Последние несколько лет мировое сообщество ищет пути мирного решения косовской проблемы. Между тем опыт другого бывшего югославского региона — Боснии и Герцеговины — показывает, что вмешательство международных сил отнюдь не гарантирует полного затухания многолетнего конфликта.
26 сентября в интервью боснийской газете Dnevni Avaz координатор внешней и оборонной политики Евросоюза Хавьер Солана заявил, что политическая ситуация в Боснии и Герцеговине обостряется все сильнее, и Европу это все больше беспокоит. Ничего нового в словах Соланы нет: спустя 12 лет после окончания войны национализм и сепаратизм в Боснии цветет пышным цветом. После войны у разобщенного населения Боснии исчезли основания объединяться вновь. На смену этнической чересполосице Боснии (здесь сотни лет вперемежку жили боснийские мусульмане, или босняки, сербы, хорваты, цыгане, евреи, албанцы), гордости социалистической Югославии, пришли новые национальные зоны (см. справку). Фактически, как утверждают некоторые местные эксперты, такое административное устройство страны легитимизировало этнические чистки в определенных районах.
Сепаратистские идеи Слободана Милошевича, Воислава Шешеля, Анте Павелича и других, как это ни цинично, подтверждаются экономической статистикой: сегодня в Боснии относительное развитие наблюдается практически только в моноэтнических областях (Ябланица, Зеница, Сараево, Баня-Лука, Широки Брег). В тех же местах, поделить которые было невозможно (Мостар, Травник, Брчко),— застой.
"Как мир настал, так нервы и не выдержали"
От Мостара, административного центра кантона Герцеговина-Неретва, до Сараево — 120 км горной дороги. Лихачи на автомобилях и даже на рейсовых автобусах умудряются проделать этот путь за час с небольшим. Подпрыгивать на ухабах, мотаясь на поворотах между стенками дряхлого автобуса под турбо-фолк, который так любят слушать водители, и вдыхая чесночный дух, идущий от домашней колбасы из багажа попутчиков,— увольте. Я предпочитаю поезд. Он, правда, идет часа три: рельсы старые, проржавевшие, помнят и Иосипа Броз Тито, и даже австрийцев. Но зато какие красоты вокруг — многослойные высоченные горы, то голые, скалистые, то сплошь покрытые мхом, смотрятся в гладь чарующего изумрудного Ябланицкого озера. Домики под красной черепицей, стога, тучные грязнущие овцы, ленивые коровы. На виадуках поезд въезжает в густой туман, который наваливается на горы и скрывает внизу людей, машины, дома и огороды. Впечатление портят только знаки "Мины", кое-где выглядывающие из тумана.
— Вам моя сигарета не мешает? — выдыхает на меня дым грузная одышливая брюнетка напротив. Здесь курят всюду: в банках, кафе, книжных магазинах, продуктовых лавках. В основном курят сараевскую "Ауру", не из патриотических соображений, конечно,— она дешевая, всего {euro}0,5.
Соседка начинает разговор. Говорят тут всегда, со всеми, и о самом интимном, как и в российских электричках. Только сюжеты другие.
— А я маму еду хоронить. Она и не старая была, всего 62 года, но войну провела в Сараево. В ее квартиру однажды через окно граната залетела, завертелась. Они с папой взяли ее, гранату, положили аккуратненько на плащ и выбросили обратно в окно. Держались. Воды не было, и они по очереди ходили на реку под снайперским огнем. Военное положение не позволяет расслабиться. А потом, как мир настал, так у нее нервы и не выдержали.
Подобные истории — в каждой второй семье. Почти из 5 млн населения начала 90-х годов погибли, по разным данным, от 100 до 250 тыс., стали беженцами около 1,8 млн человек. Психологические травмы передаются новым поколениям.
— Мы все сдвинутые. Среди тех, кто провел войну здесь, нет ни одного нормального человека,— говорит моя подруга Лейла.— Единого мнения о том, кто виноват, тут тоже нет. В Боснии — три правды: по одной на сербов, хорватов и мусульман.
О войне до сих пор напоминают 18 тыс. обозначенных на карте минных полей (необозначенных как минимум вдвое больше), расстрелянные школы, церкви, театры, жилые дома с зияющими метровыми прорехами — следами гранат. Как говорит персонаж одного фильма о войне в Хорватии: "Вы называете это "разрушить"?! Человек копит 20 лет на дом, строит его по кирпичику, устанавливает дорогую сантехнику, мебель покупает, спутниковое телевидение проводит, кондиционер, а потом пьяный четник (четники — сербские монархисты-националисты времен второй мировой; широко употребляется в отношении сербских сил в войне 1991-1995 годов.— "Власть") приходит и гранатометом сносит это все за пару минут,— это "разрушить", по-вашему? Разъе...ть к чертовой матери, вот как это называется!"
— Ты не представляешь, какое количество маньяков, безумцев, извращенцев вылезло на поверхность в то время. В армии каждой из трех сторон были такие отморозки, которым нравилось убивать и мучить. Их, залитых ракией по уши, запускали в села на "очистку", чтобы сломить волю к сопротивлению,— вспоминает Ивица Никшич, в 19 лет примкнувший к хорватскому ополчению Боснии и Герцеговины в своем родном Конице. В 1993-м там было месиво, из которого Ивица вышел с простреленным глазом.
12 лет спустя жертвы и родственники жертв все еще ищут свою правду. В заголовках боснийских газет через день: "Правда о Грабовице", "Новые доказательства преступлений моджахедов Армии Боснии и Герцеговины", "Очередное захоронение под Сребреницей" и т. д. Распутывание клубка мучительных воспоминаний и попытка облечь жажду возмездия в законную форму немного помогают выплеснуться горечи.
Считается, что времена той оголтелой национальной ненависти в Боснии якобы миновали. Это вроде бы гарантируется экономическим, военным и политическим присутствием международного сообщества, которое является структурным элементом послевоенной системы и гарантом мира в Боснии и Герцеговине. На протяжении последних 12 лет мощное давление международного сообщества побуждает политиков Боснии и Герцеговины отказаться от явной националистической риторики, а граждан — стать более терпимыми и сдать оружие.
Впрочем, граждане не стремятся уступать давлению — оружие есть в каждом доме.
— "Калаш" — это тебе не международное сообщество, понадежнее будет,— подмигивает таксист Асим.
Шашечки, лилии и орлы
Офис верховного представителя международного сообщества в Боснии и Герцеговине здесь уже шестой год готовится к закрытию. В этом году говорили о полном свертывании миссии, но в какой-то момент стало ясно, что без иностранного вмешательства Босния не выживет. В трудных случаях, к которым относятся реформа полиции, реформа образования, объединение национально-культурных учреждений, стратегическое развитие страны — то, что входит в понятие "национальная идентичность", только санкции верховного представителя обеспечивают прогресс или хотя бы выход из тупика.
Местные же политические силы представлены в основном националистическими партиями "Хорватское демократическое сообщество", "Социально-демократическая акция", в подавляющем большинстве состоящая из боснийских мусульман, Партия за Боснию и Герцеговину, тоже мусульманская, и сербский Союз независимых социал-демократов. Идти на компромиссы ради прогресса эти партии зачастую просто неспособны.
Что парадоксально, такую ситуацию во многом создали сами избиратели — почти треть их, судя по данным опросов, проводимых накануне выборов 2006 года, считают свое положение уязвимым и во главу угла ставят "жизненно важные национальные интересы" (образование, общественное телевидение на языках государствообразующих народов, национальный баланс в структурах власти и полиции). Это в основном ветераны и инвалиды войны, прозябающие в бедности вдовы, полуграмотные крестьяне в отдаленных селах, безработные. Но есть среди них и вполне преуспевающие граждане, разбогатевшие на войне и послевоенной неразберихе. Есть также и молодые люди, посещающие концерты фашиствующих музыкальных групп и находящие особый шик в том, чтобы проехать по городу в открытом автомобиле, размахивая своим флагом: государственным флагом Хорватии или Сербии или зеленым знаменем ислама. Большая часть этих людей носит на груди националистическую символику: хорватские шашечки, или лилию, которой некоторые боснийские мусульмане пользуются как своим национально-религиозным знаком, или сербского орла.
Казалось бы, гражданам Боснии и Герцеговины лучше подумать о рабочих местах (здесь официально 40% безработных), о более высоком уровне МРОТ (в настоящее время — около 300 боснийских марок, т. е. {euro}150), или о будущем детей (подавляющее большинство опрошенных студентов желают как можно быстрее уехать из Боснии). Но обеспокоенность за национальную идентичность оказывается сильнее, что нередко используют политики. Пресловутые "жизненно важные национальные интересы" вытаскиваются ими из рукава, когда нужно заблокировать какое-нибудь решение или когда решаются вопросы вроде ремонта дорог или распределения инвестиций между регионами.
Впрочем, на административном уровне национальный вопрос решен законодательно. Например, законы города Мостара предписывают избирать мэра и спикера муниципального парламента из представителей разных народов. Если, к примеру, мэр оказался хорватом, то спикер должен быть мусульманином или сербом, в зависимости от позиций правящих (националистических) партий. Если же и спикер оказался хорватом, то он должен подать в отставку, и тогда назначаются новые выборы. В администрации тоже должен быть соблюден национальный баланс. Это приводит и к абсурдным ситуациям: например, на недавнем конкурсе на несколько десятков должностей в мэрии выявили дефицит сербов. Как заявили женские неправительственные организации, устроившие кампанию против пополнения администрации по национальному признаку, в результате квалификация и мотивация кандидатов не играли роли, а "собирательный" идеальный претендент выглядел так: мужчина сербской национальности, ветеран войны, проведший в армии не менее 5 лет, инвалид, с 25-летним рабочим стажем.
"Листопад" или "октобар"?
Повседневная жизнь жителей Боснии и Герцеговины полностью определяется национальной разобщенностью.
— Я никогда не была на Старом мосту. Это где? — вполне искренне говорит четырнадцатилетняя жительница Мостара сербка Даница. Этот мост находится всего в 500 метрах от кафе, где мы с Даницей разговариваем,— на мусульманской стороне, в историческом центре города. Это ажурное творение XVI века (времен османского султана Сулеймана Величественного), кандидат в список мирового наследия ЮНЕСКО. Мост был взорван во время войны. Реакция на это на Балканах и в мире была подобна реакции на уничтожение талибами буддийских святынь в Афганистане. В 2004 году мост с помпой восстановили. Неудивительно, что Даница никогда его не видела, для жителей сербской стороны города его как бы нет.
Всеобщая разобщенность проявляется и в языке. По мнению многих ученых, сербы, хорваты и мусульмане говорят на одном языке — сербохорватском, однако далеко не все жители региона готовы с этим согласиться. Как бы то ни было, представители разных народов в разных местностях говорят немного по-разному. Диалекты сербов и мусульман-босняков очень близки, хорватский диалект во многом от них отличается. Многие слова, даже самые обычные, звучат по-разному в речи хорватов, мусульман и сербов (например, хорваты октябрь называют "листопад", а мусульмане и сербы — "октобар"). Неправильный выбор еще лет пять назад мог даже для иностранца обернуться неприятностями. Известны случаи, когда на важных политических переговорах одна сторона шумно вставала из-за стола, опрокидывая стулья, и выходила из зала, потому что привели не того переводчика.
Именно в силу эмоционального восприятия национальных вопросов одна из самых болезненных проблем в стране — это реформа образования. Сейчас боснийское школьное образование основано на сегрегации по национальному признаку. Дети разных национальностей ходят в разные школы. Прогрессивной формой образования считаются так называемые "две (национальные) школы под одной крышей". На сегодня в Боснии — 54 такие школы. Все они находятся в мусульманско-хорватском регионе — Федерации Боснии и Герцеговины. На территории другого региона — почти на 90% моноэтнической Республики Сербской — такой проблемы не возникает.
Одно из таких учебных заведений — Мостарская гимназия. Некогда это было одно из лучших учебных заведений в Югославии, в гимназии обучались хорваты, боснийские мусульмане, сербы, евреи, цыгане. Во время войны она буквально оказалась на линии фронта между мусульманами и хорватами. На повторное воссоединение учеников этих национальностей ушло семь лет.
Впрочем, слово "воссоединение" тут вряд ли подходит. Два комплекта учебников, две программы, расписание в две смены: у одних занятия начинаются в 7.15, у других — в 15.00. Все это якобы во имя осуществления права ребенка на образование на его языке и изучение его религии и истории. С преподаванием тех фактов, которые родители этого ребенка считают правильными.
Не везде "двум школам под одной крышей" удается мирно решить вопрос совместного образования. В городке Чаплина хорват-директор вынуждает мусульман или приходить на занятия в 13.30, а после их окончания два часа ждать автобуса до своих сел (он ходит два раза в день), или же приходить утром на занятия по хорватской программе. По его словам, школа не имеет возможности работать в две смены.
— Знаете, с чего начинается учебник родного языка за первый класс? С песенки "Пионер". Только теперь это не та песенка, которую мы учили когда-то, это не "Я маленький пионер", а "Я маленький хорват"! И вы думаете, что я позволю своему ребенку это разучивать? — возмущается боснийский мусульманин Сеад Табакович. Сейчас мусульмане пытаются заставить власти построить для их детей отдельную школу в Чаплине и довести таким образом сегрегацию до логического конца.
Смогут ли эти дети лет через двадцать быть толерантными по отношению к тем, от кого их так старательно ограждали, не заботит власти. Летом этого года тогдашний министр образования кантона Герцеговина-Неретва Яго Муса сказал просто: "Нельзя смешивать яблоки с апельсинами". Создается впечатление, что большая часть политиков никогда не относилась к интеграции серьезно.
Разговоры о конституционной реформе, которую Босния и Герцеговина обязана провести, чтобы выжить, постоянно сводятся к вопросу о перекройке карты. Недавно масла в огонь подлило унизительное для мусульман решение, вынесенное Международным судом по делу об этнической чистке в Сребренице. По нему, государство Сербия, обвиненное Боснией и Герцеговиной в геноциде, было признано невиновным. В итоге Сребреница заявила о желании выйти из состава Республики Сербской. В ответ Республика Сербская с новой решимостью заговорила о выходе из состава Боснии и Герцеговины.
Разжечь пламя из тлеющей искры национализма и сепаратизма проще простого. Иногда для этого достаточно просто прийти на пляж с христианским крестиком на груди. Месяц назад двое хорватских парней на пляже в мусульманском селе Дрежница были избиты до сотрясения мозга под аккомпанемент традиционных "усташи!" (хорватское профашистское правящее движение времен второй мировой; сегодня — оскорбление, применяемое в адрес хорватов) и "понаехали тут!".
Даже иностранцу, живущему в Боснии, трудно не начать видеть в боснийцах мусульман, сербов и хорватов: поневоле, чтобы избежать возможных инцидентов, начинаешь всматриваться в лица и вчитываться в фамилии. Сохранять непричастность не получается. Несмотря на все усилия международного сообщества, здесь пока нет нейтралитета. Тем более — желания людей разных национальностей жить вместе.
Как делили Боснию и Герцеговину
 До 1992 года Босния и Герцеговина была республикой в составе СФРЮ. На референдуме в марте 1992 года подавляющее большинство высказалось за независимость. Впрочем, многие боснийские сербы референдум бойкотировали, и уже через месяц началась гражданская война. В войну оказались вовлечены все три основных народа страны — боснийские мусульмане, или босняки, сербы и хорваты. Причем поначалу каждый народ воевал против двух других, и лишь ближе к концу войны хорваты и мусульмане стали выступать против сербов сообща. При этом сербы из самопровозглашенной Республики Сербской пользовались поддержкой Югославской народной армии, а хорватам помогали вооруженные силы Хорватии. В результате войны из 5 млн населения около 1,8 млн стали беженцами, а от 100 тыс. до 250 тыс. человек, по разным данным, были убиты или пропали без вести. Официальный конец военным действиям положили мирные соглашения, подписанные 21 ноября 1995 года в Дейтоне (США). Эти соглашения оформили новое государственно-административное устройство страны, по которому Босния и Герцеговина была поделена на два образования ("энтитета") — мусульманско-хорватскую Федерацию Боснии и Герцеговины (около 51% территории) и преимущественно сербскую Республику Сербскую (около 49%). В 2000 году в особую административную единицу, официально входящую в оба "энтитета", был выделен многонациональный район Брчко. Федерация Боснии и Герцеговины разделена на кантоны для соблюдения этнического баланса в структурах власти. Конституция страны, в основу которой легли Дейтонские соглашения, закрепила за боснийскими мусульманами, сербами и хорватами статус государствообразующих народов. В настоящее время, по разным данным (полностью достоверной статистики нет), из 3,8 млн жителей Боснии и Герцеговины боснийских мусульман — примерно 44%, сербов — 32%, хорватов — 17%, остальных (евреев, цыган, албанцев и других) — около 7%. Гарантами мира в стране являются международные организации (офис верховного представителя международного сообщества и ОБСЕ) и международные миротворцы. Контингент EUFOR (европейские силы быстрого реагирования) сейчас насчитывает 2,5 тыс. человек (43 тыс. в 1995 году). По мирным соглашениям, Босния и Герцеговина, Хорватия, Сербия и Черногория обязались сотрудничать с Международным трибуналом по военным преступлениям в бывшей Югославии (ICTY). На сегодняшний день в Гааге и в самой Боснии и Герцеговине ожидают суда 46 человек, осуждены и отбывают наказание 56 человек. Трое были освобождены за недостатком доказательств. Из громких разобранных дел — дело Биляны Плавшич, экс-президента Республики Сербской, обвиненной в преступлениях против человечества и добровольно сдавшейся Гааге; сербского командира Драгана Зеленовича — о сексуальном насилии, пытках и порабощении мусульманских женщин в Фоче; боснийского генерала Энвера Хаджихасановича — о геноциде в Центральной Боснии. Двое обвиняемых — экс-президент Республики Сербской Радован Караджич и бывший командующий боснийскими сербами Ратко Младич, на чьей совести, по утверждению ICTY, геноцид, преступления против человечества, осада Сараево (1992-1996), унесшая жизни тысяч мирных жителей, этническая чистка в Сребренице (1995), в ходе которой было убито около 8 тыс. боснийских мусульман, и взятие в заложники миротворцев ООН (1995-1996) — все еще на свободе. |
