50 лет назад, в 1957 году, процесс реабилитации перешел в новую стадию — высокопоставленных жертв репрессий стали восстанавливать в правах на блага и должности. Принципы номенклатурной справедливости изучал обозреватель "Власти" Евгений Жирнов.
"Признать материалы быв. НКГБ клеветническими"
Если отбросить идеологическую и эмоциональную составляющую, то широко развернувшиеся в 1937 году среди номенклатурных работников репрессии были ничем иным, как этапом построения сталинской вертикали власти, процессом радикальной очистки государственного и партийного аппарата от чиновников, переставших соответствовать новым требованиям и потому ставших лишними. В старых партийцах, зачастую не слишком образованных, но имеющих большой опыт фракционной борьбы и сопротивления указаниям свыше, попросту отпала нужда. Ведь к середине 1930-х годов выросло новое поколение, не помнившее дореволюционных времен, приученное воспринимать любое слово вождя всех народов как истину в последней инстанции, в рядах которого насчитывалось немало управленцев, получивших более или менее приличное образование и вполне способных заменить старые кадры.
Технология "большой чистки" советской элиты также была весьма характерной для построения властной вертикали. Сейчас мало кто помнит о том, что региональные вожди — первые секретари обкомов, крайкомов и республиканских ЦК — с большим энтузиазмом встретили начало репрессий и принялись с жаром уничтожать всех своих недругов и политических противников, прежде всего секретарей горкомов и райкомов. А как только они выполнили эту часть работы, в Москве вспомнили и об их грехах.
Репрессии стали трагедией для огромного количества действительно ни в чем не повинных граждан СССР, которых арестовывали и отправляли в места разной отдаленности, чтобы использовать их рабский труд для построения материальной базы социализма. Но для партийных и государственных чиновников постигшие их неприятности были ничем иным, как травмой на производстве. Для кого-то со смертельным исходом, для кого-то — без такового. Не исключено, что именно поэтому, как только после смерти Сталина в 1953 году началась реабилитация, незамедлительно возник и вопрос о материальных компенсациях. Причем тогда же начала складываться и система определения размеров денежных выплат реабилитированным и возвращения им конфискованной при аресте собственности.
Естественно, когда речь шла о друзьях и, тем более, родственниках членов Президиума ЦК КПСС, вопрос решался в ускоренном и благожелательном порядке. К примеру, уже 7 мая 1953 года, спустя всего два месяца после кончины Сталина, компенсацию получила семья Михаила Кагановича — брата верного сталинского соратника Лазаря Кагановича, покончившего с собой перед арестом. В решении говорилось:
"1. Признать материалы быв. НКГБ СССР в отношении тов. Кагановича Михаила Моисеевича клеветническими и принять предложение МВД СССР о полной реабилитации тов. Кагановича М. М.
2. Выдать единовременное пособие жене Кагановича М. М. Каганович Цицилии Юльевне в размере 50 000 руб.
3. Назначить персональную пенсию жене тов. Кагановича М. М. Цицилии Юльевне Каганович в размере 2000 руб. в месяц пожизненно".
Для генералов и адмиралов, реабилитированных по настоянию Министерства обороны, важнее всех компенсаций было восстановление званий и наград, тем более что остальные блага прилагались к ним автоматически.
Чуть менее щедрым оказывалось руководство страны к тем, кто не имел высокопоставленных родственников или коллег. К примеру, выдающемуся хирургу, академику АМН СССР, автору методики забора крови у трупов и переливания ее живым пациентам Сергею Юдину после возвращения в 1953 году из ссылки была выделена только квартира в Москве. Ни о деньгах, ни о компенсации за конфискованное при аресте Юдина имущество речи в решении Президиума ЦК КПСС не шло. Однако ему по крайней мере дали возможность вернуться к полноценной жизни и работе. Ведь огромное число репрессированных месяцами и годами добивались освобождения или права покинуть места ссылки. К примеру, дочь расстрелянного председателя Совнаркома СССР Алексея Рыкова Наталья писала Хрущеву:
"Я вынуждена обратиться к Вам с просьбой вмешаться в течение моей судьбы, так как ненависть к имени моего отца преграждает мне все дороги. На протяжении последних пяти лет, находясь в Енисейском районе Красноярского края на положении ссыльнопоселенки, я не могу получить работу, несмотря на то что неоднократно обращалась во все местные, краевые и даже центральные соответствующие органы...
С 1948 г. после двух операций рака я инвалид. Трудное материальное положение и условия жизни окончательно подорвали мое здоровье. К физической работе я не годна. Муж, на иждивении которого нахожусь вместе с престарелой сестрой моей матери (оба ссыльнопоселенцы), изнурен многолетним туберкулезом, сейчас находится в больнице. Для лечения мы не имеем ни материальной, ни правовой возможности, так как лишены права передвижения, а для поправки здоровья необходима перемена климата".
Собственно, о скорейшем освобождении и возвращении мечтали и просили все политические заключенные и ссыльные. Однако, возвратившись, все или почти все из них столкнулись с отсутствием жилья, средств и работы. И люди, фактически вычеркнутые из жизни в годы репрессий, начали просить партийные и советские органы о помощи. Особенно много таких просьб стало после разоблачения культа личности и начала массовой реабилитации в 1956 году.
"Я равноправный гражданин или нет?"
Как рассказывал мне бывший председатель Верховного суда СССР Анатолий Волин, самым тяжелым оказался вопрос о жилье. Реабилитированные настаивали на возвращении им квартир, однако занимавшие их действующие аппаратчики отнюдь не спешили потесниться. А для строительства нового жилья в требуемых объемах ни у московских, ни у союзных властей попросту не было средств. Волин вспоминал, что неоднократно говорил и писал Хрущеву о необходимости решить проблему. Но кончилось все тем, что в феврале 1957 года его освободили от должности.
Чтобы как-то выйти из положения, стали прибегать к разнообразным ухищрениям. К примеру, гражданам, имевшим до ареста собственные дома, решили выплачивать компенсации по мизерной страховой стоимости жилья на момент конфискации. При этом еще принималось во внимание, признавался ли арест возвратившегося из лагерей человека незаконным, или его просто освободили досрочно. Тем, кого еще не полностью реабилитировали, компенсации не полагалось вовсе.
Даже к тем, кто имел право на полную компенсацию, подходили дифференцированно. Если информация об отказе в помощи реабилитированному или его семье могла просочиться за границу и нанести урон репутации КПСС и интересам СССР, забота проявлялась в полнейшем объеме. После антисоветского восстания в Венгрии в 1956 году в Москве старались везде и всюду показывать свое особое отношение к венграм. И потому уже весной 1957 года волна партийного милосердия нахлынула на семью видного венгерского коммуниста Белы Куна, которого расстреляли в СССР в 1939 году. В записке управления делами ЦК говорилось:
"В связи с реабилитацией быв. видного деятеля Венгерской компартии, быв. члена Президиума Исполкома Коминтерна Бела Куна его семье была предоставлена отдельная трехкомнатная квартира в г. Москве, а жене Бела Куна была назначена персональная пенсия союзного значения в размере 1200 рублей в месяц.
В связи с новыми обстоятельствами считаем необходимым провести следующие мероприятия по улучшению материально-бытовых условий семьи Бела Куна:
1. Жене Бела Куна — Кун Ирине Самуиловне, 1890 года рождения, член КПСС с 1931 года, увеличить размер персональной пенсии до 2000 рублей в месяц и прикрепить ее к столовой лечебного питания.
2. Сестре Бела Куна — Кун Ирине Морисовне, 1887 года рождения, член КПСС с 1928 года, увеличить размер персональной пенсии с 600 рублей до 1200 рублей в месяц.
3. Сестре жены Бела Куна — Гал Иоганне Самуиловне, 1875 года рождения, проживающей в семье Бела Куна с 1914 года, назначить персональную пенсию союзного значения в размере 600 рублей в месяц.
4. Прикрепить всю семью Бела Куна к Центральной поликлинике 4-го Главного управления при Министерстве здравоохранения СССР:
а) жену Бела Куна — Кун Ирину Самуиловну;
б) сестру Бела Куна — Кун Ирину Морисовну;
в) сестру жены Бела Куна — Гал Иоганну Самуиловну;
г) сына Бела Куна — Куна Николая, его жену — Серягову Ольгу Александровну и их сына — Куна Николая 10 лет;
д) дочь Бела Куна — Кун Агнессу и ее мужа — Анатолия Гидаш.
5. Желательно было бы предоставить семье Бела Куна дачу под Москвой на летний период...
6. Брат Бела Куна — Кун Александр, работавший ранее агрономом в Воронежской области, в 1937 году был арестован и осужден. В настоящее время он полностью реабилитирован посмертно. Его семья — жена и двое взрослых сыновей — проживают в Румынии. Семья Бела Куна просит сообщить в Румынию о реабилитации Бела Куна и его брата — Куна Александра. Считаем целесообразным поручить Отделу ЦК КПСС сообщить об этом румынским товарищам".
Правда, секретарь ЦК Михаил Суслов счел такую заботу чрезмерной и собственноручно внес поправки в предложения хозяйственников. Он урезал пенсию вдове Куна до 1500 рублей, а сестре — до 1000, предложение о даче вычеркнул вовсе.
Но вот когда дело касалось событий недавних лет, тем более таких, в которых были замешаны члены действующего руководства страны, желание помогать реабилитированным исчезало почти полностью. К примеру, арестованный в 1950 году и вышедший на свободу в 1956-м бывший первый секретарь ЦК компартии Карело-Финской ССР Геннадий Куприянов, несмотря на неоднократные обращения к Хрущеву, получал мизерную пенсию и не имел работы.
"Дорогой Никита Сергеевич! — писал он в одном из писем в 1957 году.— В январе с. г. я писал Вам заявление с просьбой назначить мне персональную пенсию союзного значения. Очевидно, как результат этого моего заявления... я получил извещение, что Министерство социального обеспечения назначило мне пенсию на общих основаниях в сумме 900 р., и то при условии, что я пройду ВТЭК и получу документ об инвалидности!
Я просто не понимаю, что я — равноправный гражданин или нет? Ведь пенсию на общих основаниях я могу получить по закону и без ходатайства ЦК, и ежели пройду ВТЭК и меня признают инвалидом, то, согласно зарплате, которую я получал последние 12 лет до ареста, я должен получать не 900, а 1200 р. Так неужели и в этом случае, при назначении пенсии на общих основаниях, для меня делается исключение в худшую сторону?..
Ведь я 30 лет работал в партии и комсомоле до ареста. Из них 20 лет на руководящей партийной работе... Участвовал в двух войнах. Дважды контужен и ранен. Этого-то у меня никто не отнимет. Так неужели потому, что я 6 лет просидел в тюрьме, я лишен права получать пенсию, как получают другие???
Я еще не инвалид, я могу еще работать и хочу работать. Хотя здоровье и неважное. Может, ВТЭК и даст мне справку об инвалидности. Но тогда я сяду на 900 р. Мне не дадут работы, а если буду работать, не будут платить пенсию. Вот я Вас и просил дать мне персональную пенсию 1200-1500 р.
Я не могу поверить, не допускаю мысли, чтобы меня в этом деле ущемили по Вашему указанию! Ведь это, в конце концов, мелочь".
Однако издевательство не прекратилось. И Куприянову назначили персональную пенсию в 1000 рублей на время инвалидности, а также направили работать директором дворцов и парков под Ленинградом с окладом 980 рублей. Выбор, работать или быть инвалидом, оставили за ним. Но и это был не худший вариант.
"Ходишь, как дурачок, по учреждениям"
Тем, у кого не было особых заслуг, оставалось рассчитывать на сострадание отвечавшего за реабилитацию секретаря ЦК Аверкия Аристова и председателя комиссии по установлению персональных пенсий Петра Москатова, а также терпеть унижения от чиновников всех уровней. Для примера можно привести адресованное Аристову письмо бывшего работника Наркомвнешторга Н. Г. Алексеева:
"Я вынужден обратиться к Вам с явным протестом против превратившегося в издевку надо мной положения с трудоустройством меня, с подысканием и посылкой меня на работу. Мне кажется, что Ваше указание как секретаря ЦК КПСС не выполняется самим аппаратом ЦК. Я считаю, квалифицирую это прежде всего как неуважение к Вам как к секретарю ЦК, а с другой стороны, квалифицирую это как безусловное явление чванства, безответственности и форменного наплевательского, бюрократического, чиновничьего отношения к выполнению указаний партии.
Казьмин — работник ЦК — формально подошел к вопросу, докладывая Вам о моем использовании. Он и подходил формально. В результате он вступил на путь, как бы избавиться от моих, ставших, естественно, не по моей вине назойливыми, звонков, иногда остававшихся безответными благодаря насмешливо настроенным его двум секретарям — девушкам. В конце концов, сам Казьмин затянул этот вопрос безрезультатными посылками меня по разного рода учреждениям...
Никаких переговоров т. Казьмин ни с одним из этих лиц не вел, а меня ложно информировал, тем более меня, старого большевика, даже хотя бы этого он постыдился, все время ставил в ложное и неудобное положение. Ходишь, как дурачок, по учреждениям, веришь в прерогативы ЦК, а выходит благодаря такой ложной линии поведения одна дискредитация авторитета ЦК...
Зачем гонять, зачем так нечеловечно обращаться, затягивая вопрос: ведь ровно год тому назад я подал Вам мое первое заявление, теперь можно праздновать юбилей моих хождений, бесплодных хождений по мукам... Остается 5 дней до начала нового года, у людей будут обильные столы, и будет хорошо звучать поздравление с Новым годом и пожелания успехов и счастья в следующем новом году. Но как-то будет звучать это новогоднее веселье в семье члена КПСС, у которого в комнате стоят две кровати, причем одна без одеяла, нет занавесок — окна раздетые, нет шифоньера, нет стульев вокруг голого, без скатерти стола, нет абажура на единственной электрической лампочке, нет дивана, нет шкафа для книг, нет зимнего платья, нет в достаточной степени всего того, что требуется для культурного человека.
Причина всего этого заключается в том, что я долгое время нахожусь лишь на одной пенсии, причем размеры ее долгое время были недостаточны — 800 рублей начиная с января 1956 года, причем 300 рублей я оплачивал частную комнату вплоть до октября 1956 года.
Я обратился в ЦК КПСС в октябре 1956 года с этим вопросом, мне рекомендовали обратиться за возвратом моей мебели или соответствующего пособия в МВД СССР. Ввиду того что при описи при аресте мебель моей квартиры не вошла в акт, мне предложили обратиться в другие организации. В моей квартире мебель была ведомственной, казенной, и поэтому возместить ее мне МВД отказалось, но само предложило обратиться в другие организации, в частности в ВЦСПС, что я и сделал. Ввиду того что приобретение мебели не обходится дешево, а стоит суммы размера 10-13 тыс., то естественно мне ни тех малых сумм, которые обычно отпускаются как пособие, не хватает, ни пенсии.
Кроме того, какая-либо постепенность путем, например, отложений, накоплений помесячно немыслима, т. к. приобретение любого предмета ежемесячно стоит 1000-2000 руб., т. е. всю пенсию надо ухлопывать на эти затраты, а это невозможно.
Ранее существовала касса взаимопомощи старых большевиков, теперь она ликвидирована... Если бы не Ваши указания хотя бы в части небольшой материальной помощи в прошлом, я бы вообще остался ни с чем".
После долгих униженных просьб Алексеева ему предложили в Московском комитете партии заведовать магазином или сберкассой. Никаких серьезных номенклатурных постов ему так и не предложили. Ведь он, как и подавляющее большинство реабилитированных, стал лишним для вертикали власти еще во время "большой чистки".
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ