Победители Венецианской биеннале 2007 года будут названы не в начале, как обычно, а в конце этих "Олимпийских игр по современному искусству". Корреспондент "Власти" Анна Толстова считает, что самые большие шансы на победу — у американских художников.
Последняя Венецианская биеннале превзошла все предыдущие количеством участников (76 стран) и параллельных выставок (34), разместившихся чуть ли не в каждом втором архитектурном памятнике Венеции. Даже противники современного искусства должны быть ему благодарны: все те венецианские дворцы и церкви, куда в обычное время никак не попадешь, сейчас открыты ради биеннальских проектов — любуйся сколько хочешь. Кроме того, теперь призы решено раздавать не в начале биеннале, а в ее конце — поздней осенью. Предсказать, какие выставки главные, а какие — второстепенные, сложно, победителями вполне могут оказаться художники из Македонии или Эстонии (на Венецианской биеннале, учрежденной в 1895 году, до сих пор сохраняется принцип соревнования между национальными павильонами, идущий от Всемирных выставок; одного из "Золотых львов" дают именно за лучшую национальную презентацию). Так что стоит смотреть все подряд.
В лауреаты этого года прочат китайцев и африканцев — их проектам уделил особое внимание главный куратор биеннале, присоединив экспозиции Китая и Африки к основной сборной выставке в Арсенале. Вот и "Золотого льва" за вклад в искусство — единственный приз, который вручали на открытии биеннале — отдали фотографу из Мали Малику Сидибе. Впрочем, судя по выставкам, самые большие шансы на победу все же у американцев.
Дело, разумеется, не в том, что главным куратором Венецианской биеннале впервые в ее истории стал американец Роберт Сторр (в недавнем прошлом завотделом живописи и скульптуры Музея современного искусства в Нью-Йорке, а сейчас декан Йельской школы искусств, профессионал, успешно совмещающий специальности музейного куратора, университетского искусствоведа, арт-критика и живописца). Просто три американские выставки в Венеции, подготовленные фондом Соломона Гуггенхайма, показывают искусство США в очень выигрышном ракурсе — гуманистическом, как сказали бы у нас лет 30 назад.
Мэтью Барни
На первый взгляд Мэтью Барни — прямой наследник Энди Уорхола и в жизни (нью-йоркский тусовщик, богема, герой светской хроники глянцевых журналов — как муж певицы Бьорк), и в искусстве (как автор видеофильмов проекта "Кремастер", яркостью цвета и странностью образов могущих соперничать с самыми выдающимися рекламными роликами). Однако на выставке "Все в настоящем должно быть изменено", открытой в венецианском Музее Пегги Гуггенхайм, Мэтью Барни нашли другую пару — художественного кумира поколения 1968 года немца Йозефа Бойса.
Вроде бы у них немного общего. У Бойса художественные манифесты едва отделимы от политических деклараций. В 1964-м он, например, предлагал нарастить Берлинскую стену на 5 см — исключительно для улучшения пропорций, а позже баллотировался в бундестаг с программой каждого гражданина превратить в художника. Искусство Барни, напротив, полностью погружено в сферу прекрасного. Заключительный эпизод "Кремастера" — часовая любовная ария, снятая в Будапештской опере и термальных банях Геллерта, с постаревшей Урсулой Андресс, первой девушкой Бонда, в роли примадонны — даст фору всем декадентам с их проповедью "искусства для искусства".
Между тем рисунки, видеоперформансы и инсталляции обоих художников, сопоставленные в Музее Пегги Гуггенхайм, убеждают в том, что у них и правда много общего. Например, в том, что оба мыслят как скульпторы, хоть и работают с необычными для скульптуры материалами. В инсталляциях и перформансах Бойса всегда присутствовали войлок и жир, с помощью которых, по преданию, его, летчика люфтваффе, сбитого в 1942-м над Крымом, воскресили татарские знахари. Главным героем мультимедийных проектов Барни является вазелин, использующийся в пластической хирургии и ставший для художника символом вечно изменяющейся формы. Из вазелина сделаны инсталляции, декорации для видео и реквизит перформансов. Этот застывший скульптурный вазелин временами напоминает мраморные статуи Лоренцо Бернини — и фактурой, и обостренной барочной чувственностью.
Бойс и Барни — скульпторы еще и потому, что обоим свойственны демиургические амбиции библейского (первым скульптором, как известно, был Господь, сотворивший Адама из праха) размаха. Только Бойс, всю жизнь игравший роль художника-шамана, лечащего Германию от нацистских травм, собирался сотворить новое общество и свое творчество недаром называл "социальной скульптурой", тогда как Барни одержим идеей создания новых форм — не то биологических, не то сугубо художественных — и такими несовременными формалистическими утопиями близок авангарду начала XX века.
Билл Виола
В отличие от многих видеоартистов, работающих с этим новым медиумом наугад и по наитию, Билл Виола — профессиональный видеоинженер. Свое образование в начале 1980-х он завершал в Японии, где не только занимался духовными практиками буддизма, но и стажировался в экспериментальной лаборатории корпорации Sony. Техническое совершенство его работ, виртуозностью ничуть не уступающих живописи итальянских маньеристов, сделало Виолу еще в 1990-х бесспорным лидером мирового видеоарта. Впрочем, старые мастера близки ему не только мастерством техническим, но и образной системой: несколько лет назад в Эрмитаже и ГМИИ имени Пушкина выставлялось "Приветствие" Виолы — видеоремейк картины Якопо Понтормо "Встреча Марии с Елизаветой". Интерес к старому искусству не случаен. Виола — один из немногих современных художников, которые не боятся пафоса и смело берутся за темы веры, любви, смерти и бессмертия — за все то, что в последнее время признано старомодным и отдано на откуп "мыльной опере" и поп-музыке. Между низким и высоким для него не существует барьеров. Видео Виолы одинаково хорошо смотрится в оформлении постановки вагнеровского "Тристана" в Парижской опере и на концертах группы Nine Inch Nails.
Видеоинсталляция Виолы "Океан без берегов" разместилась в небольшой церквушке XV века Сан-Галло неподалеку от площади Сан-Марко. В трех алтарных нишах вместо образов установлены видеоэкраны, на которых происходит нечто метафизическое. Вначале на экранах видно лишь какое-то смутное мельтешение, телевизионный "снег". Затем из мрака проступают призрачно-серые очертания человеческих фигур, они приближаются, подходят к какой-то преграде и вдруг проходят сквозь нее (оказывается, это что-то вроде водопада), на наших глазах обретая цвет и плоть. Как-то странно всматриваются в зрителя, разворачиваются и уходят, вновь растворяясь в небытии. По очереди на каждом из трех экранов. Все это зрелище занимает около полутора часов.
Конечно, несложно представить себе, как это, наверное, снималось: 24 человека, среди которых сам художник и его жена, шли на камеру сквозь льющуюся сплошным потоком стену воды, разворачивались и сквозь воду уходили обратно. Каждая сценка в жизни длилась несколько секунд. Благодаря особой технологии, ничего общего не имеющей с банальной замедленной съемкой, эти представления растянуты на несколько минут, так что между заснятыми на видео мгновениями здешней реальности образуются какие-то зияния нездешней пустоты. И без объяснений художника становится понятно, что эти его алтарные видеокартины — о незримом присутствии ушедших в мире живых.
Феликс Гонсалес-Торрес
На Венецианской биеннале 1995 года Билл Виола представлял США в американском павильоне. Среди других претендентов на выставку был тогда Феликс Гонсалес-Торрес. Через год художник умер от СПИДа, и сейчас он с посмертной ретроспективой, что довольно редко случается в практике биеннале, представляет Америку.
Американский павильон производит на редкость незрелищное впечатление. При входе — два абсолютно одинаковых круглых бассейна каррарского мрамора, сделанные после смерти художника по его эскизам. Они стоят бок о бок, так что вода переливается из одного в другой при порывах ветра. Внутри павильона — нечто напоминающее инсталляции минималистов: гирлянды лампочек, спускающиеся лианами с потолка, стопки огромных фотопринтов и ковер из лакричных конфеток. Фотографии и конфеты можно брать с собой на память.
У тех, кто полагает, что искусство гомосексуалистов — это непременно что-то в духе шоу трансвеститов или китчевых красот Пьера и Жиля, Феликс Гонсалес-Торрес на вызывает никаких подозрений. В объектах, состоящих из двух абсолютно одинаковых предметов (как бы сросшихся друг с другом зеркал или идущих в унисон часов), трудно увидеть символ однополой любви. Между тем с конца 1980-х работы этого кубинца, эмигрировавшего в США, чтобы стать частью интернациональной нью-йоркской богемы, были манифестом искусства, поднимающего проблему гомофобии.
Так, в 1992 году Манхэттен украсился десятками огромных билбордов, на которых вместо рекламы была фотография пустой разобранной постели с двумя подушками, еще хранящими следы двух голов. Произведение, выставлявшее нечто приватное на всеобщее обозрение, имело всем тогда понятный политический подтекст. Оно обыгрывало скандальное решение суда штата Джорджия по делу "Бауэрс против Хардвика", фактически признавшего право полиции вмешиваться в частную жизнь подозреваемых в гомосексуализме. С этого процесса началось всеамериканское движение за отмену законодательства, ущемляющего права геев. Впрочем, имелся еще один интимный подтекст: это был памятник другу художника, умершему от СПИДа.
Тема памяти лежит и в основе "разборных" инсталляций Гонсалеса-Торреса, состоящих из стопок фотоплакатов, которые можно свернуть в рулон, унести с собой и повесить дома, или из груд карамелек в одноцветных обертках, которые можно есть или взять как сувенир. Сам художник говорил, что современные мемориалы не могут выразить боль потери, а самый лучший памятник он видел однажды в Канаде. В месте, с которого открывался прекрасный вид, стоял пьедестал с табличкой: "Этот пейзаж посвящается всем павшим во второй мировой войне". Чувство утраты выразилось и в инсталляциях Гонсалеса-Торреса из гирлянд лампочек, которые постепенно, одна за другой гаснут.
Титул "Олимпийских игр по искусству" Венецианской биеннале в известном смысле очень подходит: здесь каждая страна через искусство старается представить свой образ в самом выгодном свете. Например, российский павильон в этом году был напичкан дорогими мультимедийными работами, что, видимо, выставляет Россию державой, готовой к освоению новых технологий и высоких бюджетов. Американский павильон представляет США страной победившей толерантности, а дополнительные выставки говорят о том, что американские художники заняты сейчас не деньгами, а другими вечными проблемами. Хочется думать, что это отвечает не только общей сентиментальной теме нынешней биеннале Think with the senses, feel with the mind ("Думай сердцем, чувствуй головой"), но и каким-то новым веяниям в современном искусстве.
"Золотые львы" Америки
 Призами Венецианской биеннале являются "Золотые львы", выдающиеся в нескольких номинациях, в том числе и за лучший национальный павильон. Эту наградную систему ввели лишь в 1986 году, позаимствовав образ главного приза у Венецианского кинофестиваля. С 1970 по 1986 год никаких наград Венецианская биеннале не выдавала: старую систему гран-при отменили в революционном 1968-м на волне борьбы за обновление биеннале и отмену архаичного принципа национальных павильонов. Вот чего добились американские художники после введения нынешней наградной системы на Венецианской биеннале: 1988 год: Джаспер Джонс, международный "Золотой лев". 1990 год: Дженни Хольцер, "Золотой лев" за лучший национальный павильон. 1993 год: Роберт Уилсон, "Золотой лев" за скульптуру; Мэтью Барни, премия лучшему молодому художнику; Луиз Буржуа, специальное упоминание; Джозеф Кошут, специальное упоминание. 1995 год: Рональд Китай, "Золотой лев" за живопись; Гэри Хилл, "Золотой лев" за скульптуру. 1997 год: Агнес Мартин, "Золотой лев" за вклад в искусство. 1999 год: Луиз Буржуа и Брюс Науман, "Золотой лев" двум мастерам современного искусства; Дуг Эйткен, международный "Золотой лев". 2001 год: Ричард Серра и Сай Твомбли, "Золотой лев" двум мастерам современного искусства; Хуан Дауни, специальное упоминание; Джон Пилсон, специальный приз молодому художнику. 2005 год: Барбара Крюгер, "Золотой лев" за вклад в искусство. |