30 лет назад, в июле 1977 года, Секретариат ЦК КПСС позаботился о том, чтобы мемуары высокопоставленных деятелей давали гражданам СССР идеологически верное представление о советской истории. Технологию изготовления правильных воспоминаний изучал обозреватель "Власти" Евгений Жирнов.
Круговорот истории
Так уж случилось, что все новое обо всем старом обитатели одной шестой части суши узнавали в периоды культпросветов, когда культ одной главной руководящей личности заканчивался, а новый еще не успевал окрепнуть. Море нового о своей истории граждане освободившейся от самодержавия России начали узнавать после 1917 года. Причем до середины 1920-х советские издательства с разрешения цензуры печатали даже воспоминания ярых врагов советской власти о революции и гражданской войне. А видные большевистские руководители позволяли себе по-разному трактовать многие эпизоды Октябрьского переворота, как его тогда официально именовали, и последовавших за ним событий. Ни для кого тогда не было секретом и то, что большинство деятелей трех русских революций родились в бедной либо купеческой еврейской семье или происходили из местечек и городов в черте оседлости.
Но как только единовластие Сталина начало приобретать вполне четкие, зримые очертания, историческое вольнодумие стало сходить на нет. В первую очередь ликвидировали частные издательства, а во второй половине 1930-х начали закрывать и вполне советские. В 1938 году, например, ликвидировали созданную Горьким редакцию "Истории фабрик и заводов", а все собранные ее сотрудниками материалы передали в НКВД. Последние очаги сопротивления сталинскому нивелированию истории были подавлены в те же годы. В 1934 году из состава авторского коллектива многотомной "Истории Гражданской войны" вышли ветераны-большевики Карл Радек и Алексей Стецкий, которых категорически не устраивала идеологическая правка текста в угоду Сталину. Однако это ничего не изменило, и первый том прославлявшего отца всех народов труда вышел в свет в 1936 году.
Ну а после появления в 1938 году "Краткого курса истории ВКП(б)" вся страна получила единственно верное изложение прошлого, попытки ревизии которого карались быстро и беспощадно. А чтобы не возникало ненужных соблазнов, советских граждан лишили любых источников информации: от трудов и воспоминаний разоблаченных врагов народа и зарубежных недругов советской власти до старых советских газет. Знакомиться в библиотеках с подшивками даже за прошлый год можно было, лишь имея на руках мотивированный запрос из организации, где трудился любопытный товарищ.
Изменения правил происходили вслед за сменой генерального курса партии. Как только вождь и учитель решил возродить в стране имперский дух и стиль, на прилавках книжных магазинов появились "Пятьдесят лет в строю" — мемуары перешедшего на службу к большевикам генерала графа Алексея Игнатьева, где детально и с удовольствием описывался дворянский, офицерский и придворный быт дореволюционной поры.
Во время нового культпросвета, начавшегося после разоблачения культа личности, страна без преувеличения была потрясена не только рассказами Солженицына и романами Дудинцева. Не меньший эффект, хотя об этом сейчас и подзабыли, произвели мемуары английского журналиста Александра Верта, работавшего во время Великой Отечественной войны в СССР. Самым поразительным из всего, что обстоятельно описывал Верт, оказался рассказ о том, как после начала войны глава ленинградской парторганизации Андрей Жданов отказался пополнить городские склады зерном, вывозившимся из Прибалтики. Как писал Верт, Жданов заявил, что враг не дойдет до города Ленина, и накануне блокады и голода отправил миллионы тонн зерна вглубь страны. Такие истории подрывали веру народа в мудрость партии похлеще любых западных радиоголосов.
Меняли представления о стране и мире и другие мемуаристы. К примеру, один из отцов советской радиолокации Павел Ощепков в воспоминаниях писал об огромном вкладе маршала Тухачевского, которого все привыкли считать врагом народа, в укрепление Красной армии. В 1967 году в ЦК решили, что так дело может зайти слишком далеко.
"О мерах по усилению контроля"
Пока в Кремле шла борьба за власть, готовился антихрущевский заговор, вопросы истории партийную элиту почти не волновали. Однако, как только вертикаль власти во главе с Брежневым достаточно укрепилась, точка зрения идеологов из ЦК и всего руководства партии на вопросы истории радикально изменилась. Особенно способствовали этому две публикации в западной прессе.
В начале 1967 года во французском Figaro Litteraire опубликовали стенограмму обсуждения третьего тома "Истории КПСС", проходившего в Институте марксизма-ленинизма (ИМЛ) при ЦК КПСС. Сказать, что обсуждение было чрезвычайно бурным,— значит ничего не сказать. Ветераны партии, прежде всего те, кто дожил в лагерях до освобождения и реабилитации, не оставили камня на камне от трудов партийных историков. Они доказывали, что Сталин выступал в 1918 году против Брестского мира с наступавшей на Советскую Россию Германией, а значит, выступал против Ленина. Они утверждали, что все или почти все рассуждения о внутрипартийных дискуссиях не имеют ничего общего с действительностью и, по сути, являются лишь перепевами сталинского "Краткого курса истории ВКП(б)".
Но это было еще полбеды. Западногерманский Spiegel опубликовал стенограмму обсуждения в ИМЛ книги Александра Некрича "1941, 22 июня", в которой анализировались ошибки советского руководства и командования накануне и в начале войны. Партийные историки попытались было критиковать Некрича. Но его поддержали военные историки--участники войны и другие присутствовавшие при обсуждении. Мудрость партии и ее вождей вновь ставилась под сомнение. Члены Политбюро оказались перед непростым выбором: пойти до конца в разоблачении прошлых ошибок и фактически дать санкцию на написание новой советской истории или без лишнего шума закончить эру исторической гласности. Выбор был очевиден. Подавляющее большинство высших партийных руководителей начали свою карьеру в сталинскую эпоху, и признать ее длинной чередой ошибок, упущений и злоупотреблений значило поставить крест на своей репутации.
Никаких издательств, как во времена первого культпросвета, закрывать не стали. Просто в их планы вносили коррективы и выделяли бумагу только на те книги, авторы которых правильно понимают текущий момент. Собственно, к середине 1970-х исторические откровения публиковать почти перестали. Ликвидировали даже очень популярную серию мемуаров "О времени и о себе", опубликоваться в которой было заветной мечтой советских и партийных вождей. После принятых мер осталась лишь небольшая группа высокопоставленных ветеранов, которые хотели на страницах воспоминаний рассказать о своей жизни так, как считали нужным, без оглядки на изменившуюся политику партии. Для борьбы с ними 4 июля 1977 года Секретариат ЦК КПСС принял постановление "О мерах по усилению контроля за подготовкой и изданием мемуарной литературы", которое немедленно начали проводить в жизнь.
Уже в конце июля "Политиздат" доложил в ЦК о положении дел с самыми упорными в политической безграмотности мемуаристами. Первым из них был известный советский полярник — дважды Герой Советского Союза адмирал Иван Папанин. В его воспоминаниях "Лед и пламень" имелось немало не только интересных и поучительных, но и дискредитирующих советскую власть эпизодов. К примеру, он описывал, как в 1920 году после взятия Красной армией Крыма был направлен на работу комендантом Крымской ЧК. Для понимающих людей это говорило о многом. Комендантские службы в чекистских организациях помимо прочего занимались приведением в исполнение приговоров. И человеку с таким опытом доверили руководство первой советской экспедицией на дрейфующей станции! Кроме того, в рукописи Папанина слишком много страниц было посвящено его собственной персоне, что, безусловно, не приветствовалось. Однако Папанин смог договориться с издателями. На его стороне была и книжная торговля: "Союзкнига" заказала 750 тысяч экземпляров, и от такого предложения не могло отказаться даже самое социалистическое издательство. Рукопись сократили, самые резкие эпизоды смягчили, и текст отправился в типографию.
После колебаний пошел на доработку мемуаров и бывший партизанский руководитель генерал Алексей Асмолов. Его настоятельно просили учесть пожелания товарищей из Чехословакии при описании Словацкого восстания 1944 года, и текст был приведен в соответствие с канонической версией событий.
"Изобилуют ненужными характеристиками"
Но вот с четырьмя достаточно видными мемуаристами "Политиздат" договориться не мог. Первым из них был конструктор Павел Ощепков, чьи мемуары уже пережили два издания и в расширенном и дополненном виде были представлены в "Политиздат".
"По мнению издательства,— говорилось в докладе в ЦК,— мемуары П. К. Ощепкова перегружены естественнонаучными материалами, изобилуют ненужными и, как правило, общеизвестными характеристиками партийных, общественных, военных деятелей и ученых, напоминающими биографические справки. Автор настаивает на сохранении в рукописи изложения фактов нарушения социалистической законности в 1937 г. и не соглашается выполнить просьбу издательства сократить рукопись до 25 листов".
Не меньше проблем было и с книгой известного сталинского философа Марка Митина (см. "Власть" N13 за этот год). О его воспоминаниях "Политиздат" сообщал:
"Главное место в книге М. Б. Митина занимают вопросы, связанные с утверждением ленинского этапа в развитии философии в послеоктябрьским период, с идейно-теоретической борьбой в СССР конца 20-х--начала 30-х годов... На основе своих записей, достоверность которых нельзя проверить, автор воспроизводит свои беседы с Бухариным в период их совместной работы в журнале "Революция и культура", рассказывает о встречах с И. В. Сталиным и другими членами Политбюро ЦК КПСС, на которых обсуждались вопросы развития философии в Советском Союзе, утверждает, что якобы лично ему было поручено. И. В. Сталиным написать проект новой Программы КПСС и т. д. Серьезным недостатком рукописи является отсутствие у автора самокритичного подхода к своей деятельности и преувеличенное освещение своих заслуг и в философии, и в биологии. При чтении рукописи создается впечатление, что главную роль в победе ленинизма на философском поприще и в идейно-теоретической борьбе с различными антиленинскими течениями играл М. Б. Митин. Такая позиция автора, по нашему мнению, принижает роль других видных советских философов в развитии философской науки".
Еще большей проблемой оказался бывший министр торговли СССР Дмитрий Павлов, который во время войны обеспечивал снабжение осажденного Ленинграда продовольствием и всем необходимым и решил рассказать правду об обороне города в воспоминаниях, названных "Стойкость". Кроме всего прочего в них шла речь о 1937 годе и встречах с вычеркнутыми из истории партии людьми.
"Воспоминания Д. В. Павлова,— говорилось в докладе "Политиздата",— содержат много материалов о встречах и разговорах автора с известными партийными, государственными и военными деятелями Советского Союза и зарубежных стран (И. В. Сталин, А. И. Микоян, А. А. Жданов, Г. М. Маленков, Н. С. Хрущев, Г. К. Жуков, Б. Берут, В. Широкий и др.). Рукопись Д. В. Павлова внимательно изучалась в издательстве, посылалась на рецензирование в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, а также доктору экономических наук Л. М. Володарскому. В издательском отзыве и рецензиях по тексту рукописи был высказан ряд существенных замечаний. Например, отмечалось, что нецелесообразно начинать книгу с характеристики 1937 года, что она перегружена описанием различных встреч и разговоров автора с видными партийными, государственными и военными деятелями, достоверность которых ничем не подтверждается, что некоторые авторские оценки и критические замечания спорны и их следовало бы убрать и т. д. Автор провел значительную доработку рукописи в соответствии с замечаниями рецензентов и издательства. Однако к выпуску в свет она пока непригодна. Многие замечания автором в ходе доработки еще не реализованы. Рукопись по-прежнему начинается с "тревожного 1937 года"; она по-прежнему перегружена описанием вышеуказанных встреч и разговоров".
Однако главным врагом редакторов и руководителей "Политиздата" был бывший председатель Президиума Верховного совета СССР Анастас Микоян. В "Политиздате" и ЦК прекрасно знали главное правило мемуаристики: для потомков всегда прав тот, кто пережил всех современников и написал собственную версию событий. Среди тех, кто работал еще с Лениным, старше Микояна был только Молотов. Но он не собирался ничего писать. Так что монополия на правду была именно в руках хитроумного Микояна. И его всеми силами старались ее лишить. Первые два тома его воспоминаний вышли не без труда. А рукопись третьего издательство отправляло на доработку трижды. В 1977 году для этого нашелся очередной повод.
Самым спорным моментом в биографии Микояна была история с расстрелом 26 бакинских комиссаров в 1918 году. Микоян тоже входил в число руководителей Бакинской коммуны, но избежал смерти, и за это подвергался нападкам и зарубежных, и отечественных недругов. Особенно упорно его донимала дочь расстрелянного комиссара Алеши (Прокопия) Джапаридзе Елена, которая на пике своей карьеры была заместителем министра черной металлургии СССР. В 1977 году она написала очередное обширное письмо в ЦК, где обвиняла Микояна в том, что он лжет в первом томе воспоминаний. Она опровергала то, что говорилось в мемуарах Микояна об обороне Баку, ссылаясь на опубликованные в 1920-х годах воспоминания участников событий, и ставила под сомнение его версию о причинах спасения.
Микоян писал, что принадлежность арестованных к бакинским комиссарам определялась по списку, составленному старостой их камеры в Баку. В этом списке его не было. Писал он и о том, что просил включить его в список, чтобы организовать побег товарищей, но ему отказали и отпустили на волю. Елена Джапаридзе называла его рассказ домыслами и требовала проверить все еще раз и опубликовать соответствующую рецензию в партийной печати. Однако такой ход противоречил линии партии в истории и мемуарной литературе. Раз в прежние годы Микояна не обвиняли, значит, все, что он написал, было верно, хотя, как отмечало в своем письме о мемуарах Микояна руководство ИМЛ, "нельзя утверждать, что вопрос об обстоятельствах гибели комиссаров получил достаточно ясное освещение". Дискуссий о мемуарах Микояна проводить не стали, публиковать рецензии на давно вышедшую книгу тоже. Однако обращение Джапаридзе стало блестящим поводом для отправки рукописи третьего тома на очередную доработку.
"Рукопись,— сообщало руководство "Политиздата" в ЦК,— неоднократно дорабатывалась, постепенно освобождаясь от таких недостатков, как объективистская оценка деятелей, перешедших впоследствии на антипартийные позиции, повышенное внимание к самому себе, чрезмерная растянутость изложения, пересказ общеизвестных фактов и документов. Последний вариант рукописи, представленный автором после третьей доработки, по нашему мнению, для издания еще непригоден. Издательство считает, что рукопись нуждается в дальнейшей авторской доработке по замечаниям издательства".
Но книга так и не вышла в свет. В следующем, 1978 году Микоян умер, и все материалы и рукописи изъяли сотрудники КГБ. Та же судьба постигла и воспоминания академика Митина — они так и не были опубликованы. А Павлов и Ощепков пошли на сокращения, чтобы увидеть свои воспоминания изданными.
Потом был новый культпросвет, закат которого мы наблюдаем теперь. Точно так же, как в прежние годы, затухли многотомные издания исторических книг. Выпуск сборников документов "Совершенно секретно: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922-1934)", к примеру, остановился в 2004 году после издания тома о 1929 годе. Документы о деятельности советской военной контрразведки опубликованы лишь до 1942 года, причем последний том вышел в 2003 году, когда начала крепнуть властная вертикаль. Да и с мемуарами после обилия 1990-х стало совсем негусто. А на днях прозвучали слова о разработке правильных учебников истории. Для полноты сходства недостает только аналога "Краткого курса истории ВКП(б)".
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ