Процесс единения вице-президента Руцкого и председателя ВС Хасбулатова пришел к логическому завершению: в речах обоих политиков стандартным стало дружное "мы", идеологически-программных разногласий между ними отныне не сыскать, а ВС решил вчинить иск в КС на предмет защиты вице-президента от надругательств. Окончательное слияние двух политиков весьма примечательно тем, что до сих пор они двигались скорее параллельным, нежели единым курсом. Начав громить правительство в конце 1991-го, а президента — в конце 1992 года, Руцкой и Хасбулатов до последнего времени были не столько союзниками, сколько совоюющими сторонами, т. е. преследовали каждый свой профит и от заключения формальной коалиции воздерживались. Что и понятно: Руцкой грезил о президентском кресле, а фактически, судя по политическому стилю вице, — о короне самодержца, ни в каком квазипарламенте не нуждающемся. Хасбулатов же видел себя на посту всероссийского председателя, при наличии которого в самодержавном президенте нет никакой надобности. Стычка была неминуема, но вместо стычки вдруг вышла смычка.
Дело в том, что позиции обоих серьезно пошатнулись, и речь пошла уже не о логике захвата власти, но о логике элементарного выживания. А эта логика диктует и особый тип коалиции — с позиции слабости. Хасбулатов оказался в политическом вакууме после бунта в президиуме: против спикера соединенным фронтом выступили председатели палат, председатели ключевых парламентских комитетов (оборонного, международного, бюджетного, по законодательству) и вице-спикер Николай Рябов. Двое из оставшихся трех вице-спикеров заняли нейтрально-выжидательную позицию. Перед хасбулатовской группировкой открылась неприятная перспектива: либо, опираясь на "болото", произвести тотальную чистку президиума, либо капитулировать. Чистка президиума привела бы к полному разрыву с умеренной и прагматически настроенной номенклатурой и окончательно преобразовала бы ВС в абсолютно непредставительное собрание маргиналов. Капитуляция означала бы скорое удаление Хасбулатова с политической сцены, поскольку умеренной номенклатуре он — не сват и не брат.
Сходное несчастье постигло вице-президента. До сих пор в "Гражданском союзе" наблюдалось как бы три головы с разумным функциональным разделением: Руцкой олицетворял приближенность к властным структурам, Вольский (и ангелы его Владиславлев, Сабуров и Дискин) — связь с социально подпирающим "союзников" директоратом, Травкин — неразрывную связь с народными массами. Постреферендумные раздумья привели ГС к явному расколу: Вольский с Владиславлевым начали дрейфовать в сторону президента, Травкин, с его недюжинным чутьем демагога, также дистанцировался от совершенно не ко времени "вождящего" вице. Руцкой лишился и номенклатурных подпорок, и агитаторов-популистов, и низовых организационных структур, приобретя взамен разве что артистов Губенко и Говорухина, что, с точки зрения Realpolitik — не слишком эквивалентно.
Преданные соратниками вице-президент и председатель придвинулись друг к другу; Руцкой заговорил уже в тоне полного президента, без всякой приставки "вице", Хасбулатов заявил, что всенародная поддержка представительной власти (читай: Хасбулатова) сильна как никогда, и весь этот союз аутсайдеров по своей стилистике начал напоминать что-то вроде "протоГКЧП". Но, разумеется, с отличиями. ГКЧП имел в активе премьер-министра и силовые структуры. Руцкой с Хасбулатовым давно уже оттолкнули от себя силовых министров и теперь решили сделать себе врагом еще и премьера Черномырдина, призвав правительство немедленно отправить в отставку, а министров судить скорым судом. Так ГКЧП не устраивают.
Вероятно, полная политическая беспомощность этих двух, еще недавно ключевых, персон российской сцены связана с тем, что президентская команда сумела завоевать центр (разумеемый даже не в политическом, а скорее в социологическом смысле), осуществив перехват консервативных лозунгов. Стандартная антитираническая и свободолюбивая риторика Руцкого, Хасбулатова и их приверженцев бьет решительно мимо цели: как сильные мира сего, с которыми идет игра в рамках конституционного совещания, так и общество в целом настроены как раз скорее консервативно — слишком уж много за последние годы было сказано громких слов и напечатано бумажных денег. На фоне такой социальной усталости президентская конституция воспринимается спокойно и даже положительно именно по причине ее консервативно-монархического характера — "прямые были страсти, порядка ни на грош, известно ж, что без власти далеко не уйдешь", или, как рассуждали россияне 300 лет назад, "скорее бы кто-нибудь кого-нибудь сожрал — Петр ли Софью, Софья ли Петра, лишь бы что-нибудь установилось". Точно так же укомплектованное из пяти курий Конституционное совещание не имеет к идеалам представительной демократии никакого отношения. Реально оно представляет собой нечто вроде Земского Собора или Генеральных Штатов и именно по этой причине импонирует обществу, до крайности утомленному обликом демократически-правильно избранных депутатов.
В результате богатые теоретические наработки председателя ВС, установившего огромную пользу соборности и корпоративности, трагикомическим образом оказались целиком утилизированными ненавистным соперником. Участники политической игры, отличающиеся хоть какой-то идейностью, не могли не признать, что Ельцин вполне в состоянии обеспечить им чаемый триумф консерватизма, и перешли на его сторону. В оппозиции остались люди безыдейные, срочно сменившие консервативную демагогию на ультралиберальную — каковая перемена никак не способствует сохранению немногочисленных оставшихся приверженцев.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ