Прошлое будущего

Когда мы смотрим любой современный футуристический фильм, мы всегда смотрим шедевр гигантомании "Метрополис", в котором задолго до "Bladerunner" или "Пятого элемента" Фриц Ланг выдумал, вдохновляясь всего лишь архитектурой Манхэттена, город-монстр, раскинувшийся на множестве уровней. На верхнем — небоскреб, откуда правит миром бесчувственный хозяин жизни Джон Фредерсен (Альфред Абель), райские сады с павлинами, где флиртует золотая молодежь, и стадионы, где тренируются белокурые бестии. На нижнем — казармы рабочих, окутанные ядовитыми испарениями фабрики. Глубоко под землей — катакомбы наперсника Фредерсена, безумного ученого-чернокнижника Ротванга (Рудольф Кляйн-Рогге). Но "Метрополис" уникален прежде всего тем, что Ланг не столько выдумал, сколько прозрел будущее. Когда мы смотрим хронику нацистских лагерей, мы тоже смотрим "Метрополис". Узники Маутхаузена, строя гигантскую лестницу, не случайно шутили, что "это как в "Метрополисе"": обреченные колонны пролетариев, отдающих свою жизнь фабрике, теперь просто не могут не ассоциироваться с рациональной геометрией фабрик смерти. И хроника нюрнбергских парадов — это тоже "Метрополис": жена Ланга, сценаристка Теа фон Гарбоу, в отличие от мужа, стала убежденной нацисткой и использовала свое воображение для постановки партийных торжеств. И хроника гибнущего Берлина 1945 года — это тоже "Метрополис". В фильме искусственная женщина (Бригитт Хельм), ангел разрушения, выведенная в лаборатории Ротванга, подстрекает рабочих на слепой бунт. Разбиты в щепки станки, рушатся мосты, и, что самое страшное, прорывает водопровод: потоки воды хлещут из-под земли, превращая в братские могилы затопленные жилища простонародья. В реальности гибнущие вожди рейха затопят берлинское метро вместе с тысячами укрывавшихся там людей. Страшно подумать, что, возможно, Ланг подсказал им эту апокалипсическую идею, но это возможно. Недаром же, как только наци взяли власть, доктор Геббельс вызвал к себе Ланга, передал, что фюрер восхищен "Метрополисом", предложил стать главным режиссером Германии, чтобы "снять нацистский "Броненосец Потемкин"". Ланг обещал подумать и в ту же ночь бежал из страны, но фильм уже жил независимо от него: визуальная мощь "Метрополиса", безусловно, отозвалась потом в нацистской архитектуре. Хотя ничего нацистского в нем не было, тяжелый германский символизм, сдобренный мрачной готической мистикой, страхом перед наукой и утопией социального мира: в финале раскаявшийся Фредерсен и его сын, бунтарь Фредер (Густав Фрейлих), пожимали друг другу руки. Но вся философия Ланга растворялась в потоке незабываемых образов-галлюцинаций. Распятый на циферблате огромных часов рабочий, тщетно пытающийся предотвратить чудовищный взрыв. Ожившая скульптура Смерти из готического собора, играющая на свирели. Фабрика, сквозь стены которой проступает оскаленный лик Молоха, питающегося человечинкой. Бригитт Хельм в вихре электрических разрядов: сквозь ее стальную "плоть" проступают сначала кровеносные сосуды, потом — черты лица учительницы Марии, облик которой она принимает по замыслу Ротванга. И она же — хохочущая в пламени костра, на который бросили ее прозревшие рабочие. Как и большинство шедевров немого кино, "Метрополис" дошел до наших дней не целиком. Велико желание скаламбурить: "руины "Метрополиса"". Но если это руины, то столь же поражающие воображение, как руины Луксора или Колизея.

"Метрополис" (Metropolis, 1926)

"Доктор Х" (Doctor X, 1932)

Один из первых американских фильмов Майкла Кертица, работавшего ранее в Австрии и Германии, откуда он вывез искусство игры зловещих теней и интерес к безумным ученым с потугами на сверхчеловечность. До триумфа "Касабланки" (1943) было еще далеко, и Кертиц перебивался экранными гиньолями, снятыми, что было тогда редкостью, в цвете. В полнолуние совершаются садистские убийства: монстр мастерски вскрывает и жадно грызет тела жертв. Подозрения падают на ученых мужей некой больницы. Но, боже мой, хорошенькие же представления были у Голливуда об ученых! Один — безрукий, второй — одноглазый, третий — паралитик. Двоих из них к тому же подозревают в том, что они съели коллегу, с которым некогда потерпели кораблекрушение. Директор института, расследуя убийства, полагается на какие-то мудреные электроприборы, а разбитной репортер Тейлор (Лайонел Этвилл) — на свои кулаки. В финале один из ученых преображается в упоительного монстра из "синтетической плоти", а Фэй Рэй, сыгравшая дочь директора, демонстрирует прославившее ее умение кричать так, что зрители падали со стульев.

"С течением времени" (Im Lauf der Zeit, 1976)

Вим Вендерс, влюбленный в Америку, снял первый в Европе road-movie и далеко не первый плач по кино, которое, если верить режиссерам, с самого рождения только и делает, что умирает. Два перекати-поле, мастер по ремонту кинопроекторов Бруно (Рудигер Фоглер), живущий в своем фургоне, и педиатр Роберт (Ханс Цисклер), утопивший свой автомобиль в реке, пересекают Западную Германию, пока не упираются в железный занавес, расписанный автографами дембельнувшихся "джиай". Они слушают старый рок и жалобы старого нациста — хозяина умирающего кинотеатра. Устраивают для детей в другом, дышащем на ладан зале театр китайских теней и заходят в брошенные дома и фабрики. Роберт звонит жене по каждому попадающемуся ему по дороге телефону, но не дожидается ответа. Бруно проводит ночь с робкой билетершей Полиной (Лиза Крейцер). Они впитывают в себя придорожные ландшафты, божественно снятые Робби Мюллером, и вместе с ними погружаются в магическую дорожную медитацию, упиваются свободой неприкаянности зрители этого трехчасового путешествия в никуда.

"Невеста Франкенштейна" (The Bride of Frankenstein, 1935)

На волне успеха первого "Франкенштейна" Джеймс Уэйл совсем распоясался и снял сиквел-шедевр, настолько хулиганский и презирающий условности жанра, что он обрел культовый статус у панков 1970-х. В самом деле, искусственную женщину (Эльза Ланчестер) со стоящими дыбом волосами, созданную доктором Генри Франкенштейном (Колин Клайв) под нажимом сатанинского доктора Преториуса (Эрнст Тезигер), чтобы Монстру (Борис Карлофф) было не так одиноко, иначе как первым панком не назовешь. Сам же Монстр, уцелев в горящей мельнице, быстро социализировался благодаря слепому старику-отшельнику, не догадывающемуся, кого приютил в своей хижине. Первым делом старик научил Монстра пить, курить и ругаться матом. Дорогого стоит сцена, в которой, заявившись к своему "отцу", Монстр демонстрирует навыки речи, требовательно рыча: "Пить! Курить! Курить — хорошо! Женщину!" По логике вещей, он должен был бы стремительно спиться, если бы ему на роду не было написано в финале каждого фильма гибнуть в дыму и пламени. Самое удивительное, что это никоим образом не пародия.

"Варварское побережье" (Barbary Coast, 1935)

Фильм Ховарда Хоукса мог бы называться: "Банды Сан-Франциско". Он, как и Мартин Скорсезе, рассказывает, в какой клоаке зарождалась современная Америка. Фриско времен "золотой лихорадки", судя по фильму, был восхитительным местечком. Ступив шаг с тротуара, люди по колено проваливались в жижу. Прибытие на корабле золотоискателей женщины, да еще и блондинки, был таким событием, что посмотреть на нее сбегался весь город. Проигравшимся в рулетку, если они уличали крупье в жульничестве, красавчик по кличке Кастет стрелял в спину прямо за порогом казино мистера Чамалиса (Эдвард Дж. Робинсон). Но всему хорошему приходит конец. Искательница счастья Мэри (Мириам Хопкинс), ставшая было подручной Чамалиса, перевоспитывалась под влиянием романтичного Джима (Джоэль Маккри). Потрясенный ее благородством негодяй покорно сам шел на виселицу. И в городе воцарялись закон и порядок, покоящиеся на двух китах: свободе прессы, выступившей против Чамалиса, и суде Линча в исполнении молчаливых обывателей из "комитетов бдительности", гораздо менее киногеничных, чем казненный ими Кастет.