"Жизель" в деталях

"Жизель" в Санкт-Петербурге — все равно что яичница на холостяцкой кухне, дежурное блюдо. Однако новая редакция этого балета Никиты Долгушина, которую показали в Михайловском театре 3 и 4 ноября, неожиданно явила всю прелесть романтического очарования, растерявшегося за десятилетия суровых трудовых будней. Наслаждалась спектаклями ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.

       Более странной премьеры в Петербурге еще не было. Да и премьера ли это была? "Жизель", которая стараниями Никиты Долгушина появилась в 1973 году в Малом театре оперы и балета, из репертуара никогда никуда не пропадала, более того, шла еще в прошлом сезоне. В нынешнем действе интриговало намерение театра показать аутентичную версию парижского спектакля 1841 года. Иллюзии балетоведов рассеялись на пресс-конференции, когда худрук Михайловского балета Фарух Рузиматов озвучил концепцию грядущей премьеры: "Никакого Гарварда!" То бишь никаких архивных хореографических изысканий. Точно так же рассеялись надежды артистов труппы на лояльное отношение собственного руководства: первый спектакль отдали звездам Мариинского театра Диане Вишневой и Игорю Колбу.
       Как бы там ни было, новую-старую михайловскую "Жизель" смотреть крайне увлекательно. В самых незначительных, проходных эпизодах внезапно обнаружилась давно забытая логика, нарисовались внутренние микросюжеты. Интересной стала даже продолжительная (и, что греха таить, утомительная в исполнении других трупп) пантомимная сцена появления в деревне придворных, где артисты с энтузиазмом перовских охотников на привале обсуждают перипетии только что состоявшейся баталии. А три борзые Михайловского театра в этой сцене дадут фору коню, ослу и козлу, которые стабильно срывают аплодисменты в спектаклях Мариинки. Хореографические "правки", внесенные господином Долгушиным в танцевальный текст спектакля, сняли многолетние наслоения, которые волей самих танцовщиков превращали романтический танцевальный текст в упражнение на силу и выносливость. Показалась танцовщику слишком простенькой поддержка — ее тут же усилили и начали выжимать балерину на вытянутых руках, используя вместо тяжелоатлетической штанги. Уставал другой к концу вариации — и, не в состоянии напоследок дрыгать ножками в мелких заносках, безжалостно их купировал. Третьей, обладавшей роскошным баллоном, показалась недостаточно эффектной комбинация в "пейзанском" соло, которая была заменена на неизменно вызывающие овации большие прыжки. Господин Долгушин, на протяжении десятилетий наблюдавший жизнь спектакля изнутри, принял нелегкое решение восстановить историческую справедливость в ущерб выигрышным трескучим трюкам.
       Правда, танцевавшие премьерный спектакль Диана Вишнева и Игорь Колб долгушинскими рефлексиями озадачиваться не стали и "доложили" то, к чему привыкли. Например, в первом призрачном дуэте Альберт господина Колба выжимает Жизель на вытянутых руках, победно сигнализируя: "Вес взят", тогда как в оригинале это лишь затяжной перекидной с поддержкой за талию, создающий ощущение бесплотного полета. Или еще пример — мужская вариация, которую господин Колб с удивительным постоянством повторяет из спектакля в спектакль: двойные saut de basque по всем направлениям представляют весьма странный для "Жизели" перепев соло Раба из "Корсара".
       Полноценную версию "Жизели", какой представлял ее Долгушин, удалось увидеть лишь на втором спектакле, когда гастролеры, выполнив административную задачу по привлечению в зал публики на громкие имена, уступили подмостки "родным" танцовщикам. Ольга Степанова в партии Мирты выплеснула всю ледяную ярость королевы теней и оскорбленной женщины в энергичных полетах над кладбищем. Альберт Михаила Сивакова, холеный щеголь в первом акте, во втором чуть не по-мхатовски держал финальную паузу — с упоительно долгим взглядом в темный зал. И совершенно прелестна была Елена Евсеева — Жизель. Простота и безыскусность героини в первом акте привели публику в умиление, а ее отчаяние во втором вызвало у наблюдателей законное, более того, искреннее сочувствие. И ничего лишнего.