на туалетной бумаге. Типа "Нора, разбуди в 9 люблю тебя Дэвид". Он начал собирать эти слепки собственного подсознания почти с детства, проведенного в лесах Монтаны, и с юности, посвященной изучению живописи, и хранил в черных архивных ящиках. Из них можно извлечь, например, записанные на бумагу многотомные разговоры Линча со своим любимым антигероем — Бобом из "Твин-Пикс".
То, что может показаться экстравагантной фантазией или даже пустой придурью, для Линча совершенно естественная реальность, в которой он живет, с которой взаимодействует. "Я уважаю точные науки: математику, химию, — говорит режиссер и художник. — Я очень высокого мнения об умственном потенциале человека, который еще далеко не освоен. Но превыше всего ценю интуицию, она объединяет мышление и чувство вместе, и она выше, чем интеллект и эмоции, взятые по отдельности". Парижская выставка проходит в современном здании, построенном Жаном Нувелем в старинном парке с кедром, который посадил Шатобриан. Под деревом романтизма вырос и сам Линч, сохраняющий романтические традиции даже в таких бессюжетных киноопытах, как "Внутренняя империя".
Фильм начинается с образа дома, который стал одним из лейтмотивов выставки. В дом с жутковатым "подбрюшьем" вселяется голливудская актриса Ники (Лора Дерн). Дом — это не только сами жильцы, это прислуга и соседи. Слуги здесь говорят по-польски, а соседка с жестоким восточноевропейским акцентом и нервным тиком приносит неприятную новость. Оказывается, фильм, в который пригласили Ники и который основан на "цыганской легенде", уже снимали поляки, но исполнителей главных ролей убили. Призраки старого замка, которые преследовали бы героиню в готическом романе, у Линча оборачиваются призрачными персонажами киномира, который уже второй раз подряд (после фильма "Малхолланд-драйв") становится источником расслоения реальности, свертывания ее в чудовищную воронку.
В центре фильма фигура Ники, которую Линч определяет как "женщину, попавшую в беду". Вероятно, она вышла замуж по расчету и потеряла ребенка, но есть в фильме и другая женщина, плачущая перед телевизором (это видение преследует Ники), и есть образ ребенка-дьявола. Именно такие "женщины в беде" заполняют выставку Линча — со стертыми лицами и окровавленными вагинами, символизируя женскую фрустрацию, связанную с бесплодием или рождением уродов. Отдельная секция выставки демонстрирует фотографии обнаженных тел без ног, рук и других важных частей, они сканированы с оригиналов фотоэротики 1840-1940-х годов — эпохи, когда культура еще не освоила понятия "концлагерь". В живописных образах мужчин тоже хватает уродства: изо ртов торчат кляпы, вместо рук культи, и те и другие напоминают разросшиеся пенисы.
Катастрофические аналоги всего этого мы видим в фильме: дуют дьявольские ветры, улицы заполнены бездомными и алкашами, а попытка человека укрыться в своей "внутренней империи" терпит крах, его ждут распад и раздвоение сознания. Философ Борис Гройс, выступающий одним из комментаторов выставки, включает Дэвида Линча в "экспрессионистско-сюрреалистическую традицию современного искусства, видящую человека в его фундаментальном конфликте с собой и с миром". Но то, что очевидно по отношению к изобразительному искусству, приходится объяснять на пальцах, когда речь заходит о кинематографе.