Вчера в храме Христа Спасителя в присутствии президента России Владимира Путина глава Русской православной церкви за границей митрополит Лавр и патриарх Московский и всея Руси Алексий II подписали акт о каноническом общении, положив конец 90-летнему расколу. Специальному корреспонденту Ъ АНДРЕЮ Ъ-КОЛЕСНИКОВУ показалось, что на его глазах был подписан акт о взаимной безоговорочной капитуляции.
За час до начала церемонии в храме Христа Спасителя было уже несколько сотен прихожан и два хора.
Храм был открыт, сюда можно было зайти с улицы. Тебя только фиксировала рамка металлоискателя. Правда, мало кто думал, что сегодня здесь произойдет то, ради чего, может быть, и выстраивался заново этот храм.
На втором этаже готовились к пению американский и русский хоры. Русские священники в полной готовности сидели на своих местах, нависая друг над другом. Американцы и американки разбрелись по этажу и потягивали водичку из бутылок, шептались и рассеянно глазели по сторонам. Казалось, они не придают происходящему решающего значения. На полу возле некоторых хористок стояли яркие бумажные пакеты с названиями известных итальянских и французских фирм. Девушки успели, похоже, перед объединением церквей на всякий случай запастись самым необходимым. И в самом деле, бог знает, к чему это приведет.
Внизу, возле алтаря, друг напротив друга стояли иерархи двух церквей. Им было по много лет. И всю свою жизнь они делали вид, что не замечают существования друг друга. Они и теперь, кажется, еще избегали смотреть друг другу в глаза.
Около полудня в храм под руки ввели главу Русской православной церкви за границей (РПЦЗ) митрополита Лавра. Этот человек, мощный и уверенный в себе, с каким-то стальным взглядом, еле передвигал ноги, и это казалось странным и противоестественным. Было впечатление, что духовные силы бушуют в нем, а физические оставляют. Митрополит дошел до кафедры, небольшого возвышения напротив алтаря, и повернулся к нему лицом. Сопровождающие отошли от него.
Потом я увидел, как к той же кафедре подводят патриарха всея Руси Алексия, который шел, казалось, величественно и не спеша — просто потому, что каждый шаг давался ему с огромным трудом. Патриарх только на днях вернулся из Швейцарии после лечения.
Я подумал, что два этих человека пришли к главному делу своей жизни на грани полного истощения физических сил. Они были даны им словно именно до этого момента. Патриарх и митрополит должны были дойти до этого храма и встретиться здесь сегодня.
Когда патриарх Алексий подошел к кафедре, митрополит Лавр посторонился и сошел с нее, встав метрах в трех по левую руку от Алексия, словно повинуясь его старшинству. Я думал, они встанут рядом. Я был даже уверен в этом. Иерархи стояли друг напротив друга, и среди них было полное равенство. Я вдруг начал думать, что из-за этого пустяка, из-за этого эпического вступления патриарха на этот квадрат два на два метра 30-сантиметровой высоты все сейчас рухнет в тартарары и никакое объединение вообще не состоится.
— Почему, как вы думаете, митрополит Лавр отошел от патриарха? — тихо спросил я у американского священника, глядевшего на происходящее, мне казалось, с гораздо большим напряжением, чем я.
— Я думаю,— сказал он,— это ничего не означает.
По выражению его лица я понимал: он и сам думает, что это может означать слишком многое.
— Знаете,— вдруг просиял батюшка, закаленный, видимо, в долгих теологических дискуссиях с коллегами,— я думаю, я понял. Лавр просто уступил ему свое место. Вы меня понимаете?
Я сказал, что, по-моему, уловил даже и высший смысл этих слов. Он медленно кивнул.
В храме читали резолюцию заседания Священного синода Московской патриархии: "Слушали доклад митрополита Кирилла о результатах диалога с Русской православной церковью за границей... Постановили: утвердить акт о каноническом общении... Определили, что акт вступает в силу после торжественного подписания в храме Христа Спасителя в Москве в праздник Вознесения Христова 17 мая".
Это было похоже на резолюцию партбюро какого-нибудь машиностроительного завода, так же как и такая же резолюция Архиерейского синода РПЦЗ.
— Мы, смиренные Алексий II, патриарх всея Руси, и смиренный Лавр, первоиерарх Русской православной церкви за рубежом...— читали в храме, как молитву, их объединительную резолюцию,— руководствуясь стремлением к миру...
Было такое впечатление, что на наших глазах подписывался акт о взаимной безоговорочной капитуляции.
Потом они вдвоем, без помощников пошли к алтарю. Это заняло у них много времени. Они шли в полной тишине, и справа и слева слышался только трескучий кашель иерархов.
Только тут я заметил, что недалеко от алтаря стоит президент России. Рядом никого не было. Наверное, он стоял здесь уже довольно давно. Это был не чужой для него день. Это он начал разговор в Нью-Йорке с митрополитом Лавром несколько лет назад. Он разговаривал и с патриархом Алексием. Он был посредником между ними, и это была по всем признакам не самая легкая роль.
Митрополит Лавр шел чуть позади патриарха. Стоявший рядом со мной батюшка, отец Владимир из Нью-Йорка, довольно молодой человек с небольшой аккуратной черной бородой, неожиданно сжал мою руку:
— Кажется, подписывают.
И в самом деле подписывали.
— Все! Слава Богу! Слава Богу! Они подписали! — услышал я вокруг себя.
В глазах отца Владимира блестели слезы. Женщины из хора плакали и улыбались.
— Ну все-все,— шептал отец Владимир,— начинаем петь.
И через несколько секунд под сводами храма гремела "Многая лета". Мне казалось, этими русскими американцами, которые между собой шептались на природном американском английском, овладело какое-то возбуждение. Они пели и радостно смеялись, я видел, что люди эти просто счастливы и совершенно не пытаются этого скрывать.
Священники из русского хора особых эмоций не демонстрировали, и я подумал, что тем, кто за границей, этот акт, кажется, был гораздо нужнее.
— Вы, так казалось, до последнего мгновения не верили, что это произойдет,— сказал я отцу Владимиру.
— Если бы не верили, не приехали бы,— ответил он.— Но боялись все равно очень!
Хористки, американки и австралийки, дамы в шляпках, а не в платках, снова уже разбрелись по второму этажу и опять пили водичку из пластиковых бутылочек.
Я спросил дирижера хора, которого звали Петр Фекула, понравилась ли ему акустика этого храма. Он с большим жаром принялся рассказывать, как волновался накануне, что его хор из 34 человек не справится с таким большим внутренним пространством.
— Такой объем трудно наполнить,— взволнованно говорил он.— Вчера вечером нам дали возможность попеть. И тревога не исчезла! Но сегодня, когда храм оказался полон народа, звук совершенно изменился! Нам хватило наших голосов!
Я спросил, откуда они приехали.
— В основном из Нью-Йорка,— рассказал дирижер.— Мы все знаем друг друга. У нас проходят певческие съезды в США уже двадцать лет. И каждый год в другом городе, мы встречаемся по 100-120 человек...
— Было ли в вашей жизни что-нибудь похожее на событие такого же масштаба? — спросил я.
Он надолго задумался.
— В 1982 году было прославление новомучеников,— наконец произнес он.
— Кто эти новомученики? — спросил я.
Он не очень хотел отвечать сначала.
— Те, кто пострадал от большевиков. Владимир Киевский, которого расстреляли, царская семья... Мы ее в лике святых прославляли. Потом, в 1994 году, в Сан-Франциско было прославление Иоанна Шанхайского... Да, большое было событие. Но с этим не сравнить, знаете.
— Как вы думаете, жизнь ваша теперь изменится?
— Мы вливаемся в Русскую церковь,— ответил он.— Люди станут приходить в храмы обеих церквей и причащаться. Раньше это было запрещено. Конечно, изменится все.
В это время начал говорить патриарх Алексий. Он обратился сначала к Владимиру Путину и только потом к митрополиту Лавру.
— Я был рад,— говорил он,— после многих десятилетий гонений на церковь увидеть человека, который несет служение своему народу.
Патриарх снова имел в виду президента России.
— Сегодня исторический день,— продолжил Алексий,— который войдет в историю как день собирания рассеянных чад, которые были разделены в результате исторических событий, и разделение длилось девяносто лет...
Владимир Путин говорил, что выигравших в этом разделении не было, а проиграли все.
— Нет больше почвы,— произнес он,— для изжившей себя...
Я думал, он произнесет слово "вражда".
— Трагедии,— закончил он после некоторого колебания.
— Входные молитвы читают,— прошептал отец Владимир.— Сейчас Алексия будут облачать. А наш владыка где-то в алтаре облачается...
Патриарх действительно снял верхнюю одежду, оставшись в серой холщовой рясе. Он не спеша расчесал волосы деревянным гребнем и облачился в белые одежды. Из-за алтаря вышел облаченный митрополит Лавр. Началась совместная служба.
— О, май Гатт! — прошептала девушка в шляпке, снова увидев их вместе.— Моя мамочка в Сиднее не поверила бы, если бы это увидела!
