На прополотом выборном поле политтехнологи уже не собирают, как раньше, тучных урожаев. Но стоит ли переживать тем, кто, наслушавшись рассказов о сверхдоходности профессии, пошел учиться на политолога? Эта специальность и при суверенной демократии позволяет заработать по профилю в качестве аналитика, например, а если повезет, то и лоббиста.
После отмены выборности губернаторов и депутатов-одномандатников доходы политических пиарщиков существенно сократились, а недавняя предвыборная кампания показала, что и на федеральном уровне их услуги уже не пользуются былым спросом (см. "Деньги" N47 (653) от 3 декабря 2007 года).
Но все это не означает, что эти специалисты останутся без куска хлеба: существуют другие сферы, где они могут применить свои навыки. Наиболее актуальная из них на фоне усиливающейся роли государства — выстраивание отношений бизнеса и власти. Лоббизм, прогнозируют эксперты, в новой "ровной" Думе расцветет ярче прежнего. При любых режимах сохраняется и потребность в качественной политической аналитике (надо же, скажем, МИДу быть в курсе ситуации в той стране, куда отправляется его глава). Развивается и академическая политология. Наконец, вчерашние выпускники политологических факультетов успешно трудоустраиваются и в СМИ, и в аналитических отделах корпораций.
Загадочная специальность
По данным опросов, проведенных Begin Group на сайте www.examen.ru и образовательных выставках, специальность политолога не входит в число самых востребованных. Если направлениями-лидерами ("Мировая экономика", "Менеджмент") интересуются 20% и 10% абитуриентов соответственно, то интерес к политологии гораздо меньше, чем к PR или журналистике. При этом старшеклассник, который принял решение поступать на факультет политологии, вряд ли расскажет, чем же он будет заниматься после получения диплома.
Заместитель декана факультета прикладной политологии Высшей школы экономики Валерия Касамара была одной из первых в России, кто получил высшее образование в сфере политологии: в 1999 году она закончила отделение политологии философского факультета МГУ. И вот как она объясняет свой выбор: "В то время народ не знал, кто такие политологи, путал их даже с геологами. Мне нравились разные направления гуманитарных наук. Но историком, лингвистом, философом или социологом в чистом виде я быть не хотела, а политология оказалась пересечением всех этих дисциплин". Судя по разговорам госпожи Касамары с нынешними студентами, большинство из них выбирает политологию из-за той же широты и неконкретности устремлений.
Конкурс в вузах сравнительно невысок: по данным Begin Group, два-шесть человек на место. Образование в области политологии предлагает ряд ведущих государственных вузов Москвы: МГУ им. М. В. Ломоносова (философский факультет), Московский государственный институт международных отношений (Университет) МИД России (МГИМО), Государственный университет — Высшая школа экономики (ГУ--ВШЭ), Российский государственный гуманитарный университет (РГГУ), Российская экономическая академия им. Г. В. Плеханова, Российский университет дружбы народов (РУДН), Московский государственный лингвистический университет. Из негосударственных вузов — Институт бизнеса и политики, Международный независимый эколого-политологический университет, Московская финансово-юридическая академия, Институт бизнеса и права, Современная гуманитарная академия и ряд других.
Политологов готовят и в регионах. "К моему приятному удивлению, в региональных университетах начинают формироваться политологические школы: например, в Перми, в Ростове, Нижем Новгороде",— отмечает проректор по научной работе МГИМО профессор Андрей Мельвиль.
Главная проблема системы подготовки политологов, полагают эксперты,— это теоретический характер их подготовки. Чтобы применить знания на практике, специалистам придется доучиваться в процессе работы. В меньшей степени это касается тех, кто решает остаться в академической политологии.
Наука возможного
Поле исследований политолога-теоретика весьма широко — от изучения региональной проблематики и функционирования государственных институтов до культурологических изысканий.
"Российская политология произошла из академической науки в таких институтах, как ИМЭМО, Институт США и Канады",— рассказывает Алексей Макаркин, заместитель генерального директора Центра политических технологий Игоря Бунина. Сам господин Макаркин еще в 1980-е годы, будучи учеником средней школы, знал наизусть всех членов политбюро и даже кандидатов в члены. Но хотя он раньше своих сверстников понял, чем хочет заниматься, получить образование по профилю у него не было возможности: в то время в СССР политической науки не существовало, не говоря уже о политологических факультетах в вузах. Пришлось пойти в Историко-архивный институт: история, как известно, та же политика, только в прошлом. Диплом Алексей Макаркин защитил по парламентаризму в царской России — тема вполне политологическая.
Впрочем, формальное отсутствие политологии не мешало советским ученым заниматься соответствующей проблематикой. "Де-факто политологическая тематика рассматривалась социологами, философами, специалистами в сфере международных отношений",— поясняет профессор Андрей Мельвиль. Официальное рождение дисциплины пришлось на конец 1980-х. В 1987 году была учреждена Российская ассоциация политической науки, а два года спустя Высшая аттестационная комиссия СССР приняла решение об открытии новой специальности. "В это же время стали открываться кафедры в МГУ, МГИМО, Европейском университете в Санкт-Петербурге, в Московской высшей школе экономических и социально-политических наук",— рассказывает профессор Мельвиль. Сначала изучали не Россию, а преимущественно политические процессы в западных странах. Российская политическая наука столкнулась с необходимостью переварить создававшийся веками багаж иностранных теоретиков. "Кафедры научного коммунизма и марксизма-ленинизма стали переименовываться в кафедры политологии, а кадровый потенциал оставался прежним",— замечает профессор Мельвиль.
Нынешним студентам проще: есть у кого учиться, да и уровень развития политологии в России вырос. Чаще, конечно, мы зовем иностранных ученых к себе, но и российские профессора читают лекции в западных вузах: например, профессор и главный научный сотрудник Института философии РАН Борис Капустин ездит в Йельский университет, а профессор Мельвиль дважды работал приглашенным профессором Университета Беркли в США. Одно из самых серьезных выступлений наших исследователей на мировой политологической арене — проект ученых МГИМО "Политический атлас современности". "Презентации "Политического атласа" были восприняты иностранными коллегами с удивлением: никто не ожидал, что в России могут проводиться исследования подобного масштаба",— отмечает Андрей Мельвиль.
Однако все эти люди, посвятившие жизнь науке, по-прежнему получают "бюджетную" зарплату. Преподаватель регионального вуза или младший научный сотрудник могут рассчитывать на 10-15 тыс. руб. в месяц. Профессор МГИМО или Высшей школы экономики имеет в месяц 30-60 тыс. руб. в зависимости от академической активности, заслуг и количества публикуемых материалов. У столичных ученых, впрочем, больше возможностей получить финансирование от различных фондов, министерств и ведомств. "Если ты придумываешь исследовательские и прикладные проекты и ищешь под них финансирование, то ты живешь совершенно по-другому",— делится профессор Мельвиль.
За практическую деятельность (создание и корректировка имиджа политика, проведение собственно предвыборной кампании) платят больше, чем в науке. "Во время предвыборной кампании можно претендовать в среднем на $5 тыс. в месяц, для руководящих позиций — на $10 тыс.",— уточняет Валерия Касамара из Высшей школы экономики.
Работа с властью
Поле деятельности политтехнологов сузила не только отмена выборов губернаторов и одномандатников, теперь и выборы в региональные парламенты по всей стране стали проводиться одновременно, и работы в режиме non-stop, как это было раньше, уже нет. "В итоге, с одной стороны, сократилось число игроков на рынке, с другой — остались наиболее авторитетные организации,— поясняет Алексей Макаркин.— Структуры-однодневки, которые формировались под конкретные избирательные кампании, более не востребованы". Сегодня, добавляет профессор факультета политологии МГИМО Андрей Дегтярев, ситуация напоминает олигополию: "Политический рынок стал централизованным. Чтобы получить заказ на работу в регионе, необходимо договориться с центральным руководством партии и со спонсирующей структурой, которая выделила бы участок этого поля".
С организационной точки зрения, как правило, в структуре типа Центра политических технологий, где работает господин Макаркин, существует два подразделения: аналитическое и то, которое занимается непосредственно консультированием и проведением кампаний. При этом есть постоянные работники, а есть специалисты, которых приглашают лишь на период конкретной кампании.
В сложившихся условиях политическим аналитикам и технологам приходится расширять набор предлагаемых услуг. Чтобы выживать, компаниям приходится идти в смежные сферы, заниматься коммерческим консалтингом. Это работа с фирмами, которым необходимы специалисты по формированию имиджа, продвижению товаров и анализу целевой аудитории для того или иного продукта. Порой это уже чистый маркетинг. А ближе по профилю политологам направление, развитие которого в России пока оставляет желать лучшего: governmental relations (GR), выстраивание отношений между бизнес-структурами и властью.
"Отрасль лоббизма в стране развивается: в нее приходят деньги, появляется все больше новых игроков",— рассказывает директор Центра по изучению проблем взаимодействия бизнеса и власти Lobbying.ru кандидат политических наук Павел Толстых. В профессиональных организациях растет интерес к этой сфере деятельности. "В Ассоциации менеджеров России и в Российской ассоциации по связям с общественностью сформировались специальные комитеты по связям с госорганами",— подчеркивает господин Толстых.
На российский рынок устремились крупнейшие иностранные лоббистские компании — Cassidy & Associates, MMD, PBN — вслед за международными корпорациями, которых профессиональные лоббисты традиционно обслуживают. "Еще одно направление: в самих корпорациях за последние четыре-пять лет начали формироваться структуры, отвечающие за связи с государственными органами. В авангарде — иностранные компании: например, в British & American Tobacco департамент GR составляет 25 человек",— замечает Павел Толстых.
"У нас лоббизм очень сильно отличается от западного, где отношения между бизнесом, государством и обществом формально выстраиваются на достаточной дистанции по правовым нормам. У нас же нередко структуры бизнеса и власти слиты, и вопрос о лоббировании сводится к кланово-семейным отношениям,— рассказывает Андрей Дегтярев из МГИМО.— В России нет закона о лоббизме, поэтому эта деятельность осуществляется на основе устных договоренностей".
Впрочем, напоминает господин Толстых, "грязный" лоббизм есть и на Западе. Взять хотя бы конгрессмена-республиканца Джека Абрамоффа, которого в 2006 году приговорили к шести годам лишения свободы за подделку документов и подкуп должностных лиц. За организацию встречи Джорджа Буша с лидером одной из африканских стран Абрамофф взял $9 млн (для сравнения: оборот Cassidy & Associates — около $30 млн). В России тарифы на проведение закона на региональном уровне начинаются от $100 тыс., верхняя планка зависит от фантазии участников сговора.
Тем не менее аналитики прогнозируют развитие в России и рынка "цивилизованного" лоббирования, которое предусматривает подготовку аналитических отчетов, проведение круглых столов по продвигаемому проекту, инициирование его общественной поддержки, кампании в СМИ и другие легальные методы воздействия на депутатов и министров. "Те, кто проявил себя в политическом пиаре, уже позиционируют себя в лоббизме и GR,— обозначает новейший тренд господин Толстых.— Примером может служить известная компания "Николо М"".
Самые успешные проводники идей бизнеса во власть — это по-прежнему бывшие высокопоставленные госслужащие, переметнувшиеся в частный сектор. Однако лоббистов в России уже начали готовить и вузы. Например, в ГУ--ВШЭ открыта кафедра "Теория и практика взаимодействия бизнеса и власти", в ряде других вузов планируется открытие подобных отделений. Тренд показателен: очевидно, что политологи ближайшего будущего будут хорошо зарабатывать, воздействуя уже не на народ, а на политиков.