Владимир Путин подал горячее

В пятницу президент России дал интервью журналистам стран G8. О драматичной обстановке, которая возникла в связи с ним в мировых средствах массовой информации, рассказывает участник этой встречи, специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ. Драматичная обстановка в стране и мире в связи с заявлением Владимира Путина о возможности продления президентского срока до семи лет возникнет позже.

Президент разговаривал с нами в Ново-Огареве. Журналистов привезли на микроавтобусе с Васильевского спуска Кремля. Формат был "одна страна — один журналист". Самой заметной персоной оказался главный редактор журнала Spiegel Ауст Штефан. (С ним в результате было связано самое большое событие этого интервью и самая большая проблема.) В Ново-Огарево, кроме него, приехали международный обозреватель итальянской Corriere della Sera Франко Вентурини, международный обозреватель британской Times Маддокс Бранвен, международный корреспондент японской "Нихон кейдзай симбун" Ота Яцусико, руководитель международной редакции французской Figaro Пьер Русслен, руководитель европейского бюро канадской Globe and Mail Доуг Сандерс и заведующий московским бюро Wall Street Journal Грегори Уайт.

Мы ждали президента около двух часов. Большая часть этого времени ушла на то, чтобы договориться, когда это интервью появится в изданиях участников встречи. Это должно было произойти одновременно и казалось почти невозможным, так как журнал Spiegel, например, выходил в понедельник, а некоторые газеты хотели дать по крайней мере анонсы этого разговора уже на субботу.

Сотрудники пресс-службы господина Путина потратили много сил, чтобы убедить всех остальных дождаться Spiegel. С той секунды, как с каждого журналиста было взято клятвенное обещание, что на интервью накладывается эмбарго до раннего утра понедельника, господин Штефан стал чужим среди своих.

Больше всех возмущался договоренностью, которая была достигнута и с ним самим, корреспондент Corriere della Sera господин Вентурини. Мне еще тогда показалось, что человек-то не очень надежный. Слишком уж испепеляюще смотрел он на немца. И, как показали события, испепелил-таки.

Владимир Путин в этот вечер не выглядел, так сказать, отдохнувшим. Когда журналисты один за другим подходили к нему и здоровались, прежде чем сесть за стол, он казался мне просто даже расстроенным. Это было странно для начала разговора. Потом я вспомнил, что он только что вернулся от Наины Иосифовны Ельциной. 1 июня было 40 дней со дня смерти первого президента России.

Журналисты положили на стол диктофоны. Разговор начался на первом этаже гостевого дома резиденции, в рабочем кабинете президента. Впрочем, задолго до его начала я увидел в доме знаменитого московского ресторатора Аркадия Новикова и понял, что без жизнеутверждающего ужина этот вечер не обойдется.

Господин Путин сделал короткое вступление, ответил на три вопроса (журналисты договорились между собой, кто задаст их) и потом в самом деле пригласил наверх покушать.

Когда коллеги поднимались по лестнице, я понял, что им все уже очень нравится. Мне показалось даже, что троих уже точно устроило бы, если бы эта беседа внезапно оборвалась. Это были, конечно, те, кто уже задал вопросы.

Мы прошли мимо нескольких человек, которые приехали помочь участникам разговора морально. Они сидели на втором этаже, в углу большого зала перед монитором, на который шла трансляция из кабинета. Журналисты, гуськом поднявшиеся наверх, издали изо всех сил страдальчески махали коллегам руками. С такой страстью машут родным и близким осужденные, которых грузят в теплушки перед тем, как отправить по этапу в Сибирь. Я думаю, что кто-то из принимавших участие в этом разговоре не исключал и такого варианта его развития.

На столе пока лежало только меню. Из него я узнал следующее: "Тартар из сибаса с черной икрой. Гаспачо с крабами. Филе тюрбо на ризотто со спаржей. Ломтики утиной грудки с зелеными бобами и физалисом. Суп из земляники". Последнее сообщение особенно заинтересовало меня. Кроме того, нашему вниманию были предложены Tignanello, Сhianti 2003 года и Terre alte, Friuli 2004 года. Спешить стало некуда.

Разговор продолжился, и я бы не сказал, что господин Путин сильно им увлекся. Вопросы задавали по часовой стрелке, но некоторые журналисты, стараясь не глядеть в глаза коллегам, задавали по два и даже по три. Президент России методично удовлетворял интерес, но я не замечал в его словах ни полета разума, ни даже, честно говоря, минимума энтузиазма. Я понимал, что он давно готов к ответу на каждый из этих вопросов и теперь, наверное, даже скучает. В следующие полчаса он оживился всего пару раз.

Но потом главный редактор Spiegel спросил президента России, является ли он все-таки, как сказал экс-канцлер Герхард Шредер, демократом чистой воды. Этот вопрос господину Путину задавали несколько дней назад на саммите Россия--ЕС в Самаре, и я думал, президент России совсем увянет. Но вместо этого мы получили ответ года, закончившийся фразой пятилетки: "После смерти Махатмы Ганди не с кем поговорить".

При этом господин Путин ни разу, отвечая, не улыбнулся, а произнося эти слова, как-то необыкновенно широко раскрыл глаза, что и позволило потом коллегам восторженно говорить о том, как серьезно он подошел к ответу на этот вопрос и вот, оказывается, фигурой какого масштаба он себя считает. Между тем то, что было сказано, является какой-то, без преувеличения, адской иронией, от которой становилось не по себе именно потому, что он ни разу не улыбнулся.

Потом он ответил на мой вопрос о запрете на вывоз биоматериалов (Ъ несколько последних дней пишет об этой проблеме). Господин Путин согласился только с тем, что существует только проблема юридической неурегулированности этого процесса, и недоумевал насчет того, помог ли хоть кому-нибудь вывоз образцов биоматериалов за рубеж для анализа. Пришлось даже пообещать предоставить статистику, и это будет сделано (раз больше некому).

Между тем уже после интервью мне стало известно, что господин Путин отнесся к этой информации внимательнее, чем хотел показать. Так, правила вывоза за рубеж биоматериалов будут разработаны по его указанию в течение ближайших дней, а не недель или месяцев, как обычно бывает. Таким образом, активность Ъ в этом направлении оказалась эффективной.

Между тем интервью продолжалось уже больше двух часов, и в какой-то момент господин Путин спохватился:

— А сколько времени-то? Полдвенадцатого?! Вы издеваетесь! Надо заканчивать! — И, поняв, как это прозвучало, быстро добавил: — Или это я над вами издеваюсь. Но все равно надо заканчивать.

— Согласны ли вы, чтобы у Ирана было ядерное оружие? — тем временем спрашивал его один из коллег.

— Полностью согласен,— торопливо отвечал президент, полностью отдавшись земляничному супу, странному и вкусному продукту из воды, свежей земляники и чего-то еще такого, из-за чего Владимир Путин так жадно его и глотал, а когда опять без особого удовольствия отвлекся на чей-то вопрос про нелегкую судьбу "Аэрофлота", то после того, как официант хотел было забрать со стола остатки супа, категорически запретил ему это делать: "Кисель оставьте".

К этому супу он еще несколько раз возвращался с таким энтузиазмом, с каким не возвращался ни к одному из заданных вопросов. Между тем их было еще много, журналисты начали перебивать друг друга, забыв про существование очереди, и уже итальянец обеими руками поднял над головой лист бумаги, на котором по-английский написал: "У меня тоже есть вопрос!".

Ближе к концу интервью президент заявил, что срок президентского правления "приемлемо" увеличить с четырех до пяти, а может, и семи лет, и даже объяснил почему. И вообще, новости для информагентств с пометкой "молния" он начал сообщать ближе к концу разговора, наконец-то всерьез увлекшись и расслабившись.

Действительно, он ведь ждал, наверное, не только протокольного, как оказалось, вопроса про судьбу Андрея Лугового (если бы этот вопрос был задан не для протокола, он бы повторился за время разговора и два, и три раза), но и ритуальных вопросов про расследование убийства Анны Политковской, про Чечню, про Беслан. Но их не было. Интересовали другие темы. Японский журналист жаловался, что из-за запрета на экспорт дальневосточных крабов из России японцы больше не смогут делать суши, а господин Путин признавался, что вообще-то гораздо больше любит тунца.

В конце концов господин Путин своей властью прекратил этот уже давно полночный разговор. Главный редактор Spiegel бросился к своим сотрудникам на втором этаже, которые отчаянно диктовали ответы на вопросы своего шефа в номер, выходивший в понедельник.

На выходе все еще раз договорились, что до утра понедельника — эмбарго, и еще раз косо посмотрели на господина Штефана.

На следующий день на сайте журнала Spiegel вышли расширенные анонсы этого интервью, которые были не чем иным, как развернутыми ответами господина Путина на животрепещущие вопросы современности и грубейшим нарушением конвенции. На это немедленно и с облегчением отреагировали коллеги из Corriere della Sera, которые в воскресенье решили дать полный вариант беседы.И только мужественная пресс-служба президента России держала эмбарго, как могла, до понедельника.

Андрей Ъ-Колесников