В Петербурге на сцене театра "Балтийский дом" в семнадцатый раз проходит одноименный международный театральный фестиваль, на этот раз он посвящен творчеству одного режиссера, знаменитого литовца Эймунтаса Някрошюса. Рассказывает ЕЛЕНА ГЕРУСОВА.
Вопрос, смогут ли зрители вынести десять дней непрерывного Някрошюса, оказался праздным. Еще до начала фестиваля билеты в огромный зал "Балтийского дома" были раскуплены. В других случаях партер "Балтдома" частенько затягивают какой-нибудь простынкой, чтобы избежать зияющих пустот в зале. А тут каждый спектакль наблюдается напряженный аншлаг, с проходами, забитыми стоящей публикой.
Открыли "Всего Някрошюса" "Гамлетом". Это своего рода реверанс. Именно с этим спектаклем был связан самый громкий скандал "Балтийского дома" — в 1997 году жюри фестиваля прокатило новую работу Някрошюса. Гран-при присудили скандинавской "Дикой утке". И то, что "Гамлет" получил все внеконкурсные специальные призы — от приза зрительских симпатий до приза дирекции фестиваля, положение не спасло. Итоги фестиваля злые языки окрестили "Дикой шуткой".
Вслед за "Гамлетом" афишу продолжили выпускавшиеся в свое время при поддержке "Балтийского дома" "Радости весны" и "Блага осени" — сценическая дилогия по четырехчастной поэме литовского классика Кристионаса Донелайтиса "Времена года". После чего фестиваль вывел на большую сцену "Балтдома" поставленную на библейский текст "Песнь песней".
Этот спектакль, как и все участвующие в нынешнем фестивале, и в Москве, и в Петербурге уже видели. И уже тогда было понятно, как близки сценические тексты "Песни песней" и "Времен года". Библейскую историю Эймунтас Някрошюс сделал очень крестьянской, очень литовской и архетипичной. Собственно, здесь нет никаких Соломона и Суламифи как исторических и библейских героев. Есть простоватый крестьянский парень и девушка-чужестранка. Сцена "Песни песней" оформлена Надеждой Гультяевой, как всегда, просто, даже грубо. Какие-то колья, газовые баллоны с наконечниками в виде крестиков, звездочек, рулоны бумаги, превращающиеся в весла, которыми в кровь стирает себе руки Суламифь. Кукольный паук, тянущий откуда-то с неба тоненькую нить.
Нежного, тонкого и ребячливого чувства в этой "Песни песней" предостаточно, а эротики, пожалуй что, и вовсе нет. Герои даже целуются с разлета, с разбега, не касаясь друг друга. От любви герои Някрошюса изнемогают не в сладострастной истоме, а в тяжелой земной работе, на которую их неизбежно обрекает любовь. В финале "Песни песней" звучит органный реквием, листы ватмана выстраиваются как трубы органа, а газовые баллоны скатываются в группу, темный и печальный силуэт которой напоминает одновременно и панораму средневекового города, и купола кладбищенских склепов.
Это и само по себе сильное театральное впечатление, но именно встроенная в монографию — где следом за ней пойдут и "Отелло", и "Фауст" — "Песнь песней" как-то особенно обнаруживает лейтмотив "Всего Някрошюса". Все спектакли знаменитого литовца суть песнь любви и смерти, где любовь надо понимать как жизнь, а смерть как проявление вечности. А один из первых, поставленных еще в Каунасе, в Молодежном театре, спектаклей Някрошюса так и назывался "Любовь и смерть в Вероне". Про Ромео и Джульетту, само собой.