В Молодежном театре на Фонтанке парижский театральный центр La Petite Fabrique показал на языке хип-хопа "Басни Лафонтена". ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО сочла его отличным зрелищем для семейного просмотра.
На знание местным зрителем Лафонтена, пусть даже в изложении дедушки Крылова, организаторы не надеялись. Перед каждой миниатюрой ведущий заботливо зачитывал литературный текст. Это было не обязательно, тем более что исполнители не столько вытанцовывали сюжет, сколько внутреннее состояние героев. Характерна в этом смысле была басня "Ворона и Лисица" в постановке Доминика Эрвье. Немолодой лысый обаятельный дядька, напоминающий преподавателя карате, с татуировкой на ноге, сначала разучил вместе с залом основные жесты новеллы — "титры" (указательный и безымянный пальцы обеих рук сгибаются), "ворона" (большой и указательный пальцы около рта щелкают "клювом"), "лисица" (кисть руки удлиняет нос). Затем их отрепетировал, постепенно ускоряя темп. А когда публика уже валилась друг на друга от смеха, показал класс: те же жесты, но в изощренном пластическом и ритмическом обрамлении. Думаю, советские балетмейстеры, жизнь положившие за умозрительный симфонический танец, умерли бы от зависти, увидев такие "хореографические фуги", выросшие из одной элементарной пластической темы. После этой увертюры началась собственно басня, сопровождаемая проекцией на экран компьютерной нарезки, текстом на разных языках, в исполнении помимо самого дядьки молодым человеком восточной внешности и время от времени выбегающей барышней. Кто кого изображал — неважно. Не Ворона и не Лисица были главными героинями рассказа, но лесть, проникающая во все клеточки тела. Главным же страдальцем этой фантастической новеллы казался Сыр (этот образ принял сам татуированный дядька). Он падал с таким щемящим чувством тоски, безысходности и обреченности, что было понятно: вот так-то и рушатся и надежды, и цивилизации.
Занятным оказалось и прочтение "Стрекозы и Муравья" (хореограф Эрман Дьефуис). Попрыгунья Стрекоза в виде импозантного молодого человека в белом костюме в буквальном смысле пропела восхитительные джазовые импровизации. Муравей — нудного вида барышня в огромных очках — с мазохистическим упорством наводил порядок: тер, скреб, пылесосил, постепенно сатанея от самого процесса. В финале оба ударились в пляс. А это и есть последние слова морали: "так поди же, попляши".
Если первые две басни выглядели несомненными поп-хитами, то "Дуб и Тростник" оказался штучкой с философским подтекстом. Ведущий вечера, кстати, не смог найти русского перевода (хотя это не представляет библиографической трудности) и своими словами пересказал сюжет басни. Вышло примерно так: Дуб похвалялся перед Тростником своей мощью. Подул ветер, гибкий Тростник пригнулся к земле, а гордый Дуб, собственно, дал дуба. Кажущаяся простота и событийная бедность сюжета, где нет ни полного изысканной лести монолога из "Вороны и Лисицы", ни калейдоскопа событий "Стрекозы и Муравья", сделала эту миниатюру пластическим эксклюзивом (хореограф Мурад Мерзуки). Заносчивый Дуб, великолепный в своей оживающей статике, не ведает сомнений. Тростник, покоряясь стихии, покорно принимает любые, довольно невероятные формы. Словом, осталось только сожалеть, что нам показали только три из одиннадцати басен.