А зомби здесь тихие

Несправедливо получается. Все знают, что первую главу мифа о Дракуле снял Фридрих Вильгельм Мурнау ("Носферату", 1922) О Франкенштейне — Джеймс Уэйл (1931). О Кинг-Конге — Мериан Купер и Эрнст Шедсак (1933). А скромного Виктора Гальперина (1895-1983), основоположника зомби-жанра, забыли начисто. Да и сам "Белый зомби" упоминался в лучшем случае в подстрочных примечаниях к истории кино вплоть до 1976 года, когда фильм, считавшийся утраченным, нашли и реставрировали. К тому моменту на экране вовсю бушевали живые мертвецы Джорджо Ромеро, пустоголовые ублюдки общества потребления и экологических катастроф, утратившие связь со своей исторической родиной Гаити. А у Гальперина действие погружено во влажное марево тропического острова, где даже в уголовном кодексе есть статья, карающая за изготовление и использование зомби в корыстных целях.

Познакомившиеся на трансатлантическом пароходе Мадлен (Мейдж Беллами) и Нил (Джон Хэррон), которым плантатор Бомон (Роберт Фрейзер) предложил обвенчаться в своем поместье, с первых же кадров оказываются в атмосфере сна: зомби здесь не легенда и не метафора, а привычная реальность. Загробное рабство не знает социальных различий: в армии ночи состоят и бывший (при жизни) министр внутренних дел, и последний бедняк. На развилке дорог туземцы, приплясывая, вершат похоронный обряд: надо опередить колдунов, чтобы они не выкрали тело. К бричке, в которой едут герои, тянут руки сомнамбулы в кадаврическом гриме. Благородный доктор Брюнер (Джозеф Коуторп) советует не задерживаться у гостеприимного, нервного и кудрявого Бомона. Разве что лошади не встают на дыбы и полная луна не зависает на небе, но это было бы уже перебором. А пионеры жанра ужасов обладали обостренным вкусом и прекрасно понимали, что тень страха впечатляет гораздо сильнее, чем страх крупным планом. Бомон, как выясняется, вожделеет Мадлен и готов на все, чтобы удержать ее в плену. Но и сам он — игрушка в руках мага Лежандра (Бела Лугоши, только что сыгравший Дракулу в фильме Тода Броунинга).

Режиссеры 1930-х никуда не торопились: колдовские процедуры показаны медленно, туманно и торжественно. Восковая кукла, на горло которой повязан шарф, украденный у Мадлен. Отравленная колдовским снадобьем роза в свадебном букете. Видение смерти на дне бокала. Какой-то мавзолей, в котором, как спящая красавица в гробу хрустальном, возлежит околдованная героиня. По контрасту с этой черной мессой счастливая развязка обставлена буднично и нелепо. Бомон, хоть убей, не знает, что ему теперь делать с невменяемой женщиной своей мечты: ходит-бродит по замку, как кукла, а любовь-то где? Его базарные разборки с Лежандром завершаются анекдотически: колдуны и зомби, что твои лемминги, целеустремленно прыгают в пропасть. Мадлен возвращается к жизни: ой, а что это со мной было? С точки зрения мифологии кино было бы прекрасно, если бы Гальперин оказался непонятым и проклятым художником. Ан нет. У него был брат-продюсер, благодаря которому он снял еще несколько фильмов с красноречивыми названиями: "Сверхъестественное" (Supernaturel, 1933), "Мятеж зомби" (Revolt of the Zombies, 1936), "Корабль пыток" (Torture Ship, 1939). А зомби в их природную среду обитания на Гаити вернул только Уэс Крейвин в "Змее и радуге" (The Serpent and the Rainbow, 1987).

"Белый зомби" (White Zombie, 1932)