Шаровая эволюция

Ошибается тот, кто думает, будто мяч в гольфе — это предмет, о котором ничего интересного не расскажешь. Наоборот. Эксперт "Ъ-Гольфа" Алексей Николов — о прошлом и настоящем мячей для гольфа.

Есть в истории гольфа одно противоречие, на которое рано или поздно неизбежно наткнется всякий, кто ею заинтересуется. Вроде бы игра эта изначально задумывалась как простая и всякому, кто только пожелает ею овладеть, доступная. Помните, кто в нее (или что-то очень похожее) изначально играл? Правильно — пастухи, причем в самых разных землях — от Шотландии до Грузии, не сговариваясь и даже не списываясь по мейлу, ввиду его в те времена отсутствия.

Действительно, идея такой игры, что называется, носилась в воздухе. Ходишь, ходишь целыми днями по травке, краем глаза смотришь на овечек, а делать тебе при этом особенно нечего, благо овчарки (кавказские, шотландские и разные прочие) уже человечеством выведены и с радостным лаем исполняют свои обязанности — сгоняют овечек в кучу и прогоняют прочь волков. Ну, берешь тогда со скуки загнутую палку, находишь камень покруглее — и состязаешься с другим пастухом: загоняешь камень в ямку, стараясь сделать меньше ударов, чем он. Палок в мире хватает, камней — тем более. Даже травку тебе только что подстригли твои же овечки, причем настолько аккуратно, что некоторым российским футбольным клубам такое поле является исключительно в сновидениях. И все это, заметьте, бесплатно. Остается только не полениться ямку выкопать. Но на это обычно хватает энергии даже у самого отъявленного лентяя. Словом, весьма и весьма общедоступное получается занятие.

Но тогда откуда, спрашивается, взялась репутация гольфа как игры, предназначенной исключительно для избранного круга богачей? И почему, когда в XVIII веке стали появляться первые гольф-клубы (вроде знаменитого ныне королевского клуба Сент-Эндрюс), их членами становились только очень респектабельные джентльмены, а вовсе не пастухи?

Кстати, некоторые российские журналисты умудряются-таки совмещать клубы с пастухами, правда, несколько неожиданным способом. В одной статье я прочел экзотическую версию зарождения гольфа в Шотландии. По мнению автора, там жил некогда пастух по имени (не смейтесь громко!) Сент-Эндрю, который и придумал гольф, гоняя камни по местным шотландским лугам. На самом деле, конечно, человек, который изображен на гербе знаменитого клуба рядом с косым "андреевским" крестом,— это небесный покровитель Шотландии святой апостол Андрей, он же St. Andrew, если в английском варианте. Каким образом апостол, живший, говоря современным языком, в странах Ближнего Востока, превратился в одноименного шотландского пастуха, гоняющего камни, автор, видимо, не очень понял и тему эту на всякий случай деликатно обошел.

Вернемся, однако, к настоящим, реальным шотландским пастухам. Почему все же не они, а исключительно представители высшего сословия в течение многих лет могли позволить себе играть в незамысловатую вроде бы игру, которая произошла от несчастного круглого камешка и загнутого сука? Что на протяжении нескольких веков делало ее такой элитарной? Возможно, дорогие клюшки? Или потребность в больших территориях — и, соответственно, недешевой земле?

И ни то и ни другое, на самом деле. Клюшки хоть и требовали затрат, но все же не слишком существенных. А свободных лугов в мире даже сейчас еще осталось немало, а уж в прошлом их хватало просто с избытком, и в большинстве случаев они не стоили гольфистам почти ничего (а иногда и просто ничего). Это только в России местные власти кое-где умудрились приравнять гольф-поля к казино и обложить занятую ими землю таким же налогом. Видимо, страна у нас такая маленькая, и с землей поэтому большие проблемы — в отличие от огромного государства Люксембург, которое мы по количеству гольф-полей пока еще не догнали.

Раз уж мы затронули эту тему: хотя среди членов упомянутого выше клуба Сент-Эндрюс действительно числились и числятся многочисленные известные лица, включая особ королевской крови, и кого попало туда и сегодня не примут, знаменитое Старое поле ему вовсе не принадлежит, а является общественным достоянием. Потому что эту землю еще в 1553 году местный архиепископ своим указом передал в общественное пользование. Так что сыграть там может любой желающий (правда, зарезервировав стартовое время за год вперед, потому что желающих таких довольно много).

Но вернемся к причинам дороговизны гольфа. На самом деле в течение нескольких веков главным ее фактором был мяч. Тот самый маленький белый мячик, который где-то веке в XV (хотя некоторые считают, что раньше) пришел на смену круглому камню.

Бить по камню изо всей силы — удовольствие небольшое. Не верите — попробуйте сами и убедитесь, что уже после нескольких ударов ощущение в руках остается не самое приятное. Но с неприятными ощущениями настоящий игрок еще мог бы примириться, если бы в результате получалось что-то путное. Главная проблема — что такой мяч и катится непредсказуемо (много ли вы видели в жизни абсолютно круглых камней?), и летит недалеко.

Пробовали заменить камень шариком, выточенным из дерева. Получилось лучше, но все равно не то, чего хотелось шотландцам. Вот голландцев, у которых существовала в то время очень похожая игра (они, кстати, вовсе не шотландцев считают родоначальниками гольфа — а угадайте кого: правильно, самих себя!), деревянный мяч замечательно устроил. Он и по льду хорошо катился, и в воротца его забивать было удобно. Но по воздуху такой мяч летел недалеко. А настоящий гольф (который все-таки, видимо, изобрели шотландцы) без далеких ударов по воздуху немыслим. И играют в него все-таки на траве, а не на льду. И мяч, кстати, закатывают в лунку, а не в воротца.

Словом, по-настоящему гольф родился только тогда, когда на свет появился первый настоящий мяч для гольфа. Мяч, который сшивали из двух кусков кожи и набивали перьями. Что тут говорить, ощущения от удара по дереву и по такому вот мячу различались кардинально. Новый спортивный снаряд, вошедший в историю под названием "перьевик" (feathery), летел намного дальше (за 200 метров!), а приземлялся на траву, наоборот, мягче. Одна беда — стоил он не просто дороже камня (что очевидно) или обточенного куска дерева, а существенно дороже. Даже, я бы сказал, очень существенно. Оттого-то гольф и стал игрой дорогой, доступной только тем, кто мог себе позволить такой роскошный снаряд.

Не слишком ли сильно такое определение — "роскошный"? А вот смотрите сами. На один-единственный мяч шло птичьих перьев столько, сколько было необходимо, чтобы доверху заполнить перевернутый цилиндр. А затолкать их надо было в кожаную сферу размером примерно с мячик для настольного тенниса. Мало того что и кожа, и перья доставались не бесплатно, так еще и сама работа требовала невероятно высокой квалификации (напомню, мяч должен был в результате получиться по возможности идеально круглым). И при этом за время работы мастер и его подмастерья успевали вдоволь надышаться пухом и пером, так что ремесло это по степени вредности не уступало профессии углекопа.

За полный рабочий день мастер производил три, от силы четыре таких мяча, то есть примерно столько же, сколько одному игроку требовалось на один раунд. Это — если в сухую погоду; в дождь же мячи выходили из строя примерно вдвое чаще. Одним словом, классическое сочетание большого спроса с малым предложением, которое во все времена неотвратимо порождало один и тот же результат — а именно высокие цены.

В первой половине XIX века за один-единственный мяч гольфисты платили полновесные четыре шиллинга. Если же он выходил из рук известного мастера, то еще больше.

Кстати, те немногие экземпляры оригинальных "перьевиков", которые дожили до наших дней, теперь стоят гораздо дороже, чем два века назад, даже с учетом инфляции. Если вы соберетесь заняться коллекционированием старинного гольф-инвентаря и захотите приобрести мяч, например, работы Аллана Робертсона в хорошем состоянии, то проверьте сначала, лежат ли у вас наготове $50 тыс. Боюсь, что за меньшую сумму этот маленький спортивный снаряд вам не достанется.

Мы не знаем, кто придумал "перьевик". Зато мы знаем имя человека, который выкопал ему могилу, а заодно и навсегда изменил облик гольфа. Этим человеком был преподобный Джеймс Паттерсон, шотландский проповедник, которого профессиональные обязанности привели в Малайзию. Отец Паттерсон, видимо, был не чужд любви к изящным искусствам и в промежутках между душеспасительными проповедями покупал экспонаты для своей коллекции.

Одним из таких экспонатов предстояло стать приличных размеров статуе, которую в 1850 году — или около того — он отправлял на родину, поместив в коробку и заботливо обложив со всех сторон гуттаперчей, чтобы не разбилась в пути. Кусок гуттаперчи, оставшийся у него в руках после этой процедуры, отец Паттерсон вертел в руках, уходя с причала. Вертел, вертел — и вдруг (а преподобный был, напомню, шотландцем, и любовь к гольфу была у него в крови) ему пришла в голову одна мысль, которой он поделился со знакомым. Через некоторое время эта мысль приобрела вид патента. А вскоре на свет появились и первые "гатти" — мячи из гуттаперчи.

Они летели не так далеко, как "перьевики", да и выглядели непривычно. Но зато быстро выяснилось следующее — стоимость изготовления такого мяча примерно в четыре раза меньше, чем старого; что разбитый мяч можно использовать, чтобы сделать из него новый; что процесс производства перестал быть вредным; наконец, что искусство мастера в этой профессии перестало иметь особое значение. Собственно, теперь мячи мог делать вообще кто угодно — достаточно было купить себе прессовочную форму и найти того, кто мог регулярно поставлять достаточное количество гуттаперчи.

Старые мастера пытались сопротивляться разными способами. Тот же Аллан Робертсон, например, не ограничивался пропагандой, точнее, антипропагандой, которая поначалу была довольно эффективной (поскольку сам он был не только мастером, но и самым выдающимся гольфистом своего времени). Робертсон некоторое время просто скупал на корню у конкурентов новые "гатти" и лично уничтожал их. Однако остановить прогресс не мог даже он.

Если "перьевик" за четыре века своего существования практически не претерпел изменений, то "гатти" полностью соответствовал своему времени промышленной революции — времени, когда мир научился быстро и неотвратимо меняться, приспосабливаясь к желаниям клиента.

Кто-то из игроков заметил, что поцарапанный мяч летит дальше, чем новый и гладкий,— и тут же Роберт Форган стал выпускать "гатти" с уже нанесенными на него точками и линиями. Такие мячи начали покупать лучше — и вот уже конкуренты немедленно сообразили, что проще эти линии не набивать молоточком, а просто сделать соответствующую пресс-форму.

Собственно, это и была главная революция в истории гольфа, которая не закончилась до сих пор,— революция в строении мяча, сделавшая гольф игрой сначала для десятков тысяч, а впоследствии и для десятков миллионов.

Гуттаперчу давно сменили другие материалы — балата, серлин, эластомеры. Появились мячи двухчастные, трехчастные, четырехчастные, многослойные, с твердым ядром, с жидким ядром. Еще выяснилось, что мяч лучше летит, если вместо полосок на оболочке мяча делать бугорки; потом выяснилось, что еще лучше — если ямочки.

Были долгие исследования того, сколько должно быть ямочек, и какой глубины, и какой формы, и какой узор они должны образовывать. Были длинные судебные тяжбы; изобретатели умудрялись запатентовать все, включая саму идею "ямочек", а изворотливые конкуренты выпускали новую модель мяча, рекламируя "вмятинки".

И эта гонка не закончена до сей поры. Выпускается новый мяч, под него делаются новые модели клюшек, под увеличившуюся дальность удара приходится строить новые или перестраивать старые поля. А потом выпускается другой мяч — и конца этой истории пока не видно.

Некоторые весьма авторитетные в гольфе люди — скажем, великий Джек Никлаус, абсолютный рекордсмен по количеству завоеванных чемпионских титулов в турнирах Большого шлема,— призывают сегодня отказаться от нынешних мячей и ввести новые, "укороченные", которые летят не так далеко. Другой вариант того же решения — заставить играть "укороченными" мячами только профессионалов, но при этом оставить в покое любителей (то есть 99,9% всех, кто вообще играет в гольф).

Однако тогда пришлось бы отказаться и от одного из фундаментальных принципов гольфа, которые делают его столь популярным,— от принципа использования стандартных правил и стандартного инвентаря для игроков любого уровня. Поэтому принимать это предложение никто не торопится.

Впрочем, "стандартный" не значит "одинаковый". Мячи, хоть и выглядят на взгляд дилетанта одинаково, на самом деле довольно сильно отличаются друг от друга — и не только ценой.

Конечно, все они обязаны отвечать тем требованиям и ограничениям, что содержатся в правилах гольфа: минимальный размер, максимальный вес, предельная дальность полета при ударе стандартной силы, сферическая симметрия и т. д. Но внутри этих рамок мячи все равно различаются, и довольно сильно.

Например, жесткостью. Если у вас быстрый и мощный удар, то вам подойдет жесткий мяч — с компрессией 110, а то и 115. Но если вы делаете мах относительно медленно, то ощущения от удара по такому мячу у вас будут примерно такие же, как у вашего далекого предшественника, лупившего по круглому камню. Только рукам будет еще больнее, потому что современная клюшка гораздо жестче средневекового сука. А вот компрессия 95 или 90 — это для вас, скорее всего, как раз то, что тренер прописал.

До недавнего времени мячи условно делили на "дальнобойные" (обеспечивавшие максимальную дальность) и "мягкие" (которые давали лучшее ощущение при коротких ударах). Но сейчас, благодаря появлению на свет многослойных мячей, это различие если и не совсем стерлось, то стало малосущественным. При коротком несильном ударе в таком мяче "работают" верхние слои, а при сильном — более глубокие.

Главное же — что все эти чудеса инженерно-технической мысли стоят намного дешевле, чем некогда стоили "перьевики" и "гатти", а служат своему хозяину гораздо дольше. Средний игрок теоретически вполне может сегодня сыграть мячом полный раунд, а затем сунуть его в карман бэга с клюшками, чтобы использовать в следующий раз.

В реальности, правда, это получается редко, потому что гольфисты постоянно теряют свои мячи в густой траве, в лесах, а также топят их в водных преградах. Случается, что игрок выходит на особо трудное поле, имея в запасе 12 мячей, а где-то в районе 14-й лунки вынужден посылать своего кедди в магазин, чтобы купить еще полдюжины. Но в этом производители мячей точно не виноваты.