За жизнью жизнь

Отрочество и юность 37-летнего Александра Иличевского предвещали карьеру скорее олигарха, чем писателя. Он учился в физико-математической школе при МГУ, а потом — в Московском физтехе, который вместе с ним закончили многие сегодняшние воротилы. Урожайность физтеха на успешных предпринимателей принято объяснять тем, что в этом учебном заведении учат мыслить абстрактно, а это умение помогает получить вполне конкретные бизнес-результаты. Возможно, вполне конкретные литературные результаты писателя Иличевского тоже имеют отношение к этому полученному в студенческие годы навыку. Без преувеличения хороший последний роман Иличевского "Матисс" хорош во многом потому, что исторические катаклизмы, бытовые ситуации и человеческие существа там оказываются оторванными от героя и смотрящего почти совсем его глазами автора. Иличевский умеет посмотреть на жизнь как на внешнее обстоятельство, а это — редкое умение.

"Матисс" вошел в короткие списки и нынешнего "Русского Букера", и "Большой книги". Если он какую-нибудь из этих премий получит, то можно будет наконец-то констатировать, что вот и у нас премию получил текст, сочетающий в себе литературное качество, наличие мысли и свежесть материала. Но дело, конечно, не в возможных наградах, а в том, что в романе Иличевского действительно все это есть. А на русском языке давно не писали книжек, в которых так бы все сходилось.

Героя "Матисса" зовут Леонид Королев. Он ровесник автора, тоже физик по образованию. И он странный человек. Как будто совсем такой же, как мы, только другой. Другой, во-первых, потому, что долгое время искусно умудряется не подпускать к себе жизнь ближе, чем на расстояние вытянутой руки, а во-вторых, потому, что когда он наконец решает пересечь эту зону отчуждения, то делает это окончательно и таким способом, который нам и не снился. Или, вернее, только снился.

Сперва Королев живет, как кажется, довольно флегматично и фаталистично принимая все, что с ним происходит,— любые перемены. В каком-то смысле он этих перемен не ощущает. Для него, рожденного в 1970 году, перемены оказались стойматериалом жизни. Он и его сверстники "развивались параллельно со временем турбуленций, они были первым лепетом этого Времени, и, нехотя пренебрегая переменами, они все на них невольно озирались, рефлектировали, оглядываясь на самих себя и могли, в отличие от остальных, более свободно, более одновременно обозревать: неясный — то ли камни, то ли рай — берег и унылый, отстоящий вечно горизонт. Иными словами, у них была уникальная возможность движения — вдоль волны". Так, вдоль волны, Королев переплывает из института — за границу в аспирантуру. Оттуда — обратно в Россию, к ядерному ускорителю в академическом институте. Затем — в цех сборки контрабандных компьютеров, расположенный на одной из московских телефонных станций. Потом — в город Александров налаживать на местном заводе конвейерную линию компьютерных мониторов. Наконец Королеву улыбается сомнительное бытовое благополучие, и этой улыбки хватает на отдельную квартиру в районе Пресни. На лестничной площадке в подъезде ночуют два бомжа — Вадя и Надя.

Большое и, как впоследствии оказывается, необратимое решение Королева, его шаг в другую жизнь, в жизнь вообще, оказывается шагом к Ваде и Наде. Свою неестественно нейтральную жизнь Королев пытается поменять на естественно нейтральную жизнь бомжей. Свое самопознание он доводит до уровня их самосознания. Себя — до ночевок на вокзалах, в ночном метро, до милицейских избиений. Но как ни хочет герой романа свести себя к такому вот бомжу, он все же не бомж, а странник. С не нужным ему, но нужным нам ореолом всего, что для нас со странничеством связано. И тут, внимание, даже на этом, таком оттоптанном русской литературой и таком располагающем к нравоучениям месте, Иличевский умудряется никого не учить. Не предлагать обустройства ни мира, ни страны, ни души читателя.

При отсутствии нравоучений, в "Матиссе" много чего присутствует. Кроме бомжей, физиков и деляг, там имеются отблески стрельбы 93 года, гул раннеперестроечного хаоса, миражи тайной Москвы, практические рекомендации — например, приучать себя к кладбищу с молодости,— и некоторые длинноты. Отсутствует там Матисс. Там есть, конечно, эпизод, в котором помутившийся уже слегка умом Королев видит в окне современного московского ресторана старика Матисса, обедающего с натурщицей. Но вообще-то матисса — то есть, солнца, цвета, света и радости — там нет. Разве что наступает в самых последних строчках. Действительно, наступает.

М.: Время, 2007