Лебедям долили Чайковского

В Нижегородском театре оперы и балета представили «Лебединое озеро» в новой редакции первого солиста Мариинского театра Александра Сергеева — он переработал концепцию балета и включил в партитуру музыку Чайковского, не исполнявшуюся со времен московской премьеры 1877 года. Новое «Озеро» нашла довольно мелководным Татьяна Кузнецова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Намерение Александра Сергеева сделать главным героем балета Зигфрида, представив все происходящее как борьбу света и тьмы в его душе, оригинальным не назовешь. Последние лет 60 этой концепцией были захвачены почти все хореографы-«современники» и многие маститые «классики», решавшие задачу каждый по-своему. Рудольф Нуреев, например, в своей венской версии 1964 года простодушно наделил своего Зигфрида таким количеством вариаций и монологов, что одно их обилие превратило принца в центрального персонажа. Джон Ноймайер в своих «Иллюзиях как "Лебединое озеро"» (1976) представил реальную биографию несчастного короля Людвига II. А, скажем, в версии Юрия Григоровича (1969) темные стороны души принца олицетворял Ротбарт — чтобы это было понятно, за спиной Зигфрида злодей дублировал его па.

Александр Сергеев очертил свои намерения полнее всех: Ротбарта вместе с соблазнительницей Одиллией он попросту выкинул. Как и само озеро. «Лебединые» сцены — вторая и четвертая картины — это отражение внутреннего мира Зигфрида. Иллюстрируя концепцию, художник-постановщик Леонид Алексеев установил на заднике зеркала; когда Зигфрид, стоя на авансцене, вглядывается в них, даже тугодумам ясно, что и Одетта, и лебеди, и зловещий человек в черном сюртуке, перекочевавший сюда из балета Ноймайера,— это подсознание принца, подозрительно смахивающее на варьете. В финале душа Зигфрида охвачена огнем раскаяния — и дымно-кровавые подпалины зазеркалья кажутся огнями ночного клуба. Впрочем, и лебеди с треугольником «голого» тела от пачки до подмышки, выглядят сомнительно — эти птицы с выщипанным боком решительно диссонируют с традиционной, ивановской, хореографией «белого акта».

Даже вдвойне ивановской: к ленинградской версии, идущей в Мариинском театре, постановщик добавил кордебалетные перемещения из лондонского «Ковент-Гардена». Там еще в 1934 году «Лебединое озеро» поставил Николай Сергеев — тот самый режиссер императорской Мариинки, по записям которого нынешние реставраторы пытаются пробиться к оригиналам. У Сергеева Александра подобного намерения нет: все «лишнее» (вроде участия оруженосца Бенно в любовном адажио или пантомимного рассказа Одетты) постановщик без колебаний отмел. Похоже, им, как гоголевской Агафьей Тихоновной, овладело искреннее желание совершенства, и, надо признать, в «лебединой» картине «губы Никанора Ивановича», приставленные «к носу Ивана Кузьмича», составляют вполне органичный портрет.

Немудрено: в основном хореограф Сергеев оперирует стабильными старобалетными клише, не чураясь и прямых заимствований. Но когда он пытается «взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча», тут же случается конфуз. Как, например, в сцене дворцового маскарада, где инфантильный юмор хореографа идет вразрез с интонацией Мариуса Петипа. Его каноническое антре, адажио и коду на балу исполняет не Одиллия, а некая «гостья в черном», претендующая на руку Зигфрида в числе других разноцветных дам. По примеру Юрия Григоровича хореограф Сергеев распределил между ними танцы характерного дивертисмента, намешав всякой балетной игривости, нередко пересекающей границу пошлости. Самой забойной оказалась «Русская», исполнительница которой как бы не пробудилась к началу танца: почесывалась, зевала, потягивалась на авансцене и, опираясь на руки двух безликих эскортников, то и дело норовила заснуть снова, «проваливаясь» в глубокие плие. Заснула на своем троне и утомленная бесконечными танцами Королева — сыну пришлось ее будить, чтобы обрадовать известием о намерении жениться.

А танцев тут действительно много. В Нижнем Новгороде впервые с 1877 года полностью восстановили знаменитый Pas de six: антре, пять вариаций и коду исполняют «гостьи»-невесты. И, как и на премьере 150-летней давности, танцы эти неизмеримо слабее музыки. Осмысленностью выделяется разве что выступление Бенно с сестрами Зигфрида, одетыми в черное и белое: трио изображает в лицах коллизию исходного «Лебединого озера» с коварной Одиллией и обманутой Одеттой.

Не утонуть в потоке бестолковой череды танцев позволяет маэстро Федор Леднев, открывший не только незнакомые страницы партитуры, но и неизвестные нюансы в назубок известной музыке Чайковского. Вдруг проявились незаметные прежде деревянные духовые, временами струнные пасовали перед медью, увертюра превратилась в отдельную симфоническую картину, а грандиозная сцена финальной «бури» затмила заурядную танцевальную развязку. Как афористично выразился музыкальный критик Алексей Парин, «Леднев дирижирует Чайковского как Малера». И действительно, разве что с малеровским «Адажиетто» можно сравнить истаивающие темпы «белого» адажио с проникновенно исполненным соло скрипки.

Редкая балерина сумеет выдержать такой медленный темп, заполнив его телесной кантиленой. Грациозной японке Маюке Сато, танцевавшей Одетту с отрешенной жертвенностью и неколебимым самообладанием, это вполне удалось. В отличие от Анны Мельниковой, исполнявшей партию в последний вечер: на протяженность музыкальных фраз она отвечала амплитудой движений, заламывая за спину руки, и так рьяно наклоняла и загибала корпус, что адажио походило на упражнение из художественной гимнастики. Танцевавший с ней японский Зигфрид Джотаро Каназаси чувства проявлял с безупречной корректностью и столь же тщателен был в отделке па: чистоту его танца омрачали лишь туры в больших позах — премьер досадно «сходил» с опорной ноги. Русский Зигфрид, рослый брутальный Андрей Орлов, похожий на своего однофамильца — фаворита Екатерины II, был замечателен своим темпераментом, живой непосредственностью и неожиданной для такого роста и массивной фигуры легкостью прыжков с точными приземлениями. Хороши были оба невысоких подвижных техничных Бенно, партия которого в этом балете почти сравнялась по значимости с Зигфридом,— и предупредительно-аккуратный Андрей Денисов, и обаятельный плутоватый Сюго Каваками. «Гостьям в черном» — юной прыгучей Харуке Такеми и длинноногой гибкой Анастасии Никольской — «черное» па-де-де далось нелегко, на пируэтах обе сбоили, но фуэте открутили без срывов. Чем вызвали в публике почти такой же восторг, как зевающая русская невеста — она-то легко затмила и выстраданную автором концепцию, и эпохальное открытие неизвестного Чайковского.

Татьяна Кузнецова