В России Вьетнам до сих пор воспринимается как бедная страна, дожидающаяся помощи от старшего брата. Корреспондент "Власти" Борис Волхонский, на днях побывавший во Вьетнаме, убедился, что за последние годы младший брат очень повзрослел.
Ассоциации, которые вызывает у меня слово "Вьетнам", отчетливо распределяются по десятилетиям.
1960-е годы. Школа, пионерская юность. Мы хором пели антивоенные песни, скандировали "Руки прочь от Вьетнама!", дружно осуждали американских агрессоров и собирали игрушки в подарок детям героического народа.
1970-е годы, студенческие. На нашем курсе было несколько студентов из Вьетнама, одетых в одинаково неприметные дешевые темно-синие костюмы, усиленно учившихся и при этом державшихся очень замкнуто. Передаваемые шепотом слухи: на счету каждого из них — не один десяток солдат США и сайгонского режима.
1980-е годы. Страшные истории про иммигрантов из Вьетнама, жарящих селедку в общежитиях и вывозящих из СССР алюминиевую посуду.
1990-е годы. Не менее страшные истории про засилье вьетнамских торговцев на вещевых рынках и бесчинства "вьетнамской мафии".
А потом — полный провал, слово "Вьетнам" разом исчезло.
"Лет через десять все пересядут с мопедов на автомобили"
Первое впечатление от нового места, как правило, составляется из нескольких стандартных наблюдений.
Паспортный контроль. Работает огромное количество окошек, в очереди — ни одного человека, минимум времени на сличение фотографии в паспорте с физиономией.
Получение багажа. Значительно меньше времени, чем обычно требуется в наших аэропортах.
Дороги — едва ли не главный показатель. Асфальтовое покрытие очень приличное. Дорога от аэропорта Ханоя до города и особенно улицы в городе, на мой взгляд, чуть узковаты, но пока более или менее справляются с потоком авто- и, особенно, мототранспорта. Складывается впечатление, что едва ли не все население Вьетнама передвигается на мопедах и мотоциклах.
— Еще каких-то 15 лет назад тут все ездили в лучшем случае на велосипедах,— сказал мне знакомый российский дипломат.— А еще лет через десять все пересядут на автомобили — рост их количества пока сдерживается высокими импортными пошлинами, но в стране уже действует несколько заводов по сборке — Toyota, Mercedes, BMW, Suzuki, FIAT и другие. Так что подавляющее большинство машин, которые вы тут видите,— местного производства.
В стране много строят: на окраинах Ханоя возводятся целые кварталы многоэтажных домов, и почти повсеместно — и в городе, и за его пределами — идет малоэтажное строительство. Высокая плотность населения и особенности образа жизни вьетнамцев диктуют и особенности малой архитектуры. В стране, где большинство населения испокон веков живет благодаря мелкому бизнесу и розничной торговле, жизненно важно, чтобы каждый дом фасадом выходил на дорогу. Отсюда дороговизна земли в непосредственной близости от оживленных улиц. А потому дома во Вьетнаме непропорционально узкие: при ширине метров в 5-6 они могут уходить метров на 20 и более вглубь, а в высоту иметь три-четыре этажа в сельской местности и до семи в городе — несколько домов стоят вплотную, как бы поддерживая друг друга.
Практически во всех домах такого типа первые этажи занимают лавки, магазины и мастерские. Торгуют всем: от немудреных поделок и сувениров до суперсовременных компьютеров и видеотехники. Особенно бросается в глаза обилие предприятий общественного питания. Вьетнамцы редко готовят дома: при наличии огромного числа дешевых кафе нет нужды тратить на это время.
Цены на еду смехотворны. Во вполне приличных ресторанах основное блюдо стоит 30-50 тыс. донгов ($2-3), а в дешевых забегаловках (где я не рисковал питаться) — и того меньше.
Конечно, поражает обилие социалистической символики: мавзолей Хо Ши Мина, памятник Ленину ("Знаешь, почему Ленин держится за лацкан пиджака? — спрашивает переводчик Туан.— Боится, что у него вытащат бумажник"), красные флаги с золотой звездой на госучреждениях. Повсюду продаются футболки с золотой звездой или портретом Хо Ши Мина.
Впрочем, символика скорее служит неким фоном для вполне деидеологизированных занятий. Тротуар перед памятником Ленину размечен под площадки для бадминтона — ранним утром здесь азартно сражаются жители Ханоя. А широкая площадь перед мавзолеем Хо Ши Мина, наверное, самое удобное место в городе для утренних пробежек.
— Моя нынешняя командировка во Вьетнам — вторая,— рассказал советник-посланник российского посольства Игорь Ховаев.— Впервые я приехал в середине 80-х годов, во второй раз — в 2005 году. И оба раза испытал шок. В первый раз — от вида нищеты и бедности, во второй — от того, насколько Вьетнам преобразился. Кстати, в прошлом году в устав Коммунистической партии Вьетнама было внесено новое положение: отныне членам партии разрешено заниматься бизнесом.
"Надо рассказывать, как эта страна победила три великие державы"
Что из социалистического прошлого пока не пошло на продажу, так это память о войне против США 1965-1973 годов. В Музее военной истории в Ханое выставлены образцы оружия — советского, состоявшего на вооружении армии Северного Вьетнама, и трофейного американского. Тут же огромный монумент, собранный из обломков сбитых американских самолетов. Вокруг слышна разноязыкая речь — английская, французская, испанская, японская, китайская. Русскую речь за два-три часа, проведенных в музее, я услышал только однажды. Увидев соотечественника, туристы обрадовались, а узнав, что я журналист, обрадовались еще больше.
— Об этом надо обязательно писать,— заявили новые знакомые.— Обязательно надо писать о том, как маленькая страна за короткое время победила три великие державы.
Они имели в виду победу Вьетнама над Францией в 50-е годы, над США в 1973-м и над Китаем в конце 70-х.
Директор музея генерал Ле Ма Лыонг — сам ветеран войны против США. На его счету 53 американских солдата, 26 солдат сайгонского режима, один сбитый самолет и один подбитый танк.
— Американские ветераны приходят к вам в музей? — спросил я.
— Да, и очень много.
— И как вы с ними встречаетесь?
— Встречаемся как ветераны. Знаете, был такой случай. В музей пришел американский генерал. Я стал ему рассказывать о сражении, в котором принимал участие в августе 1969 года. Он посмотрел на карту и сказал, что тоже участвовал в этом сражении. Это было неожиданно, но никакой враждебности мы друг к другу не испытали. Было даже весело: война позади, и можно взглянуть на нее как на историю.
— Насколько далеко зашел процесс примирения? — спросил я заместителя директора Вьетнамского телевидения Чан Данг Туана.— Может ли по VTV быть показан фильм "Рэмбо"?
— Нет, на государственном телевидении "Рэмбо" мы вряд ли покажем,— ответил Туан.— У такого показа есть много сторонников, но и много противников, и он вызовет ненужные споры в обществе. Но это не значит, что вьетнамцы не могут посмотреть "Рэмбо". У нас транслируются передачи американских каналов. Кроме того, "Рэмбо" и другие подобные фильмы можно купить в магазине на DVD. И выход в интернет у нас свободный. Я и сам порой с удовольствием смотрю американские фильмы, в том числе про войну.
"Пусть едет в Россию, но потом пусть возвращается домой"
Искусствовед Наталья Краевская, живущая в стране вместе с мужем-вьетнамцем в общей сложности более 17 лет, принимает гостей, как и положено, в гостиной, расположенной сразу за парадным входом в дом. Ее муж-художник редко покидает свои покои, находящиеся в глубине дома. Но мне повезло: он вышел к гостям.
— Как вам тут живется? — спрашиваю я Наталью.
— Мне нравится. Здесь интересно, можно найти занятие по душе. Меня очень интересует искусство малых народов, живущих в глуши Вьетнама, да и вообще современное вьетнамское искусство.
Она показывает свою книгу о вьетнамском искусстве.
— Легко было издать? — спрашиваю я.
— Не очень,— отвечает Наталья.— Но спасибо немецкому Институту Гете и Французскому альянсу — они финансировали издание.
— А что же, наши организации соотечественнице не помогли?
— Нет,— усмехнувшись, говорит Наталья.— Мне было прямо сказано, что на такие мероприятия денег нет.
Прожив во Вьетнаме 17 лет, Наталья так и не смогла в совершенстве овладеть языком.
— Знаете, во вьетнамском языке шесть тонов, и я просто не слышу разницы между ними. Для меня два совершенно разных слова звучат абсолютно одинаково.
Зато дочь Натальи Нюша, окончившая в этом году школу, свободно владеет двумя языками и едет учиться в Россию.
— Нюша — это уменьшительная форма от Анна или от какого-то вьетнамского имени? — спрашиваю я.
— Нюша — это Нюша,— объясняет Наталья.— Родственники мужа хотели назвать ее вьетнамским именем, но мне оно показалось неудобопроизносимым. Сошлись на Нюше — вроде бы и по-русски, и на вьетнамское имя похоже.
Отец Нюши не рад тому, что дочь едет учиться за границу.
— Я был против,— говорит он.— Но в итоге согласился: пусть едет, но потом пусть обязательно возвращается домой.
— А как во Вьетнаме с русским языком? — спросил я.
За Наталью ответила дочь ее друзей Маша. Маша родом из Калмыкии, окончила химфак МГУ, поступила в аспирантуру одного из университетов Германии и занимается проблемами использования химических удобрений и их воздействием на окружающую среду. Именно эта тема привела ее во Вьетнам, где на рисовых полях (Вьетнам занимает второе место в мире по экспорту риса) активно используются удобрения и пестициды.
— В той деревне, где я провожу свои исследования,— говорит она,— все люди старше 40 лет в школе изучали русский язык. Но сейчас почти все забыли. Помнят отдельные слова: "здравствуйте", "школа", "хлеб". Вот, пожалуй, и все.
Что касается простых вьетнамцев, то, насколько я мог заметить, Маша права. Но многие руководители среднего и высшего звена еще помнят русский язык, а некоторые говорят очень неплохо. Правда, в беседах с иностранцами предпочитают пользоваться услугами переводчика. Впрочем, общение с вьетнамскими чиновниками обычно не слишком содержательно: любая официальная или полуофициальная беседа сводится к тому, что "вьетнамцы высоко ценят и всегда будут помнить братскую помощь, оказанную СССР и Россией в борьбе за свободу и независимость".
Заверения в вечной дружбе уже давно не подкреплены реальным содержанием: слишком далеко разошлись наши страны за последние 15-20 лет. Если еще в начале 1980-х годов СССР ("льен со" по-вьетнамски) составлял для Вьетнама едва ли не весь внешний мир (по крайней мере, весь дружественный внешний мир), то теперь Вьетнам открыл для себя и другие страны и активно осваивает новые рынки. Достаточно сказать, что в 2006 году доля России во всей внешней торговле Вьетнама едва превысила 1%.
"Планов возвращаться у меня нет"
Показательна в этом отношении судьба крупнейшего совместного российско-вьетнамского проекта, отметившего недавно 25-летний юбилей,— СП "Вьетсовпетро", учредителями которого являются PetroVietnam и "Зарубежнефть". Сегодня в городке российских нефтяников в городе Вунгтау на юге страны осталось около 1300 россиян, включая членов семей. Совсем недавно их было около 5000. А в 2010 году истекает срок российско-вьетнамского соглашения о совместном предприятии, и что будет дальше, пока не берется сказать никто.
Как рассказали мне российские сотрудники СП, набор новых сотрудников в России уже прекращен, контракты тех, кто еще работает, не продлеваются, и происходит постепенная замена российских специалистов на вьетнамцев. Впрочем, какие-то надежды они возлагают на предстоящий 11-12 сентября визит в Москву премьера Вьетнама Нгуен Тан Зунга: как ожидается, судьба "Вьетсовпетро" станет одним из вопросов на переговорах.
Гендиректор "Вьетсовпетро" Чан Ле Донг был более оптимистичен:
— Конечно же, сотрудничество продолжится,— говорит он.— Возможно, мы будем осваивать и новые месторождения, в том числе на территории России.
Уже сейчас, по словам Донга, его компания готова сделать решительный прорыв на внешние рынки: готов к подписанию контракт на разведку нефти в Тунисе, ведется изучение возможностей работы в Иране. А на территории России планы пока еще совместного предприятия связаны с Печорским бассейном.
Прогуливаясь по городку нефтяников, я обратил внимание на одну семью. Муж — пожилой россиянин, жена — молодая вьетнамка, двухлетняя дочь. Мы разговорились.
Николай геофизик, родом с Кубани. Во Вьетнаме уже во второй раз. В первый раз работал здесь в 1995-1999 годах, вторая командировка началась в 2002-м.
— Так понравилось, что решили снова приехать?
— Это довольно грустная история,— ответил Николай.— После первой командировки моя первая жена заболела и умерла. Дети выросли, в России меня ничто не держало, и я решил вернуться. Здесь познакомился с Ли — она работала в цветочном магазине, принадлежащем ее семье. Поженились, теперь у нас есть дочь Лина.
— А как вы смотрите на свое будущее? Когда закончится срок контракта, вернетесь в Россию?
— Пока не знаю, что именно буду делать, но планов возвращаться у меня нет.
"В Европе за такие деньги таких услуг не получишь"
Как сказал мне один из сотрудников российского посольства, "если и есть чем гордиться в наших экономических отношениях с Вьетнамом, так это темпами роста туризма". Число российских туристов за первые шесть месяцев 2007 года по сравнению с тем же периодом прошлого года возросло на 65%, а к концу года ожидается еще больший рост. Впрочем, в абсолютных цифрах (25 тыс. туристов за январь-июнь 2007 года) Россия занимает место в середине второго десятка, уступая и западным странам (Германии, Франции, Великобритании, США), и соседям Вьетнама по региону (первое место занимает Китай, второе — Южная Корея; высокие показатели у Японии, Таиланда, Камбоджи, Малайзии, Тайваня, Сингапура).
— Почему сюда? — спросил я профессора экономфака МГУ Александра, приехавшего во Вьетнам с женой Еленой и двумя детьми-старшеклассниками.
— В этом году мы сначала хотели поехать в Испанию,— ответил он,— но потом наши друзья, отдыхавшие во Вьетнаме, посоветовали сюда. И мы нисколько не жалеем. Во всяком случае, сочетание "цена-качество" тут великолепное: за такие деньги нигде в Европе такого набора услуг не получишь. К тому же экзотика.
Сервис во вьетнамских отелях и ресторанах действительно безупречный, хотя порой несколько навязчивый. Однажды я в компании еще четырех человек ужинал в одном ресторанчике в Хошимине (бывшем Сайгоне). Вокруг нашего стола выстроилось сразу семь официантов: у каждого клиента заказ принимал отдельный человек, зачем еще два, выяснить так и не удалось.
Пока россияне, в отличие от туристов из других стран, осваивают прежде всего наиболее дорогой сегмент туристического рынка — отели категории "четыре-пять звезд". Впрочем, Александр прав — цена за номер в одном из лучших пятизвездных отелей на курорте Ньячанг составляет каких-то $110 в сутки.
"Мы работаем на дорогом сегменте рынка"
Каким бы современным городом ни выглядел Ханой, его затмевает "южная столица" — город Хошимин (бывший Сайгон). То, что этот город — крупнейший экономический центр Вьетнама, начинаешь понимать еще километров за 50: вдоль дороги то и дело встречаются совместные предприятия, над воротами которых развевается по два флага: вьетнамский и японский, вьетнамский и таиландский, вьетнамский и южнокорейский, вьетнамский и австралийский, вьетнамский и сингапурский. Есть даже вьетнамо-американское предприятие по производству компьютерной периферии. Не заметно, пожалуй, присутствия капитала только одной страны — России.
Чем дальше продвигаешься с севера на юг, тем чаще встречаются и храмы — как буддийские, так и католические. Судя по архитектуре католических церквей, большинство из них явно построено недавно: архитектура не просто современная, а откровенно авангардистская. Одни церкви напоминают детские игровые площадки с лесенками и горками, другие — сооружения, собранные из деталей детского конструктора. Особенно поразила меня церковь, колокольня которой выполнена в стиле буддийской пагоды.
В самом городе — высотные здания гостиниц и деловых центров, современные торговые центры, бешеный ритм уличного движения. Сайгон (Хошимином его мало кто называет) пока не дотягивает до Токио или Куала-Лумпура и даже до Бангкока, но если у меня и оставались какие-то представления о Вьетнаме как о нищей стране, нуждающейся в помощи старшего брата, то при взгляде на Сайгон они развеялись окончательно.
Метаморфозы Вьетнама за прошедшие полвека как в зеркале отразились в истории швейной компании Garco 10. Гендиректор компании Нгуен Тхи Тхань Хуэн рассказала:
— Фабрика была создана в 1946 году. Сначала это был маленький пошивочный цех. Во время войны вплоть до 1972 года мы шили только военную форму.
Экспозиция музея при фабрике подтверждает слова гендиректора: там выставлены весьма уродливые, к тому же мятые и запыленные образцы первой продукции.
— С 1972 по 1990 год наша продукция шла исключительно в СССР и другие страны социалистического лагеря. Пик пришелся на 1984-1985 годы. А потом у вас началась перестройка, а у нас — политика обновления, и мы стали работать на рынки Европы, США и Японии и шить рубашки, костюмы, зимние куртки по заказу тамошних фирм.
Показывая мне буклет, в котором перечислены филиалы компании (их в разных городах и провинциях Вьетнама десятка полтора) и названия зарубежных фирм-партнеров, Хуэн дает пояснения на беглом английском.
Я небольшой знаток фирм--производителей модной одежды и модных домов. Но одна моя юная коллега, бегло глянув на список фирм, по заказам которых шьет одежду эта вьетнамская компания, выразилась коротко и емко:
— Это круто!
— А как обстоят дела на российском рынке? — спрашиваю я.
— Практически никак, — отвечает Хуэн.— Мы хотим туда пробиться, но только под своим брэндом. А это трудно: мы работаем на дорогом сегменте рынка, а в России засилье дешевого китайского ширпотреба. Может быть, мне удастся чего-то добиться в сентябре. Я еду в Москву в составе делегации, сопровождающей нашего премьера, и слышала, что в Москве есть вьетнамский магазин, торгующий исключительно вьетнамской продукцией. Надеюсь, мне удастся наладить поставки через него. Но только под нашим собственным брэндом,— повторяет она.
На одной из ханойских улиц ко мне подошел юноша, торгующий книгами с переносного лотка. Я просмотрел корешки. Большинство книг было на английском языке — в основном излагающих вьетнамский взгляд на историю войны с США. Несколько книг на французском — словари, разговорники, путеводители. Одна-две книги на японском.
Он говорил по-английски с заметным акцентом, но уверенно и грамматически правильно.
— Где ты учил язык? — спросил я его.
— В школе. А потом — общаясь с иностранцами.
— А на русском языке книги есть?
— На каком? — не понял парень.
— На русском. Россия — знаешь такую страну?
— Я там никогда не был. Как я могу ее знать?
— Но слышал?
— Слышал,— уверенно заявил он.
— А что слышал? — продолжал допытываться я.
— Честно говоря, ничего.
"Хо Ши Мин — это вьетнамский Джордж Вашингтон"
О том, легко ли американскому ветерану войны во Вьетнаме преодолеть "вьетнамский синдром", корреспонденту "Власти" в Вашингтоне Дмитрию Сидорову рассказал первый посол США в социалистическом Вьетнаме Питер Питерсон.
Питер Питерсон во время войны был летчиком, был сбит и шесть лет провел в плену. В 1997 году стал первым послом США в социалистическом Вьетнаме. В этой должности проработал четыре года, затем, вернувшись в США, вместе с женой-вьетнамкой Ви Ли основал консалтинговую фирму Peterson International, которая помогает компаниям из разных стран ориентироваться в правилах игры на рынках Юго-Восточной Азии, в первую очередь во Вьетнаме. Вместе со старым другом, вице-президентом торгового совета США--Вьетнам Робертом Шиффером создал фонд "Альянс за безопасность детей", который работает во Вьетнаме и других странах Азии. Постоянно живет в Австралии, чтобы быть ближе к Юго-Восточной Азии.
— Были ли у вас какие-то психологические проблемы, связанные с возвращением во Вьетнам?
— Никаких проблем не было, хоть я и провел в плену шесть лет. За 30 лет мне удалось починить свою психику. Скорее я волновался, как примут меня вьетнамцы. Поэтому я не сразу принял предложение президента Билла Клинтона.
— Многие из ваших товарищей по оружию до сих пор выступают против налаживания отношений с Вьетнамом. Как вы на это смотрите?
— Да, я знаю о такой позиции. Но, в конце концов, в США есть много людей, которые до сих пор плохо относятся к Японии или Германии из-за второй мировой войны. Я считаю, что человек не может постоянно жить в прошлом. Друзей должно быть больше, чем врагов. Возмездие никогда не приносило результатов в отличие от попыток наладить хорошие отношения. И только так можно предотвратить возникновение нового Вьетнама. А я очень не хотел бы увидеть повторение тех событий, участником которых был в 60-е годы.
— Что говорили вам друзья, узнав о вашем намерении вернуться послом во Вьетнам?
— Многие из моих бывших и нынешних друзей не согласны с моими взглядами. Поэтому я отдавал себе отчет в том, что многие из тех, кто, как и я, был в плену, а также различные ветеранские организации негативно относятся к идее установления дипломатических отношений с Вьетнамом. И, работая послом, я пытался помочь ветеранам осознать, что установление отношений дает им новые возможности для поиска товарищей, попавших в плен или пропавших без вести.
— Как прошел ваш первый день в должности посла?
— Сказать, что это был непростой день,— значит не сказать ничего. В аэропорту меня встречали иностранные дипломаты, американцы, работавшие во Вьетнаме, представители МИД Вьетнама. Мне было трудно представить, что меня могут так тепло и по-дружески принять в этой стране. Затем я встретился с высшим руководством Вьетнама. Это была короткая, но очень важная встреча: мне дали понять, что в отличие от послов других стран я могу звонить им напрямую и договариваться о встречах. Лидеры Вьетнама старались показать мне, что у них нет никаких оснований недружественно относиться ко мне и к моей стране.
— В 2000 году правительство Вьетнама наградило вас Красным Крестом за заслуги в гуманитарной сфере. Что вы думали, получая награду с профилем Хо Ши Мина, лидера страны, против которой вы воевали?
— Получить эту награду было для меня честью. Портрет Хо Ши Мина на ней не вызвал у меня никаких отрицательных эмоций. Хо Ши Мин для Вьетнама — это примерно то же, что для американцев Джордж Вашингтон. У меня нет личной ненависти ни к нему, ни к кому-либо из вьетнамского руководства. Во время войны они делали свое дело, я — свое.
— Как вы познакомились с будущей женой?
— Мы встретились на приеме у моего хорошего друга, израильского посла, всего через пару недель после моего приезда во Вьетнам. Это была любовь с первого взгляда. Мы разговаривали всю ночь и потом больше не расставались.