6 декабря на Малой сцене ТЮЗа в рамках фестиваля "Ученики Мастера" прошел спектакль московского Театра.doc "Заполярная правда". Документальный театр для Петербурга — экзотическая диковинка. В чем его отличие от местных постановок "новой драмы", разбиралась ТАТЬЯНА ДЖУРОВА.
В заброшенный дом проникает девочка Света, следом появляется мальчик по кличке Ленточный Червь, потом еще мальчик по кличке Пацан и, наконец, девочка Марина. Все они — ВИЧ-инфицированные со стажем. Каждый рассказывает, как он заразился, как был изгнан из социума. Появление новичка воспринимается в штыки, но, узнав про то, что и он отмечен ВИЧ-клеймом, его принимают в братство отверженных (избранных), каждому из которых осталось жить не более 15 лет.
"Заполярная правда" настолько примитивна по форме, что даже не пытается казаться пьесой. Кажется, будто Клавдиев просто записал монологи героев в порядке очереди, кое-где сделал их диалогами и соединил связками типа: "А теперь давайте поговорим о:". Но в этом ее соль. Стулья, на которых рассаживаются зрители, в произвольном порядке расставлены по залу. Иногда их погружают в кромешную тьму, иногда слепят светом как на допросе. Между стульями курсируют актеры, порой обосновываясь у чьих-нибудь ног. И, право, любо-дорого поглядеть на окаменевшее лицо какого-нибудь чиновника за пятьдесят, которому девочка в порванных колготках с жаром объясняет, что если она "сосет и долбится", то это не значит, что она чем-то хуже его.
Молодые актеры, играющие "Заполярную правду", хороши до невозможности уже тем, что, когда они говорят, возникает эффект того, что диалог рождается здесь и сейчас, на наших глазах. Эффект естественности возникает за счет того, что актеры не пытаются уподобиться героям, а, наоборот, максимально приближают этих героев к себе. Текст не преподносят, не разбивают на эффектные репризы, а пробалтывают, бубнят и проглатывают целыми фразами, так, что порой ничего не понятно. Норильские дети косноязычны, а мат — равноправная часть их лексикона, без которой не скажешь ни о Боге, ни о любви.
Георг Жено не рисует героям синяков под глазами и дырок от уколов на руках. Внешних признаков болезни или изгойства нет и в помине. Понятно, что тем самым он страхуется от физического отторжения, которое рефлекторно возникает в жизни, когда рядом с тобой в метро садится вонючий дядька с клетчатой сумой. И в этом смысле режиссер, конечно, лукавит. Уж так симпатичны и обаятельны его герои, что к концу первого часа их невозможно не полюбить.
Кульминацией становится Урок Мира, затеянный вдумчивой девочкой Мариной, в ходе которого мы постигаем нехитрую истину: Мир — это мы, ВИЧ-избранники, не маргиналы, не отверженные, просто люди, которые живут, любят и т. п. и в конечном итоге образуют идеальную модель социума, где все равны и где каждому нечего терять. Остальные — президент, чиновники, менты (и, собственно, мы) — это не мир, это вообще не известно, кто такие. Но конфронтации не возникает: герои (или уже актеры?) сами разрушают воздвигнутую ими стену, разнося зрителям кружки с горячим чаем и угощая печеньем. Обаянию этого наивного причащения нельзя не поддаться. Нет ни явного финала, ни занавеса, ни аплодисментов, каждый волен, допив чай, в любой момент подняться со стула.
Спектакль Жено — не столько явление художественного порядка, сколько урок, сеанс социальной арт-терапии, рассчитанный не на интеллектуалов, а на целевые группы: старшеклассников, учителей, органы правопорядка. Но, право, невозможно представить подобный спектакль в репертуаре любого петербургского театра. Театральное сообщество настолько консервативно, что способно пропустить подобный спектакль по графе "пропаганда наркотиков." Так что нынешний удел документального театра — резервация, вход в которую, как водится, детям до 16 воспрещен.