В Национальной галерее Канады в Оттаве открылась выставка "Египтомания. Египет в Западном искусстве. 1730-1930". На выставке собрано около 400 картин, скульптур, рисунков, театральных эскизов, свидетельствующих об увлечении Европы этой древней цивилизацией. Четко определяя временные рамки, выставка на самом деле повествует о куда более древней традиции: недаром экспозиция открывается скульптурой Антиноя-Озириса, датируемой началом II века нашей эры.
Образованных людей, условно говоря, можно разделить на три категории: тех, кто хочет съездить в Китай, тех, кто хочет съездить в Индию, и тех, кто хочет съездить в Египет. О желании увидеть Италию и Грецию я не говорю, так как их посещение входит в школьную программу. Любовь к Египту в большей степени, чем любовь к Китаю и Индии, осенена многовековой европейской традицией. Культурные мифы, связанные с Египтом, вошли в нашу плоть и кровь. Иной юноша, приди ему в голову мысль искупаться в Ниле, сравнит себя с Антиноем. Иная девушка, плывя в лодке с услужливыми гребцами-арабами, обязательно подумает: "Нет, все-таки я Клеопатра!"
Антиной, любимец императора Адриана, утопился в Ниле во время их совместной поездки в Египет, когда решил, что молодость уходит. Ему тогда было 20 лет, его красота стала нарицательной, и Адриан после смерти обожествил Антиноя и стал воздвигать ему храмы по всей Римской империи. Антиной добился желаемого. Воздвигнутые ему статуи навсегда запечатлели его молодым и прекрасным, каким он запомнился Адриану. Потом многие поколения художников упражнялись в рисовании головы Антиноя, поэты и писатели вдохновлялись романтической историей юного самоубийцы, и все это увенчалось выходом в свет "Осени Адриана" Маргерит Юрсенар, одной из самых знаменитых французских писательниц XX века. Антиной стал своего рода атрибутом европейской культуры, и тем страннее увидеть его египетское изображение. Статуя Антиноя-Озириса начала II века нашей эры открывает выставку. Поза древнеегипетского божества и священный убор Озириса парадоксальным образом сочетаются с хорошо знакомыми по многочисленным воспроизведениям европейскими чертами знаменитого утопленника. Антиной-Озирис указывает зрителю на одну из важнейших и древнейших тем во взаимоотношениях Египта и Европы. В древнегреческой мифологии олимпийцы время от времени удалялись на отдых на берега Нила. В Ветхом Завете Иосиф призвал народ, избранный богом, в Египет, а потом Моисею пришлось его оттуда выводить. В Новом Завете тот же путь совершает Святое Семейство. Бесконечное повторение путешествий в землю Египетскую и обратно привязывает европейскую культуру многочисленными узами к этой стране. Во многих религиях Египет рисуется как прародина всего божественного, основа основ каждого священного таинства. Пирамиды, символ Египта, неотделимы от таких понятий, как вечность и смерть, то есть тем самым связывают с бессмертием.
Высокая отвлеченность египетской культуры в сознании европейца выражена в гениальной скульптуре итальянского неоклассициста Антонио Кановы. Этот проект для гробницы Тициана никогда не был воплощен в жизнь, но влияние его на европейское искусство было огромным. Она стала образцом памятника скорби в европейской скульптуре вплоть до работ Бранкузи, крестного отца авангардной скульптуры XX века.
В модели Кановы символически представлено, как в отверстую дверь пирамиды входит — в виде женской фигуры в античном одеянии — душа европейской культуры. Возвращаясь туда, откуда произошла, европейская духовность готовится к вечной жизни, и пирамида материализует идею ее бессмертия.
То, что европейские переживания смерти связывают с Египтом, не удивительно. Даже тот, кто не видел пирамид и древних храмов, поражен рассказами об этих грандиозных сооружениях. При этом они давно мертвы и необитаемы. Смерть оказывается грандиознее жизни. Европа была не в силах пережить столь пугающий вывод, и фантазия населяла покинутые здания таинственным бытием. По преданиям, из Египта происходили древние маги и философы-герменевтики. Алхимия считала Египет своей родиной. Многие мудрецы ломали головы над таинственным значением иероглифов, вкладывая в них мистический смысл, форму жизни и истины. Попытки проникнуть в тайны египетских храмов приобретали маниакальный характер. Результат был высмеян безжалостным Лоренсом Стерном в его романе "Жизнь и мнения Тристрама Шенди". Отец пристава, принадлежавший к породе ученых англичан, медитировавших над смыслом жизни и занятых поисками абсолюта, решил, что его новорожденного сына должны назвать Гермес-Трисмегист, и никак иначе. Повивальная бабка, не посвященная в тайны египетского мудреца, представляющего собой гибрид между древнегреческим Гермесом и египетским Тотом, окрестила младенца пошлейшим именем Тристрам, что и определило дальнейшую судьбу героя.
Пошлость имени Тристрам так и вылезает из египтомании англичан и французов, то оборачиваясь флаконами для духов, сделанными в виде фигурок царей подземного мира, то декорациями кафе, наполненными различными мистическими символами, не очень подходящими к дежурному файф-о-клоку.
Ученые размышления мистера Шенди очерчивают вторую египетскую тему Европы. Со времен Фалеса Египет считался родиной всякого знания. Пирамиды были не только символом вечной жизни, но и идеальными геометрическими фигурами. Мистическая жизнь была облечена в безошибочную абстрактную форму. Пирамиды воспринимались и как жилище всего потустороннего и фантастического, чего человеческий разум даже не может вообразить, и как торжество того же разума, как апофеоз расчета и функционализма. Наполеон не случайно взял с собой в Египет ученых: куда, как не в Египет, ученым ехать. Провалившийся поход Наполеона в то же время стал триумфом европейской логичности. Шамполион, благодаря Розеттскому камню, расшифровал таинственные иероглифы, и его открытие еще раз доказало, что острый галльский смысл проникнет сквозь все преграды мистицизма. Надо сказать, что другой представитель европейской мысли, несколько отличной от традиций холодной логики Паскаля--Декарта, доктор Фауст, тоже был связан с Египтом. Его кабинет, как и кабинеты многих других алхимиков, украшало чучело нильского крокодила.
Связь европейского разума с Египтом воспета в опере Моцарта "Волшебная флейта". Мудрый Зарастро воздвигает Храм Солнца, торжествуя победу над мрачными силами Царства ночи. В самой блистательной постановке этой моцартовской оперы, осуществленной Карлом Фридрихом Шинкелем в 1815 году в Берлинской опере, храм представлен как огромное египетское сооружение. Масонство, столь преданное разуму и добивавшееся его триумфа на земле, бесконечно использовало египетские магические символы.
Не редкость поэтому — от похода Наполеона до наших дней — ученые кабинеты, наполненные мумиями, сфинксами, саркофагами и обелисками. Многие англичане и французы были буквально помешаны на ученых занятиях Египтом. Как одержимые они коллекционировали и изучали древности и, как всегда, из одержимости выходил Тристрам. Из древнего саркофага в кабинете мудреца вылезали то ловкий любовник, обнимающий жену за спиной погруженного в занятия мужа, то удачливый проходимец — похититель важных документов: жертвой египтомании становятся государственные тайны.
Третья тема, связанная с Египтом — это красота и любовь. Здесь правят бал Антиной, Клеопатра и Аида. Все трое гибнут, что придает их любовным похождениям и страданиям "египетский" аромат, роднящий роковую красоту этих персонажей с символикой пирамид. Но больше всего Антиноя, Клеопатру и Аиду объединяет декоративность, характерная для их истории и делающая египетские страсти идеальным сюжетом для либретто балета или оперы. Декоративность египетского стиля была почувствована еще римлянами, вывозившими обелиски для украшения своих площадей. Эту традицию продолжило барокко, включившее сфинксов и обелиски в ансамбли площадей и парков, потом неоклассицизм, потом модерн, и увенчалась торжеством египетских мотивов в стиле Art deco в 20-30-е годы. Египет был главным экспортером роскоши, и египетский стиль стал лучшим для бижу, косметики и парфюма. Яркость, ритмичность и декоративная плоскостность сделала костюмы к "Аиде" Верди, написанной на открытие Суэцкого канала, образцом для фэшн-дизайна на долгие годы. Сара Бернар, Ида Рубинштейн и маркиза Казати унизывали свои руки золотыми браслетами и вычурными кольцами.
Мания — это болезнь, когда все чувства подчинены одному предмету или явлению. У Европы было много болезней такого рода, и выставка "Египтомания" впервые описывает болезненные симптомы. Болезненность во многом обусловила экспозицию, на которой теснится множество предметов, перебивая и отталкивая друг друга. В этой сумятице, где флаконы для духов соседствуют с утварью из гробницы Тутанхамона, античная скульптура с картиной Макарта, эскизы Шинкеля с украшениями Лалика, любой может заболеть египтоманией или египтофобией с равным успехом.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ