"Путинг" в действии

Усиление роли государства в нефтегазовом секторе идет полным ходом. При этом у экспертов создается впечатление, что российские власти так и не определили целей и задач этого огосударствления. Пока что выгоду от госактивности в ТЭКе получают, вероятно, разве что конкретные топ-менеджеры госкомпаний.

Эффект Белковского

Факт значительного присутствия государства в нефтяной отрасли сам по себе не несет положительного или отрицательного заряда; кардинальный вопрос состоит и в эффективности управления деятельностью компании — как государственной, так и частной, и в том, кого или что на самом деле следует считать "национальным достоянием".

В любом случае перед принятием политического решения о ренационализации нефтяной отрасли анализа международного и национального опыта сделано не было, в то время как сравнение показателей эффективности производственной и финансовой деятельности частных и государственных российских компаний говорит не в пользу последних. Больше того, форма, в которой проводится огосударствление, "с легкой руки" президента Института национальной стратегии Станислава Белковского получившая название "путинг", вызывает сомнения в том, что решаемые им задачи служат интересам государства.

Россия одинока в мире, а нефть и газ — единственное "политическое оружие", которое может обеспечить ее национальную безопасность. Под таким неформальным лозунгом, считают независимые эксперты, уже около полутора лет идет огосударствление отрасли. Отправной точкой процесса считается дело ЮКОСа, когда власть осознала и наработала механизмы административного, мягко выражаясь, воздействия на участников рынка.

Властью был сделан вывод, что "послушными" могут быть только государственные компании. Именно они могут строить трубопроводы без всестороннего ТЭО, именно они могут перекрывать экспортные поставки, и только они могут участвовать в переделе собственности. И только они, накапливая фантастические долги, могут рассчитывать на "тепличные" условия развития, кратно меньше пополняя федеральный бюджет, нежели частные.

В результате "политическое оружие", считают независимые эксперты, пока срабатывает лишь против его поднявшего; дальнейшее огосударствление ведет к стагнации отрасли, уменьшению налогооблагаемой базы, полному краху малого и среднего бизнеса... А сам процесс огосударствления есть не что иное, как "фактически механизм обслуживания определенных частных интересов за счет государственных ресурсов..."

Причем даже пул экспертов распадается на два лагеря — государственников и критиков. Но говорить о таком разделении можно только условно и с большими оговорками. Другими словами, можно констатировать, что отрасль пребывает в неопределенности в отношении того, к чему рынок должен быть готовым, какие игроки останутся, какие новые правила появятся, какие направления политической и экономической мысли будут доминировать.

Единодушия нет даже в базовом вопросе, идет ли на самом деле сегодня процесс огосударствления ТЭК России. Часть экспертов уверена, что стадия, когда можно было обсуждать, будет ли происходить огосударствление нефтяной отрасли, уже пройдена: этот процесс не только активно осуществляется, но и почти заканчивается. Сегодня, после завершения аукционов по ЮКОСу, доля государственных компаний в добыче нефти выросла с чуть более 10% в 2003 году до 40%.

Мера власти

При очевидности стратегического направления на максимально полное вхождение государства в нефтяной сектор обсуждению подлежит лишь вопрос предела огосударствления. Например, отдавать ли под контроль госструктур такие компании, как "Сургутнефтегаз" и ТНК-ВР, и если да, то когда и в какой форме. Если этот вопрос и стоит, то решаться он будет не в министерствах или правительстве, а в кремлевских кабинетах, где ныне и принимаются основные решения.

По мнению ряда аналитиков, несмотря на то, что влияние и присутствие государства в отрасли будет постепенно усиливаться, окончательного слияния всех ныне действующих в ТЭКе структур в некую единую госкорпорацию не произойдет. Маловероятно, что в тех сферах, где решаются такие вопросы, есть намерение объединить "Газпром" и "Роснефть".

Крупные компании, акции которых торгуются на бирже, которые заметны в федеральном и мировом масштабе, такие как ЛУКОЙЛ, "Сургутнефтегаз", ТНК-ВР, скорее всего, сохранятся. Помимо иных соображений в их слиянии с госструктурами, как неоднократно звучало в выступлениях экспертов, и нет нужды, так как в процессе настоящего контроля за деятельностью частных компаний государство сейчас продвинулась гораздо дальше, чем в процессе формального "огосударствления".

В то же время в Минпромэнерго считают, что если говорить о ТЭКе в целом, то в России происходит не огосударствление, а ровно противоположное — разгосударствление. Полным ходом идет процесс приватизации в электроэнергетике, в угольной отрасли. В газовой сфере предполагается к 2011 году провести внутреннюю либерализацию рынка, ожидаются изменения, связанные с доступом к экспортным газопроводам независимых производителей газа.

Процессы, происходящие в нефтяной области, в Минпромэнерго квалифицируют как "возвращение государства в отрасль". Причем это возвращение, по мнению чиновников, носит достаточно умеренный характер: фактически оно выразилось лишь в расширении зоны, контролируемой "Роснефтью", и в создании нефтяного крыла в "Газпроме". Суммарно эти две госструктуры контролируют только 40% добычи нефти, и на этом процесс можно считать завершенным: больше приобретать нечего. Прогнозы о грядущем поглощении ТНК-ВР, "Сургутнефтегаза" лишь домыслы, а признаки того, что эти активы действительно интересны "Роснефти" или "Газпрому", не просматриваются.

В поддержку концепции "разгосударствления" звучит и довольно оригинальное соображение, что на самом деле энергетические компании никогда не были менее государственными, чем сейчас. В "Газпроме" появилось больше независимых акционеров, "Роснефть" перестала быть 100-процентной государственной компанией, а РАО "ЕЭС России" как раз сейчас находится в стадии активной приватизации.

Однако за четыре года доля государственных структур в добыче нефти выросла вчетверо — и это реальный факт, который сомнению не подлежит. Вопрос в том, как его трактовать? Так что спор фактически идет о том, является ли стакан наполовину пустым или наполовину полным. И потому аналитики предпочитают обсуждать принципиально более важный вопрос: может ли государственная компания быть столь же эффективной, как частная?

Где деньги

Постановка вопроса о предпочтительности той или иной формы собственности энергетической компании в отрыве от конкретных условий, от которых может зависеть ее эффективность, конечно, некорректна. В последнее время в мире действительно отмечаются признаки усиления роли национальных нефтегазовых компаний. По мнению ряда аналитиков, этот тренд базируется на том, что изначально неравномерное распределение углеводородных ресурсов с их максимальной сосредоточенностью в десятке стран стало особенно ярко выражено по мере вхождения мировой нефтегазовой индустрии в зрелую стадию и истощения ресурсов во многих регионах.

Россия, безусловно, занимает одно из ведущих мест в "золотой десятке" стран, благодатно одаренных геологической природой, и это порождает волну "государственного фундаментализма", некую очарованность государственным контролем над природным достоянием, обладающим мощным зарядом международного влияния. Однако прежде чем принимать политические решения по поводу огосударствления ТЭКа, необходимо провести сравнительный анализ той и другой модели.

Несмотря на преобладающее в мировом сообществе мнение, что частный бизнес более эффективен, мировой опыт предоставляет несколько примеров успешной деятельности государственных структур. В мировом энергетическом секторе к их числу обычно относят четыре национальные нефтегазовые компании — малайзийскую Petronas, бразильскую Petrobras, норвежскую Statoil, и Saudi Aramco (Саудовская Аравия).

Эти компании среди прочих нефтегазовых госкомпаний выделяются показателями, близкими к ведущим международным корпорациям, каждая из них обладает определенными технологическими достижениями, например глубоководные технологии бурения и добычи у Petrobras или добыча в условиях северных шельфов у Statoil.

Однако перечисление примеров успешных госструктур на этой четверке обычно заканчивается. Дальнейшее сопоставление эффективности моделей государственного и частного бизнеса в нефтегазовой отрасли практически невозможно из-за непрозрачной отчетности, присущей большинству национальных нефтегазовых компаний — факт, который само по себе говорит о том, что им есть что скрывать.

На поверхности мы имеем лишь их высокие уровни годовой добычи нефти. Этот показатель создает мнимое впечатление эффективной деятельности, на самом деле являясь лишь отражением большого объема ресурсов, узурпированных госкомпаниями. Как расходуются эти ресурсы, как оптимизируется процесс их восполнения, какими финансовыми показателями описывается производственная деятельность, обычно скрыто за семью печатями.

Фундаментальная разница между государственными и частными компаниями состоит в степени мотивированности менеджмента. Это банальное утверждение потому и банально, что слишком часто находит тому подтверждение. Типичная ситуация в частных компаниях — личная заинтересованность собственников в получении прибыли. Типичная ситуация в госкорпорациях — высокая коррупция и слабый контроль со стороны чиновников.

Нельзя отрицать, что возможность построения успешной госкомпании существует. Однако, по выражению одного из экспертов, это хирургическая работа и основываться она должна на совокупном анализе международного опыта и конкретной национальной ситуации. Потому в мировой истории факт эффективной национальной нефтегазовой компании скорее исключение, чем правило.

Управленческий инстинкт

Что касается России, то нет никаких признаков того, что при выборе дальнейшего направления развития нефтяного сектора был проведен сравнительный анализ эффективности государственной и частной моделей применительно к национальным условиям.

По мнению критиков происходящего, сегодня в России возврат энергетических активов в госсобственность происходит слишком поспешно, без достаточно серьезного осмысления как международного, так и собственного опыта. Да еще накануне смены власти в России, где каждая политико-олигархическая группа пытается застолбить будущие экономические позиции.

Эти процессы являются естественным плодом управленческих инстинктов нынешних руководителей государства, которые, судя по их практическим действиям и некоторым высказываниям, фундаментально не верят в рыночные силы, в частную инициативу, в конкуренцию как способ эффективной организации экономики. Наоборот, они убеждены в том, что самым эффективным способом регулирования экономических процессов является государственное вмешательство.

При этом апологеты государственной модели предпочитают ссылаться на Statoil, игнорируя то, что сравнение с малонаселенной Норвегией, где внутреннее потребление нефти достаточно скромно, газ практически совсем не потребляется, а на внутреннем рынке энергоресурсов доминирует электроэнергия, вырабатываемая в основном на гидроресурсах, по меньшей мере, некорректно.

Более адекватным было бы сравнение России с теми нефтеэкспортирующими странами, где имеется большой внутренний рынок, такими как Венесуэла, Иран или Мексика. Серьезный ретро- и перспективный анализ деятельности нефтегазового сектора этих стран мог бы в значительной мере поколебать уверенность государственников в преимуществе защищаемой ими модели.

Обращаясь к национальному опыту, не следовало бы огульно отрицать успехи, достигнутые частным бизнесом в некоторых отраслях ТЭКа. Признавая все ошибки, которые были допущены в ходе приватизации нефтяной отрасли, непродуманные методы, которые заложили порочные основы для дальнейшего хода развития отрасли, деятельность частного сектора в течение последних 15 лет продемонстрировала феноменальные результаты.

Достаточно напомнить, что если в 1995 году существовали серьезные опасения, что Россия в ближайшее время может стать нетто-импортером, то уже в 2004 году наша страна по объемам экспорта успешно конкурировала с Саудовской Аравией. Получив в наследство обводненные месторождения, частный сектор стал активно привлекать если не самые передовые, то широко применяющиеся в мире технологии. Показателен и тот факт, что реальный рост добычи в последние годы значительно превзошел ожидания, начертанные Энергетической стратегией.

Возвращаясь к нефтяной отрасли, нужно добавить, что рост добычи и восстановление нефтяной отрасли в большой мере были связаны с привлечением частных инвестиций. В этом отношении показательно сравнение приватизированной нефтяной отрасли с неприватизированной газовой. Если средний объем капитальных вложений в развитие нефтедобычи с 2000 по 2005 год составлял примерно $6,5 млрд в год, то в газодобыче — менее $2 млрд в год.

Все дополнительные доходы от резкого роста мировых цен на нефть начиная со второй половины 1998 года частные компании реинвестировали в развитие добычи, в то время как госкомпаниями эти деньги были потрачены каким-то другим образом. Все прорывы, которые были связаны с вводом новых месторождений, с разработкой новых регионов, например Приобья или Тимано-Печоры, были связаны с деятельностью именно частных компаний.

Показательны в этом отношении и сахалинские проекты. За прошедшие десять лет "Сахалин-1" и "Сахалин-2", которыми управляли иностранные компании, продвинулись до уровня освоения, в то время как остальные, отданные на откуп государственным компаниям, по-прежнему пребывают в зачаточном состоянии.

Лукавый миллиард

Сейчас, когда в стране осуществляется поспешный возврат государства в нефтяной сектор, руководство России фактически повторяет ошибки, допущенные в период массовой и плохо продуманной приватизации, в очередной раз наступая на те же грабли, принимая политические решения без детального анализа новых международных и внутренних условий.

А условия эти таковы, что Россия сегодня подходит к завершению этапа эксплуатации старых месторождений и стоит перед необходимостью выхода в принципиально новые провинции. Смогут ли государственные компании, обремененные колоссальными долгами, с низкой эффективностью и недостатком современных технологий, справиться с этой задачей — вот в чем главный вопрос, вот ситуация, которую, прежде чем очертя голову поворачивать события вспять, необходимо тщательно проанализировать и просчитать.

Однако все сказанное выше уместно только в том случае, если возвращение государства в нефтяную отрасль преследует четкие цели и задачи на долговременную перспективу и осуществляется цивилизованными методами. Какие цели преследует руководство России, принимая решение о ренационализации нефтяной отрасли?

Одно из объяснений государственников аксиоматически просто: не может в стране, которая играет такую роль в мировом топливно-энергетическом балансе, не быть крупной государственной компании. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.

Другое объяснение сторонников огосударствления более конкретно: рост доли государства приведет к росту доходов бюджета от нефтегазовой отрасли за счет налогов и дивидендов.

Однако критики призывают взглянуть на факты: если сравнить объем поступлений в бюджет на единицу добытого сырья в нефтяном эквиваленте, то в 2005 году "Газпром" заплатил $17/т, а ЛУКОЙЛ — $194/т. Получается, что если "Газпром" ежедневно платит в бюджет 1 млрд руб. (о чем постоянно крутит ролики по телевизору), то частный ЛУКОЙЛ, который в пять раз меньше "Газпрома", каждый день пополняет государственную казну на 1,5 млрд руб. (о чем, естественно, по телевизору не сообщают).

Третий довод государственников — это необходимость защиты суверенитета страны. От этой угрозы, по мнению некоторых аналитиков, есть две меры противодействия: огосударствление и закон, который сейчас уже обсуждается в Думе, об ограничении доступа иностранных компаний к определенной группе месторождений.

Наконец, последняя из называемых целей проводимой политики состоит в том, что сосредоточение нефтяного сектора под контролем государства необходимо для защиты геополитических интересов страны в международном пространстве.

В реальности это не так, считают критики. Например, газовые войны "Газпрома" с Украиной и Белоруссией существенно ослабили позиции России на постсоветском пространстве. Реальным же результатом этих конфликтов явилось увеличение доходов некоторых звеньев системы "Газпрома", подконтрольных частным лицам, и рост капитализации "Газпрома" (так как по схеме газовой торговли через "Росукрэнерго" Украина фактически получает газ по $130 за 1 тыс. куб. м, но формально "Газпром" продает его по $230 за 1 тыс. куб. м, что играет на капитализацию концерна).

Таким образом, фактически геополитические интересы России в результате газовых войн с соседями принесены в жертву интересам тех частных лиц, которые контролируют различные центры прибыли в системе "Газпрома". Геополитические ресурсы и активы России: территория, через которую осуществляется транзит энергоносителей, и газотранспортная система, которая передана в собственность "Газпрому", используются для решения коммерческих задач, а также для поддержания определенного уровня капитализации, что играет на пользу в том числе миноритарным акционерам корпорации.

Тем же целям служит и огосударствление нефтяного сектора в той форме, в какой оно осуществляется, считают некоторые критики. Характерная иллюстрация — сделка по приобретению "Газпромом" компании "Сибнефть". Компания, которая в свое время была продана государством за $100 млн, была выкуплена обратно за $13 млрд. Причем сделка была совершена в короткие сроки, без due diligence и с выплатой живыми деньгами, то есть гораздо больше в интересах продавца, чем покупателя. При этом "Газпром" для ее приобретения взял значительный кредит. Такую сделку, немыслимую на Западе, могло совершить только государство в лице "Газпрома".

В результате подобных сделок суммарные долги "Газпрома" и "Роснефти" приближаются к $80 млрд. И если у этих государственных структур возникнут проблемы с погашением долгов, то отвечать за них придется государству. Такое специфическое огосударствление, когда большие государственные деньги платятся частным собственникам, стремящимся своевременно избавиться от своих активов, получило звучный термин "путинг".

Другой путь огосударствления продемонстрирован драматической судьбой ЮКОСа. Эта история показала, по словам выступавших, что сегодня любой собственник в России является таковым лишь до тех пор, пока это признает некоторая группа федеральных чиновников. Огосударствление по-русски — это фактически превращение условной собственности в конкретные финансовые потоки на Западе, где это уже настоящая, а не условная собственность.

Таким образом, ясного понимания целей и задач огосударствления отрасли у страны нет. Из этого следует, что власть не может или не хочет сформулировать преследуемые цели, что осуществляемая политика не направлена на долговременную перспективу, а служит для решения неких краткосрочных задач ныне действующей властной элиты, время которой по мере приближения 2008 года стремительно истекает.

Полная версия исследования будет опубликована в N15 "Нефтегазовой вертикали".

Ольга Виноградова, "Нефтегазовая вертикаль"

*Прогноз.

Источник: Росстат, Минэкономразвития России, данные компаний.