Малый зал Санкт-Петербургской филармонии открыл сезон премьерой, представляющей в один вечер два вокальных цикла; еврейский — Дмитрия Шостаковича и русский — Валерия Гаврилина. Эту программу пианист и продюсер Алексей Гориболь придумал еще десять лет назад, но филармония решилась пустить ее на свою сцену только сейчас. Слушал ВЛАДИМИР РАННЕВ.
Казалось бы, интрига как интрига. Но десять лет пианисту запрещали соседство в одном концерте двух вокальных циклов; "Из еврейской народной поэзии" (1948) Дмитрия Шостаковича и "Русской тетради" (1965) Андрея Гаврилина. По отдельности — сколько угодно, вместе — ни в коем случае. Без объяснения причин. Теперь идею удалось осуществить.
Признаться, с музыкантской точки зрения соседство этих двух больших (каждое — на отделение) сочинений не самое выигрышное. Почти два часа страдальческой музыки, друг другу хоть и не близкой, но и не контрастной. И вместе с тем эта еврейско-русская пара дает-таки любопытное сопоставление.
Разговор в этих циклах вообще-то про тоску. Но насколько одна тоска не родня другой. Андрей Гаврилин — типичный "деревенщик", характерная протестная фигура в искусстве шестидесятых. С реверансами в сторону "опрощения", он заново открывает мир старой русской деревни, без колхозов и трудодней. Этот идеалистический мир является ему в стилизованных девичьих плачах "по милому". Где хотя и поют "Кого люблю, того здесь нет", но ведь понятно, что проблематика этих причитаний выходит за рамки любовной лирики. Есть в них какое-то радостное упоение страданием.
Еврейская скорбь у Шостаковича иная. Это вселенская экзистенциальная скорбь, охватывающая все жизненное пространство еврейского сознания и несколько даже утрированная композитором в веристском ключе (как писал теоретик итальянского веризма композитор Пьетро Масканьи, "человеческий голос не говорит и не поет — он кричит! кричит! кричит!"). 1948 год — сложное время для такой темы, тем более что свой цикл написал без акцента на нацистский геноцид (как, например, сделал в "Свидетеле из Варшавы" Арнольд Шенберг). Шостакович в гнетуще-трагическом, абсурдно-саркастическом тоне, который оказывается одинаково близок и манере письма композитора, и духу еврейского фольклора, говорит о страдании как лейтмотиве еврейской культуры, не исключая и ее советское бытование. И даже последний номер на вечную еврейскую тему социализации "Счастье" — о радости еврейской мамы, гордой тем, что "врачами стали наши сыновья", — совсем не реверанс в сторону дружбы народов. Умеет вот Шостакович так высказаться, что во всем у него проступает двойное, а то и тройное дно. И вроде бы "счастье", а неуютно как-то становится на душе от такой радости.
Для своего концерта в Малом зале Алексей Гориболь подобрал звездный состав исполнителей — пели Лариса Костюк, Яна Иванилова и солист Большого театра Марат Галиахметов. Эта команда очень убедительно исполнила всю программу. Пожалуй, лишь госпожа Костюк, что за ней я замечаю уже не первый раз, склонна петь камерную музыку двадцатого века в оперной манере девятнадцатого. Лишь в финале "Русской тетради" певица отказалась от высокопарного форсирования звука и лицедейского трагизма.