Драма с драматургией
Современный российский театр не годится для западной публики
приснилось Роману Должанскому
Говорить о тенденциях в современной отечественной драматургии лично мне в последнее время все время как-то не хочется. А современные отечественные драматурги, напротив, говорят о них с легкостью. И говорят они, что наш русский театр очень провинциален.
Насчет провинциальности — мысль трудная, просто как удар под дых. С одной стороны, опровергать ее не позволяют опыт и совесть. С другой стороны, развивать ее уж больно тоскливо.
Так получилось, что, пока я собирался о тенденциях в современном российском театре все же написать, дотерпел я до того, что улетел на театральный фестиваль в Ганновер. А в самолете случайно встретил Евгения Гришковца, который летел на тот же самый фестиваль. Попытался было с ним завести разговор о театре и драматургии, но он так выразительно на меня посмотрел, что я сразу понял — ни у театра нашего, ни у драматургии никаких шансов вернуть себе интерес Гришковца сегодня нет. И потом, где театр, где драматургия — а где Гришковец! По его книгам шпионы шифровки составляют, а сам он из Ганновера в Ниццу отдыхать едет, потом вообще запрется дома книжку дописывать. Вот грозится следующей зимой новый спектакль выпустить — тогда и появится театральная тема.
В общем, в полном отчаянии поплелся я субботним фестивальным вечером смотреть спектакль — называется он "Порнография", привезен в Ганновер из Гамбурга, поставлен режиссером Себастианом Нюблингом по пьесе современного английского драматурга Симона Стефенса. Врать не буду — видел я немецкие спектакли и получше. Но продукция очень качественная, очень современная. Сидит полный зал. На любой хороший европейский фестиваль "Порнографию" можно звать.
Вернулся я в гостиницу. И приснился мне такой сон. Приходит молодой режиссер к директору театра — Гамбург вроде как третья столица Германии — в Екатеринбурге или Нижнем Новгороде и говорит: хочу поставить у вас на большой сцене современную пьесу под названием "Порнография". У директора, который сам насчет порнографии очень даже за, в этот момент все опускается — это как такое на афише написать, ведь из управления культуры сразу позвонят, а на премьеру, как ни крути, губернатора звать надо, а в стране назревает очередная кампания по борьбе за высокодуховность и миссию искусства. И театр ремонтировать надо, а деньги опять же все у губернатора. Да нет, объясняет режиссер, порнография тут не в том смысле, что трахаются на сцене, а в том, о котором Бодрийяр писал, ну, в связи с терроризмом и насилием в обществе...
Тут случается чудо. Название принято. Начинают читать пьесу — она составлена из нескольких историй о простых жителях Лондона, случившихся в июле 2005 года, когда почти одновременно произошло два исторических события: город выиграл право провести Олимпиаду-2012 и подвергся атаке террористов, в результате которой в общественном транспорте погибло больше пятидесяти человек. Пьеса — про адскую опасность современной цивилизации, внутри которой люди, несмотря ни на что, хотят быть счастливыми. И кто же пойдет это смотреть, спрашивает режиссера директор. Наши люди не хотят слышать в театре про террористов, да и где этот Лондон. А зритель отдохнуть хочет. Не пойдет он в количестве пятисот человек за один вечер смотреть про мать с ребенком и одинокого мужчину, про пенсионерку и про геев, которые в Лондоне живут. Вот если бы про то, как муж из командировки вернулся, а жена с любовником! Так что идите со своей "Порнографией" в резервацию, в подвал, в "Театр.док" или еще куда-то, а мы из английских драматургов только Рэя Куни уважаем.
Тут случается еще одно чудо — пьеса принята к постановке. Смотрят макет — на сцене будет несколько столов, стульев и огромный задник в виде Вавилонской башни, составленной, как паззл, из больших щитов и маленьких пластмассовых фрагментов. Очень современная сценография — и просто, и строго, и весьма внятный визуальный символ: люди строят из ячеек большую жизнь-мечту, а она то и дело осыпается, она никогда не будет достроена. Это, конечно, не декорация для России — столы и дома у всех есть, а в театре должно быть или очень красивое что-то, чтобы за деньги показать не стыдно было, или, наоборот, из подбора сделаем, чтобы подешевле вышло. Третьего почти что не дано.
О, третье чудо: сделали такую декорацию, как хотел художник. И снится мне дальше, что режиссер репетирует "Порнографию", а актеры наши не понимают, как такое играть. Вот сцена, где немолодой и несчастный в личной жизни мужчина приводит домой молодую женщину, просит ее потанцевать для него, а сам украдкой мастурбирует. Получается, как обычно, плохо — либо вульгарное неглиже с отвагой, либо уж так через силу и с таким нескрытым стыдом, что зритель сам краснеет. Ну, попробуйте сыграть, как немцы умеют, просит режиссер, спокойно, конкретно, ответственно, без надрыва и без стеснения, так, что зрителям и жалко обоих героев, и дальше смотреть хочется. Да зачем нам ваш эпатаж, возмущаются актеры, у нас театр-храм, мы должны чувства добрые лирой пробуждать, слезу подпустить, в конце концов, лицами своими похлопотать.
В общем, все сложилось наилучшим образом в конце концов. Сыграли как надо, и зрители пришли в положенном количестве, и два с лишним часа смотрели на одном дыхании, и ни один человек не ушел, и, главное, понятно было, что спектакль поставлен именно сегодня, и понятно, зачем его ставили, и зачем его люди смотрят, тоже понятно. То есть между сценой и жизнью установилась необходимая связь — не смешались они, но стали сообщающимися сосудами.
Однако тут я проснулся. И стал изучать программы важнейших европейских театральных фестивалей нынешнего лета. Нет почти нигде русских спектаклей — ни в Авиньоне, ни в Эдинбурге, ни в Вене, ни на Осеннем фестивале в Париже, ни на "Холланд-фестиваль" в Амстердаме, ни на большом брюссельском фестивале современного театра. Вот разве что на фестивале в Ганновере — Евгений Гришковец да Иван Вырыпаев с "Июлем".
Дело в том, что нормальные иностранные зрители на театральных фестивалях по гастрольным спектаклям хотят не только чужую речь послушать, но и понять, чем живет страна, из которой театры приехали. Или как она понимает жизнь в других странах. А что по большинству наших театральных постановок поймешь — что страна Россия то спит беспробудным сном, то приплясывает и кривляется? Оно, конечно, в известной мере отражает положение дел. Но кого интересует положение дел в безнадежной провинции, то есть там, где или дремлют от скуки, или набрасываются на любое развлечение? Не хотелось развивать эту тему, да, видно, никуда не деться.